Александр Поликарпов (Стрельцов). СУЛТАНША
Действующие лица
Гюльджан, египетская султанша, из кипчаков, тридцати двух лет
Зафира, первая жена султана Атарбека, от сорока до сорока пяти
Абд аль-Алим, советник Гюльджан, библиотекарь, мудрец и звездочет, к восьмидесяти
Хашим абу Али ибн Ваджих, советник Гюльджан, ученый, около шестидесяти
Визирь, высокий мужчина с хитрыми глазами, около пятидесяти лет
Начальник стражи, сорок с небольшим лет, не оратор и не мыслитель
Казначей, до пятидесяти, с худым лицом, но внушительным животиком
Эфиопка, молодая рабыня
Стражник, молодой человек
Мамлюки, глашатай, эфиоп, служанки, музыкантши, танцовщица
Действие первое
Явление первое
Каир середины XIII века. Одна из комнат дворца египетского султана. Ковры и роскошь. Посредине возвышается балдахин. Под ним подобие тахты с шелковыми оттоманками. Неподалеку от балдахина два советника: Абд аль-Алим и Хашим абу Али ибн Ваджих, сидя на ковре, угощаются фруктами и играют в нарды.
Рядом с Абд аль-Алимом стопка книг.
Ибн Ваджих. Скажи, мудрец Абд аль-Алим,
Пусть благодать пребудет с ним!
Пусть в уважении склонится аль-Кахира[1],
Пред тем, кому открыты тайны мира!
Скажи, ты слышишь шепот вышних сфер,
Какой сегодня поучительный пример
Послало небо? Какие предсказания от звезд? Подсказки от луны?
Какие тайны нам открыты, какие указания даны?
Абд аль-Алим. О многочтимый ибн Ваджих!
Я слышу, ветер за окном утих,
Не смея заглушать твоих правдивых слов.
Да, звезды отличают мудрых от глупцов.
И мудрецам они вверяют знать
То, что глупцам не суждено понять.
Звезда Аль-Хиб, наш проводник в былое,
Направила мой взор во время злое,
Когда султан и воин ас-Сабих,
Победу одержав, от ран навек затих.
Ибн Ваджих. Почтение служившему Аллаху!
Мир и молитва праведному праху!
Абд аль-Алим. Ярчайший Аль-Наир, что знает день текущий,
Вернул меня к картинам жизни сущей.
Пред взором мысленным предстала мне Гюльджан,
Ее походка, дивный стройный стан.
Ибн Ваджих. Наложница багдадского халифа.
Абд аль-Алим. Любимая рабыня ас-Сабиха.
Приняв в Каире истинную веру, рабыня перестала быть рабой.
Султан с ней обращался как с супругой, а в завещании назвал своей женой.
Ибн Ваджих. Кто видел завещание султана?
Кто поклянется, что там не было обмана?
Гюльджан, как говорили, знала руку ас-Сабиха
И за него, в отсутствие его, умела расписаться лихо.
Абд аль-Алим. Гвардейцы и служители Корана
Признали в ней наследницу султана.
Ибн Ваджих (сердито). Нам завещал от века Прародитель,
Мужчина – господин и повелитель,
А женщина повелевать не может.
Пусть полномочия с себя немедля сложит.
Тем более, наложница! И на вершине власти.
Жди в наказание нам мор, и глад, и прочие напасти.
Недаром присмотреть за ней послали человека –
Мамлюкского эмира Атарбека.
Абд аль-Алим. Придворные интриги – темный мир.
Пред ним тускнеет даже Аль-Наир.
Но прежде говорили на базаре, где лишь стена базарная нема,
Что старого эмира Атарбека Гюльджан назначила себе в мужья сама.
Советники переглядываются и смеются.
Ибн Ваджих. А первую его жену Зафиру
Велела прочь прогнать безвольному эмиру.
Абд аль-Алим. И Атарбек за счастье быть султаном изгнал законную жену.
Ибн Ваджих. Хотя был должен своенравную султаншу бить розгами и заточить в тюрьму.
Абд аль-Алим. Но умер старый Атарбек в безмолвный час ночной.
Осталась гордая Гюльджан печальною вдовой.
Ибн Ваджих. Как звезды судят? Есть ли у Гюльджан преемник?
Абд аль-Алим. Звезда Аль-Фард, что бродит как отшельник,
Отягощенный мудростью своей,
Звезда судьбы, звезда грядущих дней,
Звезда, которой на века вперед
Известно все, что здесь произойдет,
Открыла имя, ввергнув меня в смуту,
Заставив сердце трепетать, как в самую тревожную минуту.
Ибн Ваджих. О, глыба мудрости из всех возможных глыб!
О сердце позаботится табиб[2].
Испить травы и порошок принять,
И сердце перестанет трепетать.
Пока же, мудрый, не взыщи:
Ты говори – не трепещи!
Какое имя назвала звезда?
Ты не тяни: туда или сюда!
Абд аль-Алим. Ты будешь изумлен советник, научно познающий мир.
Наследником египетского царства звездой назначен молодой Джабир.
Ибн Ваджих (изумленно). Сын Атарбека и Зафиры?
Что за превратные сатиры?
Он разве жив? Где пребывал доныне?
Базар судачил, он пропал в пустыне.
Абд аль-Алим. Пока немил был при египетском дворе,
Скрывался у эмира в Бухаре.
Пока ибн Ваджих обдумывает услышанное, Абд аль-Алим выбирает на блюде с фруктами сочную грушу и поедает ее.
Абд аль-Алим (доедая грушу). Скажи, почтенный ибн Ваджих,
Ученостью затмивший остальных!
Молва гласит, тебе ниспослан дар
Понять речь тех, кто от людского глаза скрывается в густой листве чинар?
О чем, скажи, звенели птицы, сегодня, в предрассветный час,
Едва лишь солнце посетило нас?
Ибн Ваджих. Молва – удел простолюдина. В ней истины не следует искать.
Однако в ранний час была причина пернатой стае звонко щебетать.
На зорьке аист под мое окно пришел секретом поделиться:
Сегодня в крепость залетит большая птица.
Ее все годы отовсюду гнали прочь.
Так аист попросил изгнаннице помочь.
Абд аль-Алим (опасливо). Последовав совету ибн Ваджиха,
Мы не хлебнем ли через меру лиха?
Опасно лезть в интригу ради скуки.
Не забывай, при троне есть мамлюки!
Ибн Ваджих. Мамлюк не ведает наук.
По-гречески не говорит мамлюк.
Газелей и касыд[3] мамлюки не твердят с утра…
Абд аль-Алим. Но головы рубить придворным они большие мастера.
Твои глаза еще моргают.
Уста пытается изречь –
На солнце сталь клинка сверкает,
И голова слетает с плеч.
Ибн Ваджих (поглаживая себя по шее). Не продолжай, Абд аль-Алим!
Всевышний с нами, а мы с ним!
Абд аль-Алим тянется за второй грушей, но ее перехватывает ибн Ваджих.
Абд аль-Алим берет виноград. Оба с наслаждением угощаются фруктами. По дворцу раздаются звуки медных труб. Слышится возглас глашатая: «Царица Гюльджан»!
Явление второе
Та же комната. Входит султанша Гюльджан в запахнутой чадре со свитой: визирем, казначеем, начальником стражи и двумя мамлюками охраны. Советники поспешно встают на колени и замирают в низком поклоне. Гюльджан проходит под балдахин и располагается там.
Гюльджан (не в лучшем расположении духа). Бездельники! (указывает на советников) Дворец для них, что райский сад.
Весь день играют и едят.
(Казначею.) Во что обходятся казне культура и наука?
За год полезного от них не слышали ни звука.
Казначей. Отдали двадцать шесть монет. И столько же – отдать.
Гюльджан (свите). Что будем делать, господа?
Начальник стражи. Что делать? (Проводит ладонью по горлу.) Сокращать! (Грозно мамлюкам охраны.) Ы!
Мамлюки подходят к советникам, берут сабли наизготовку, встают рядом и выжидающе смотрят на начальника стражи, а тот – на Гюльджан.
Визирь. Нет проще, чем с сотрудником расстаться,
Но прежде, мать народа, разреши виновным пред тобою оправдаться.
Гюльджан (делает разрешающий жест). Я слушаю!
Абд аль-Алим (опасливо косясь на мамлюка, отползает от него к балдахину). Помилуй, свет зари и радость правоверных!
Нет до конца земли двух слуг и преданных, и верных…
Ибн Ваджих (также отползая от мамлюка). Таких, как мы.
Абд аль-Алим. Усердны, благонравны и скромны!
Мы не играем – исполняем твой указ,
О том, что в нарды упражняться полезно каждому из нас.
Ибн Ваджих. А что едим – по государственной нужде.
Ведь государственные мысли рождаются не в бороде. (Начинает хихикать, но под строгим взглядом Гюльджан осекается.)
Абд аль-Алим (жалобно). Мы и едим и мучаемся разом.
Не плоть питаем – насыщаем разум.
Ибн Ваджих. Всегда готовые на подвиг во имя нашей госпожи,
Мы, ерзая, протерли коврик. Абд аль-Алим! Будь честным! Покажи!
Абд аль-Алим поднимается на дрожащих ногах и показывает Гюльджан дырявый коврик.
Гюльджан (хохочет). Протерли коврик? Не штаны?
На этот раз вы прощены!
Ибо сумели доказать,
Что ходите пахать, а не лежать.
Начальник стражи (охранникам). У!
Мамлюки охраны отходят от советников и встают по сторонам балдахина, где продолжает хохотать Гюльджан. Рядом хихикает Казначей, улыбается Визирь, ржет по-жеребячьи Начальник стражи.
Явление третье
Заходит стражник-мамлюк. Приветствует Начальника стражи, взглядом спрашивая разрешения говорить. Тот согласно кивает: «У!»
Стражник (Гюльджан). Виденье сна и украшенье мира!
У крепостных ворот стоит Зафира.
Растерянная пауза.
Визирь (пользуясь замешательством). Позволь, великая царица, нам с казначеем удалиться!
Мне нужно дописать проект бюджета.
У казначея – неоконченная смета.
Начальник стражи. Проверю состоянье караула,
Чтоб вражеская мышь не прошмыгнула.
Поспешно уходят.
Гюльджан (помедлив). Стоит Зафира? Что ж, ведите! (Видя, что советники пытаются улизнуть вслед за другими – советникам.) А вы куда пошли? Останьтесь и сидите!
Явление четвертое
Стражник вводит в комнату Зафиру, которая тут же, у входа, распахивает чадру, чтобы султанша ее узнала, тут же запахивает снова, и падает ниц перед Гюльджан.
Гюльджан. Мир приходящему! Что привело тебя, Зафира? Мы о тебе не знали восемь лет.
Зафира. И вам мир! Вы не слышали Зафиру, поскольку на Зафиру был запрет.
Прекрасная Гюльджан и тихая Зафира могли бы не сойтись вовек,
Когда бы в ночь не рухнула преграда – обеим близкий Атарбек.
Скончался Атарбек. Спешит Зафира свою вину загладить раз и навсегда.
Рассорила нас общая фигура, надеюсь, сблизит общая беда.
Сознание вины невыносимо, меня измучила злосчастная судьба.
Зафира виновата, что была спесива, с царицей вызывающе груба.
Зафира не жила – страдала: с занозой в сердце невозможно жить!
И вот, когда свершилось что свершилось, пришла молить за прошлое простить.
Гюльджан. Восстань с колен – ты не рабыня! Коленопреклонения не требует никто.
«Прости за прошлое!» – ты проронила. Простить за прошлое? Простить тебя за что?
За дождь, который пролился и высох?
За облака, растаявшие в высях?
За дым, которого пропал и след?
За нечто, совершенное когда-то, которого давно в помине нет?
Простить за молодость, когда мы были безрассудны?
Простить былые страсти? Страсти неподсудны.
Простить за прошлое. Как это понимать?
Простить за прошлое. Да где его искать?
Прошлое не бродит по базару. Не скачет по пустыне на коне.
Не видно прошлого. Оно пропало? Оно укрылось. Прошлое во мне.
Гюльджан замолкает, словно погрузившись в раздумья. Через несколько мгновений приходит в себя.
Гюльджан. Зафира! Не томись у входа! Ко мне поближе подойди.
Зафира подходит.
Гюльджан. Благодарю тебя за смелость. Ты прощена. Теперь иди!
Абд аль-Алим (негромко ибн Ваджиху). Это и есть твоя большая птица, о ком хлопочет аист по утрам?
Ибн Ваджих (Абд аль-Алиму). Просил бы не указывать на лица. Ты мудрый, догадайся сам!
Зафира (опять становится на колени). Позволь остаться мне еще минуту, не гневайся моим словам!
Позволь, когда Гюльджан меня простила, Зафире пригласить Гюльджан в хаммам!
Гюльджан (удивленно). Пойти мне и с тобою в баню? Что это на тебя нашло?
Каприз, причуда, несуразность. Как это в голову тебе пришло?
Зафира. Тяжелый камень подозрений, незарубцованных обид,
Сокрытых огорчений и сомнений остался и обеих тяготит.
Гюльджан. Ничто меня не тяготит. Я думать о тебе забыла.
Душа спокойна. Сердце не болит. Дышу я как дышала. И хожу я как ходила.
Зафира. Гюльджан забыла – ангел не забыл, что левое плечо незримо занимает.
Сидит и перечнем недобрых наших дел прилежно скорбный свиток заполняет.
Нам есть о чем поговорить. Открыто, откровенно, честно.
Ведь жизни никому не повторить. Как Бог рассудит – смертным неизвестно.
Гюльджан (задумчиво). Не знаю… Речь твоя меня не убеждает, но обижать отказом – тоже грех.
Но почему хаммам? Что, нет другого места для душу ублажающих утех?
Зафира (негромко). Где можно женщинам общаться, свободно рассуждая вслух?
Мужчин-блюстителей повсюду, как летом на конюшне мух.
Сидят, глядят, ворчат и поучают. Не так прошла, не тот на ней хиджаб.
Подслушивать иному совесть не мешает. Таращится как пучеглазый краб.
Гюльджан улыбается, Зафира возвращается к обычной громкости речи.
Зафира. Во всем Каире нет другого места, как ни ищи, оно одно – хаммам,
Где женщины могли б уединиться и насладиться разговором по душам.
Гюльджан. Ах! Приглашение твое совсем некстати, нелепо, неуместно, мне оно мешает.
Как если бы, когда в разгаре лето, слуга на вас двойную шубу надевает.
Зафира. Гюльджан сказала, что меня прощает. Зафира с радости зовет Гюльджан в хаммам.
Таков обычай: радость – угощает. Обычай не казался неуместным нам.
Или Гюльджан не доверяет? Цветок Египта от прощенной им угрозы ждет?
Зафира бдительность царицы усыпляет, а в это время острый нож кует?
Царица опасается Зафиры? Ждет от Зафиры тайного вреда?
Или все проще: вознесенная султанша с ничтожной женщиной надменна и горда?
Абд аль-Алим (ибн Ваджиху). Мне подозрительна настойчивость Зафиры.
Так завлекают жертв коварные вампиры.
Царица не должна с Зафирой соглашаться.
Нам, кажется, пришла пора вмешаться.
Ибн Ваджих (Абд аль-Алиму). Порыв душевный, благородный рекомендую превозмочь.
Нас аист попросил страдалице помочь.
Помочь – так это поддержать.
Твоя звезда, Джабира называя, дала тебе о том же самом знать.
Абд аль-Алим (ибн Ваджиху). Но ведь Зафира притворяется и лжет! На ней вины нет ни единого карата!
Ибн Ваджих (Абд аль-Алиму). Пришла покаяться, так, значит, виновата!
Будь рассудителен, мудрец!
Прими как правду жизни, наконец! Весь мир и притворяется, и лжет,
Но до сих пор Создателем не проклят, наоборот, идет себе вперед.
Гюльджан (Зафире, устало). Что ты несешь! Тебе не надоело?
Чем может угрожать нагое тело?
Чем могут повредить вода и жаркий пар?
Вода, скажу тебе, не наводненье. А банный жар, замечу, – не пожар.
Однако, прежде, чем я дам тебе ответ,
Хочу услышать от советников совет.
Пока они не совершат свой суд… (Хлопает в ладоши.)
Пусть чаю с пахлавою принесут!
Немедленно появляется эфиоп с высоким чайником, фарфоровыми чашечками, пахлавой, тазиком для омовения рук, умывальником, полотенцем. Поливает на руки вначале Зафире, подает полотенце, затем Гюльджан, также подает полотенце. Отставляет тазик с умывальником по левую от себя сторону, ставит перед Гюльджан и Зафирой чашки и разливает чай. Уносит тазик с нечистой водой и использованное полотенце, возвращается со свежей водой и свежим полотенцем, становится в отдалении, ожидая окончания чаепития или каких-то распоряжений.
Гюльджан. Садись, Зафира! Ног не утомляй. В стоянии немного толка.
Когда чиновники берутся обсуждать, то это, к сожалению, надолго.
(Абд аль-Алиму) Мудрейший! Ты все слышал. Подготовь ответ!
Абд аль-Алим (поднимается с места). Пусть царствие Гюльджан продлится много лет!
Случилась некая неразбериха.
Хаммам – это по части ибн Ваджиха. (Садится с довольным видом.)
Гюльджан (ибн Ваджиху). Должна ли я идти в хаммам?
Ученый ибн Ваджих! Ответствуй нам!
Абд аль-Алим. Да. Обоснуй, пожалуйста, научно. Припомни подходящий стих…
Ибн Ваджих (подскакивает). Но почему же я из нас двоих?
Ведь существуют тонкости приличий, известны маяки на праведном пути.
Прямые указания адаба[4], которые нельзя не соблюсти.
И вежливость в собраниях народа – один из этих ярких маяков.
Она не позволят молодежи высказываться прежде стариков.
Кудрявый не проронит слова, пока ему седой не разрешит.
Давайте уважать обычай! Пусть старший первым говорит!
Ибн Ваджих садится на свое место.
Абд аль-Алим (подскакивает). Ученый прав, когда толкует нам каноны. Ему от нас заслуженный поклон.
Ученый очень верно замечает, что слово старшего для младшего – закон.
Я – старший. Для того, чтоб ибн Ваджиху несдержанность не ставили в упрек,
Ему великодушно разрешаю: Смелее, мальчик! Говори, сынок!
Абд аль-Алим садится на место. Тут же в негодовании вскакивает ибн Ваджих.
Ибн Ваджих. Такой подход есть поощрение амбиций!
В нем – разрушение основ и нарушение традиций!
Абд аль-Алим (ласково прерывает). Ученый ибн Ваджих, ты не дури!
Султанша требует, так, говори!
Ибн Ваджих (затравленно озираясь). Имам не запрещал хаммам.
Абд аль-Алим (восхищено). В одной строке – вся мудрость мирозданья.
Ученый проявил глубинные познанья.
Гюльджан (Абд аль-Алиму). Теперь тебя, мудрейший, выслушать готова!
Не ваша тема? Не беда. У мудрого любая мысль толкова.
Раскрой причины, отчего не стоит нам
Идти с Зафирою в хаммам?
Или, напротив, убеди меня бесспорно,
Что не идти нам – оскорбительно и вздорно.
Абд аль-Алим (встает для ответа). Для важных государственных решений,
Для разрешения тревожащих сомнений
Должны просить мы звезды сообщить,
Какой нам выбор нужно совершить.
Пока же, до ночной поры,
Занять себя премудростью игры.
Абд аль-Алим садится, пододвигает к себе нарды, предлагая жестом ибн Ваджиху составить ему компанию. Ибн Ваджих отказывается.
Ибн Ваджих (поднимается с места). Тревожить звезды только потому, что самому ответить несподручно?
Не вижу логики. Посыл смешен. Нет, это совершенно ненаучно.
Начинает смеяться, но под тяжелым взглядом Абд аль-Алима осекается
Гюльджан (в тихой ярости). Абд аль-Алим сказал: «Дождаться ночи»? Воистину не скажите мудрее.
Меня до ночи ожидание источит. Нельзя, мудрейший, поскорее?
Гюльджан подает знак эфиопу. Тот подносит свежую воду и омывает руки Зафире и Гюльджан. Уносит воду, возвращается, собирает чайник, чашки, сладости и уносит, более не появляясь.
Абд аль-Алим. Ответ мыслителя есть плод его раздумий, неспешных размышлений плод.
Плод тишины, уединенья. Кто мыслит, тот меня поймет.
Тогда как торопливость – искушение шайтана,
Готового терзать нас из-за каждого бархана.
Поспешность не к лицу седому старику
Познавшему немало на своем веку.
Гюльджан (Абд аль-Алиму). Я не старик. И я прочла главу Корана.
Надеюсь, что отогнала обратно за барханы вездесущего шайтана.
Одно решение я приняла. Доверю под большим секретом.
Или мудрец сейчас же осчастливит нас ответом,
Или, не будь я полновластная царица,
Я помогу ему уединиться,
И он покинет эти стены навсегда.
Абд аль-Алим. Да, величавая царица! Да! Да! Да! Да!
Берет из стопки одну из книг, поспешно листает, находит нужное место.
Философ учит: «Чистота есть половина веры».
И контрадикторные неизвестны нам примеры…
Гюльджан. Довольно, мудрый, я все поняла.
Закончим этим. У наследницы престола еще остались неотложные дела.
Поднимается, чтобы уйти. Зафира также немедленно поднимается. Мамлюки охраны становятся по обе стороны от султанши.
Зафира (Гюльджан). Благодарю за милость, справедливая царица!
Позволь до завтрашнего дня с великодушною проститься!
Гюльджан. До завтра? То есть до субботы?
Зафира. Нам этот день определен свободным от работы.
Гюльджан (Зафире). До встречи! Хотя, нет, постой!
В хаммаме не вставай так часто на колени и называй меня сестрой.
Гюльджан с охраной уходит в одну сторону, Зафира в сопровождении стражника – в другую. Остаются советники.
Явление пятое
Абд аль-Алим. Да-а!
Ибн Ваджих. Да-а!
Абд аль-Алим (передразнивает). Что «да-а»? Накаркал, аист? Заставил сунуть голову в петлю?
Стою теперь, трясусь и маюсь. Как я кривые сабли не люблю!
Ибн Ваджих. Не аист, а твоя звезда. Тебе по глазу засветила.
Джабир! Джабир! А если не Джабир? А если не Джабир, то нам – могила.
Абд аль-Алим. Нет, это аист прилетал. И сел к тебе на крышу.
Ибн Ваджих. Ты не мудрец, а шарлатан!
Абд аль-Алим. От шарлатана слышу!
Расходятся в разные стороны.
Действие второе
Сцена первая
Явление первое
Помещение хаммама. В центре большая купальня с теплой водой. В купальне – горячий фонтан. На возвышении рядом с купальней несколько низких диванов с подушками, кальяны, вазы с цветами. Около диванов подобие широких скамей для массажа. В глубине помещения музыкантши: эфиопка с лютней, рабыни с флейтами, бубном и думбеком[5]. Здесь же танцовщица.
Зафира. Идем, сестра, идем за мной к горячему фонтану!
Наплещемся в тепле прозрачных струй, а отдыхать пойдем к роскошному дивану.
Мы будем слушать пенье флейт и звон волшебной лютни.
В хаммаме праздник каждый день, и в праздники, и в будни.
Нам слуги станут подавать халву и сахарный шербет.
Нам персики и виноград у ног поставят на обед.
Вдохнем в хаммаме аромат, что сам пророк вдыхал.
Шафран, и мускус, и амбру, и приторный сандал.
Ты сбросишь тяжесть прежних лет и скажешь: «Я – живу!»
Хаммам – не место для мытья, а сказка наяву!
Зафира и Гюльджан входят в чистую воду мраморной купальни, брызгаются, смеются. Потом садятся на каменные скамьи купальни, погрузившись в воду по грудь, и замирают, получая удовольствие. Музыкантши в это время играют, эфиопка играет и поет, танцовщица кружится в танце.
Эфиопка (поет под лютню). Соблазны ловят дев чертям
Об этом, дева, не забудь.
Но наставленье дочерям
Направит их на верный путь.
Будь добродетельна, скромна,
Лица чужим не открывай.
Пусть ты красива как луна,
От дерзких красоту скрывай.
Трудись как нильская волна
От первых до последних дней.
Лень в этот мир принесена
Затем, чтобы губить людей.
Наряды – это суета.
Наряды перепортит моль.
Нетленна только доброта
И в этом – жизненная соль.
Своих соседей не злословь,
Спасай, когда придет нужда.
Там часто проливают кровь,
Где поселяется вражда.
Корысть и скупость от дверей
Гони и в дом их не пускай.
Корысть рассорит дочерей,
А скупость унесет и чай.
Не дай каменьям и дарам
Тебя на путь соблазнов сбить.
Могильный камень скроет срам,
Так лучше будет не грешить.
Обида – это тяжкий гнет.
Обидевших тебя прощай.
Обида в бездну приведет.
Прощение – дорога в рай.
Не будь тщеславна и горда.
Тщеславие как острый нож:
Другим не причинишь вреда,
Себя тщеславием убьешь.
Но неразумна будет дочь,
И гнев Всевышнего на ней,
Которая прогонит прочь
Отца и мать с своих очей.
Гюльджан и Зафира выходят из купальни. Служанки обтирают их покрывалами, одевают в тонкие шаровары и легкие халаты. Гюльджан и Зафира располагаются на диване. Им подносят блюда с фруктами и сладостями, чаши и кувшины со шербетом и вином. Эфиопка перестает петь, но музыка продолжает негромко играть.
Гюльджан. Блаженствую! Такая легкость в теле и сладостный покой в душе,
Как будто я перелетела в мой отчий край, где в тихом шалаше
Моя заботливая мать
Меня укладывала спать.
Зафира. Как жаль, прекрасная царица,
Что я не кочевая птица,
И не смогла с тобой лететь
На отчий край твой поглядеть.
Но счастлива: моя забота не напрасна.
К блаженству твоему и я немножечко причастна.
Гюльджан. Не говори, Зафира, не от сердца. Твоя неискренность видна.
Ты говоришь приятное султанше. Ты счастлива? Нет, ты огорчена.
Зафира. Я не могу, царица, догадаться,
Чему мне стоит огорчаться?
Меня простила грозная Гюльджан.
Мы вместе возлегли в хаммаме на диван…
Гюльджан. Воспоминания тебя, Зафира, огорчают.
Воспоминания не лед, они не тают.
Ты не забыла как давно, весной,
Я властной волею разделалась с тобой.
С тех пор прошла уж не одна весна.
Гюльджан, по-прежнему, тобой не прощена.
Прости! Рассей в душе болящей сгустившиеся тучи зла.
Я поступила неразумно и жестоко, но поступить иначе не могла.
Бывает, кровь над разумом довлеет. Бывает, человек не властен над собой.
Мне голос моих предков не позволил быть во дворце не первой, а второй.
Отец мой родовитый бай. Был баем его дед.
В отцовской юрте, у огня, я родилась на свет.
Ребенок рос за годом год, обласкан и любим.
И имя гордое носил – краса Алтынбегим.
Да, «золотая госпожа». Меня прозвали так.
Мой нрав был твердым как алмаз и крепким как кулак.
Я помню юрты по степи до самых синих гор,
Коней, тюльпаны и костры, невиданный простор.
Но жизнь привольная была недолго хороша.</