Александр Поликарпов. СПИ МОЯ ДОЯРКА

В той стране, в которой мы родились и выросли, из которой нас однажды вывели, пообещав одно, а приведя к другому, существовало понятие хозяйственного способа строительства жилья.

Это такой способ, когда предприятие, чаще всего крупное промышленное предприятие, своими силами, за свой счет, строило дома для своих работников и само же эти дома в дальнейшем обслуживало. На подобных предприятиях существовали специализированные подразделения, которые назывались по-разному – строительным цехом, строительным отделом, строительно-монтажным участком, но суть их была одна: собрать вместе рабочих строительных специальностей и их силами сооружать хоть рабочий поселок, хоть заводской стадион, хоть фабричный Дом культуры.

Предприятия старались строить быстро и добротно. Если затягивать со сроками, то выйдет дороже, а деньги-то свои, зачем тратить лишнее? Если строить кое-как, то потом на обслуживании разоришься, ремонт за ремонтом. А деньги-то по-прежнему свои, со счета предприятия, не из бюджета и не от граждан.

Придерживались золотой середины. Сроки особенно не гнали, а ставили такие, чтобы строители успевали качественно отработать каждый на своей операции и не сдавали объекта со скрытыми недоделками. Недоделки все равно случались, но это было на рабочей совести каждого исполнителя. Материалы покупали не самые дорогие, но и не такие, чтобы кирпич в руках рассыпался. Бетон и строительный раствор чаще всего не покупали, а ставили растворный узел и месили то, что сейчас требовалось. Получалось и дешевле, и качественнее.

Технологическую цепочку тоже продумывали. Каменщики завершают последние этажи, а на первых уже трудятся отделочники. Тут же сетевые дела. Роют траншеи под газ, водопровод, отопление, канализацию. Тянут электричество и телефон.

Работал на одной такой стройке молодой человек по имени Дмитрий. Впрочем, Дмитрием его никто не называл, если только иногда прораб, когда хотел соблюсти официальность, чтобы за что-то отругать. Димой называли редко, по большей части, незамужние девчата-маляры. Все остальные обращались к Дмитрию по произведенному от его имени прозвищу, больше напоминавшему собачью кличку – Димон.

Димону шел двадцатый год, он должен бы служить, однако в армию его не призывали. От армии у него имелась отсрочка, а почему отсрочка, на сколько отсрочка, людей хотя и интересовало, но никто к нему с этим вопросом не лез. Люди и без того видели, что не зря военкомат предоставил парню отсрочку. Димон парень вроде бы здоровый, рослый, сильный, а как спросишь что-нибудь посложнее, даже и не посложнее, а так, из области общего кругозора, ответить не может. Стоит, кривит губы в улыбку на конопатом лице, словно провинившийся ребенок, теребит ежик коротких светлых волос и молчит. Некоторые говорили, что Димон дурачок. Нет, так говорить нельзя. Несколько не в себе, с отставанием в развитии. Так можно. И ко всему парень незлобливый, не хулиганистый, послушный и исполнительный. Конечно, давать такому в руки автомат нельзя. Кирпичи можно, а автомат ни в коем случае нельзя. Потому отсрочка. Может быть, у него еще все и наладится.

Кем работал Димон? Никем, если говорить о специальности. Никакой строительной специальности Димон не имел. Он вообще никакой специальности не имел. Однако нуждались в нем все и постоянно. Как так?

Среди тогдашнего не скажем «надувательства народа», скажем «среди идеологических методов работы с населением» было в ходу присвоение представителям рабоче-крестьянской массы почетного звания «Ударник коммунистического труда». Но народ – не сборище простаков, как кому-то, может быть, казалось. Народ прекрасно понимал, что власть его дурачит, что коммунизм видится только некоторым начальникам и только тогда, когда им нужно выступать перед массами, а больше никому и ниоткуда не видится. Однако из-за жесткой репрессивной системы, из-за собственного равнодушия и безразличия – плетью обуха не перешибешь – народ не протестовал открыто, а высказывал недовольство политической системой по-особенному, высмеивая и вышучивая способы и приемы идеологической обработки населения.

Например, случилась такая выдумка, когда правительство учредило для товаров народного потребления так называемый «Знак качества». По замыслу партаппаратных выдумщиков «Знак» должен был в очередной раз продемонстрировать преимущества социалистического способа производства над капиталистическим и гарантировать безупречную добротность изделий, но с возложенной на него задачей не справлялся. Не демонстрировал и не гарантировал. Дело состояло даже не в том, что мировые капиталистические аналоги имели лучшие качественные характеристики – кто из простого народа их тогда видел, эти аналоги? Дело состояло в том, что продукция со «Знаком качества», та же бытовая техника, ломалась с неменьшим успехом, что и техника безо всякого «Знака».

«Знак качества», напомню, графически представлял собой стилизованную и уложенную на бок, превращенную как бы в столик, букву «К» («качество») с надписью «СССР» над «столиком». Буква, в свою очередь, была заключена в пятиугольник – сильно располневшую советскую звезду. Такая символика.

Рабочий, чтобы сатирически изобразить свое отношение к этому «Знаку» и его создателям, раскидывал руки в стороны, широко расставлял ноги, стараясь как можно сильнее растопыриться и быть похожим на букву «К» в «Знаке качества», таращил глаза и хрипел: «Лучше не можем!»

Таким же насмешливым образом относились и к моральному стимулу советских трудящихся – званию «Ударника коммунистического труда». Рабочие издевательски переделали его в созвучное словосочетание «Ударник кому нести чего куда».

Димон, если определять его род занятий максимально точно, более всего и соответствовал званию «Ударника кому нести чего куда». Можно было бы сказать про него: разнорабочий или подсобник, но ударник кому нести чего куда – точнее.

В какой-то из летних дней Димон подошел к землекопам, которые уселись на завезенный для тротуара бордюрный камень и, пока прораб не смотрит, устроили долгий перекур.

Подошел, встал над ними, помялся, улыбнулся своей простодушной улыбкой и сказал:

– Я стихи сочинил.

Землекопы продолжали курить, никак не отзываясь на Димоново заявление, словно бы он его и не делал. Тогда Димон, не дожидаясь больше знаков внимания от рабочей бригады, продекламировал потрясшие его внезапностью появления, неведомо как оказавшиеся в Димоновой голове поэтические строки, просто, безо всякой просьбы:

Солнце светит ярко.

Спи, моя доярка!

Димон произносил слова по-московски неправильно, меняя безударный звук «о» на звук «а», и проглатывая «л» в слове «солнце». Получалось складно:

Сонце светит ярка.

Спи, мая даярка!

Димон прочитал заветные строки и ждал оценки своего произведения. Заискивающе смотрел, ожидая от суровых представителей рабочего класса одобрительного вердикта.

– Это все? – спросил один из землекопов.

Димон кивнул:

– Все.

– Доярка-то как из себя? Ничего? – спросил другой землекоп.

– Вот такая! – Димон развел руки, показывая, какие у доярки бедра.

– И вот такая! – теперь Димон держал руки перед собой, показывая, какой у доярки бюст.

– Больше, чем у Танюхи-крановщицы, – одобрил землекоп. – Хорошая баба. Пусть спит.

– Прораб идет! – прервал обсуждение произведения третий землекоп.

Бригада схватилась за лопаты и попрыгала в траншею.

Подошел прораб:

– Дмитрий! Ты почему по стройке без дела шляешься?

– Рубен Семенович! Я стихи сочинил, – объявил Димон, не отвечая на заданный вопрос. – Сонце светит ярка. Спи, мая даярка!

– Почему она спит, если солнце светит? Работать должна! – заметил прораб. – Как и ты. Ты сегодня с кем?

– С каменщиками, – ответил Димон.

– Так и ступай к каменщикам! Им помогай, а не отвлекай других людей от дела, – распорядился прораб, не догадавшись выказать восхищения Димоновыми стихами.

Димон понуро побрел к подъезду новостройки.

На первом этаже девчата-маляры штукатурили стены. Димон направился к ним.

– Дима! Как хорошо, что ты зашел. Переставь козлы! Нужно в другую квартиру, а неудобно тащить через дверной проем – цепляют.

Димон переставил козлы и сказал:

– Я стихи сочинил.

– Как здорово! – воскликнули девчата. – Прочитай!

– Сонце светит ярка. Спи, мая даярка! – с выражением прочитал Димон.

– Как хорошо сочинил! – одобрили маляры. – Это ты для кого?

– Ни для кого, – смутился Димон. – Просто. Так вышло.

– Мы думали для Надюшки, – засмеялись маляры. – Ты ведь на Надюшку заглядываешься.

Димон покраснел, а Надюшка, не выпуская из руки мастерка, подтвердила:

– Да! Для меня. А вы обзавидовались!

– Димочка! Ты не принесешь со склада мешок штукатурки? У нас заканчивается, а нам носить тяжело, – попросила Надюшка Димона.

Димон сходил на склад и, взвалив на спину, принес мешок штукатурки.

– Спасибо! – поблагодарили маляры. – Замечательные стихи сочинил.

После таких слов Димон принес еще один мешок штукатурки, хотя теперь его никто об этом не просил.

В течение рабочего дня видели, как Димон заносил в подъезд паркетные плиты и оконные рамы, чугунные ванны в паре с другим подсобником и ящики с напольной плиткой, бегал за мотками электрического провода, таскал кирпичи для кладки и воду для раствора.

Из этого наблюдения сделали вывод, что Димон успел познакомить со своим творческим достижением, помимо землекопов и маляров, плотников, водопроводчиков, электриков и каменщиков.

В конце дня заявился ночной сторож. Димон не обошел вниманием и его.

– Хорошо бы тоже поспать, – зевнул сторож, выслушав Димоновы рифмы. – А то сидишь целую ночь, пялишься в темноту, не знаешь, чем и заняться.

– Понравилось? – отважился спросить Димон.

– Понравилось, – кивнул сторож. – Жизненно сочинил.

На следующий день Димон принялся обходить рабочих с чтением своих стихов во второй раз, и в третий, добиваясь, чтобы их прочувствовали даже самые бесчувственные из строителей и выразили автору заслуженное восхищение.

Когда прораб увидел, что к нему с широкой улыбкой на лице в третий раз приближается обласканный поэтической музой Димон, то круто развернулся, сорвался с места, быстро дошагал до бытовки и заперся в ней изнутри.

Остаток недели Димон по обыкновению перемещался по стройке, помогая то одним, то другим. При этом неизменно находил момент, чтобы насладиться самому и доставить удовольствие окружающим чтением своих стихов.

Через неделю Димонов стишок повторяла вся стройка. «Сонце светит ярка. Спи, мая даярка!» Смеялась, ругалась, плевалась, чертыхалась – но повторяла.