Баадур Чхатарашвили. ЛЕСУ НЕТ КОНЦА

Как я в лесу очутился? А кто у Сухова в друзьях ходит, тот, считай – канатоходец…

Звонок:

– Дело есть на миллион...

– Как в прошлый раз?

– Не гони туфту, дело серьезное, жду утречком.

В «прошлый раз» Сухов свел меня с итальянцами – возили в Москву пошитую в Польше французскую обувь, попутно интересовались «мокросолом». Сговорились по три доллара за кило, до десяти тонн в месяц.

Под Клином я арендовал амбар, подрядил пару тружениц скрести и солить шкуры, нанял водилу – объезжать окрестные скотобойни, купил пару центнеров соли. Дело пошло – к концу второй недели в сарае кисли тонны три просоленной говяжьей кожи.

На третью неделю заявились братки, предъявили гроссбух, в коем была зарегистрирована каждая здравствующая буренка в радиусе двухсот верст, после чего вознамерились оперативно засолить мою собственную шкуру.

Ну, ситуацию я разрулил, еще хватило наглости содрать с бандитов себестоимость заготовленного продукта с передачей всего хозяйства из рук в руки. К матюкам моим Сухов отнесся философически, мол, сам дурак: я тебе дело дал, остальное – твои заботы...

Ладно, поглядим, чего нового этот поц надумал.

***

Поц надрывался в телефон. В предбаннике Софа, перемещая перед заплаканным носиком миниатюрное зеркальце, припудривала свежий синяк.

– Опять?

– Ага, – Софа отложила пуховку, – компьютер в окно выкинул, бухгалтершу вышиб, стулья переломал. Вчера к полудню очухался. Не могу больше, брошу я его...

– Софочка, ангел мой, не мне вас учить: коли еврей получился запойный, это хуже атомной войны…

Сухов орал за дверью:

– Передай этому неббеху[1], ежели он не понял, может сделать мне фелляцию... Фелляция есть удовлетворение сексуальных потребностей мужчины путем энергичного посасывания его детородного органа... Овидия почитай, гониф[2], в его элегиях сей процесс подробно описан ...

Я толкнул дверь:

– Лехаим[3], морж.

– С каких это пор я морж? – Сухов бросил трубку.

– С детства, это я так сокращаю: морда жидовская.

– Что ни день, то праздник: тридцать лет тебя знаю, а за антисемита никогда не держал.

– А как я перебрался в Москву, так скоро сделался интернационалистом: я нынче одинаково ненавижу все нации. А как с тобой подельничать затеялся, так вдобавок стал юдофобом...

– Как был ты жлобом, так им и остался. Интернационалист!.. Ладно, давай о деле: есть

бензин – шестьсот тонн. В Перми. Разлит в цистерны, документы справные.

– С кем работать?

– В Перми – Шония Пармен Владиленович. Фирма «Элко», подставная, естественно.

– Где ты этого Шонию откопал?

– В Мингрелии, не в Мексике же.

– А он два слова связать может?

– Смоктуновский перед ним – дитя малое.

– Сухов!..

– Слушай, все под контролем: бензин есть, документы чистые, – Сухов протянул мне Папку. – Здесь «рыба» контракта, реквизиты, железнодорожные накладные под отгрузку, счет. Оплата по безотзывному…

– Сухов, ты, видать, не проспался после запоя. Ежели бензин есть, оплата по аккредитиву, я тебе на кой нужен?

– Ну, бензин есть... бензин-то есть, но он не совсем наш, нам его... одолжили на время, так что, после оплаты мы бензин отправим хозяевам.

– Ясно. Шиве[4] по мне сидеть будешь?

– Еще и кадиш[5] прочту.

– Нужен мне, православному, твой кадиш. Сухов, у меня дети малые, если что, с того света достану.

Я пристроил папку под мышку и двинулся к дверям.

– Слушай, кого думаешь лохануть?

– Ваху.

– Это который на Милюкова похож?

– Ага.

– Сердце Гагарина у тебя, за то и уважаю...

***

Ситуацию надо было обдумать, посему я направился в «Би Би Кинг», съел бифштекс, проглотил пару рюмок текилы, и, просматривая бумаги, смягчил нутро «Гиннесом»…

Ваха подъехал через час. Выслушал, вывернув дикий глаз, вскочил:

– Поехали к нашим…

Матерясь по-вайнахски, Ваха крутил руль «ягуара», сзади дышал чесноком в затылок абрек-телохранитель. У побитых картечью стен Дома Советов Ваха тормознул:

– Слушай, а бензин есть?

– Конечно есть.

– А где гарантия?

– Я – гарантия.

***

На Таганке остановились у солидного здания. Буркнув что-то сидящим у дверей амбалам, Ваха потащил меня к лифту. У лифта нас догнали, заломили руки, и, прижав носами к стене, приставили к спинам стволы. Дверцы разъехались в стороны, появился высокий, седой:

– Ваха, сколько раз говорить? Это не аул, это банк! Отпустите, – приказал охране.

Я подобрал с пола папку, мы поднялись в офис, седой провел нас в кабинет; у длинного стола сидел еще один, в белом костюме. Сразу он мне не понравился: костюм не в ГУМе куплен, по обшлагам видно, галстук ручной работы, подобран со вкусом. Глаза серые, спокойные – тертый товарищ.

Мы расселись. Я протянул седому папку. Тот проглядел, передал Костюму.

– Как платить? – Седой уставился на меня.

– Безотзывной.

– Твой интерес?

– Я с той стороны.

– Ваха, – седой повернулся к головорезу, – а бензин есть?

– Я поеду в Томск, бензин будет.

– Если поедешь ты – будет кровь, а бензина не будет. Он поедет, – седой указал на сероглазого.

Костюм ласково мне улыбнулся:

– Правильно, поедем мы с тобой, прямо сейчас.

– Слушайте, – диспозиция складывалась скверная, – что за пожар? Позвоним в аэропорт, узнаем, когда рейс, я тем временем съезжу домой, бритву, зубную щетку прихвачу...

– Не будем время терять, – Костюм встал, – что надо, в дороге купим.

***

Прямого самолета не было, летели с пересадкой. Костюм глаз с меня не спускал. Начал прихватывать легкий мандраж: не люблю работать без стройной схемы, приходится импровизировать, а это чревато проколом.

Добрались к утру. Пармен Владиленович оказался что надо, не соврал Сухов: вальяжный, одет с иголочки, кабинет обставлен с неброской роскошью. У подъезда – серебристая «ауди», водитель при галстуке.

До полудня лазали по шпалам, сверяли номера цистерн, после вернулись в офис – оформлять контракт. Костюм позвонил в Москву, велел открыть аккредитив. Сговорились на завтра, после банковского подтверждения, завизировать отгрузку. Обмывать сделку Костюм отказался, и мы отбыли в гостиницу.

***

Ужинали в номере, и тут мой цербер совершил ошибку – решил меня подпоить. После первой бутылки я чуть заплел язык, похваставшись героическим прошлым, живописал свои похождения в заполярных землях, и, описывая быт, вскользь упомянул «тюменский ерш – туда и обратно». Костюм заинтересовался, пожелал испробовать. Вызвали официантку, потребовали пива, полулитровые кружки и еще водки.

Наполнив кружки пивом, добавив беленькой, я стал демонстрировать собутыльнику правила потребления, доливая водку после каждого глотка. Когда оба пришли «туда», Костюм свалился на ковер и сладко засопел.

Отгоняя пьяную муть, я рванул в вестибюль, к телефону. Сухов был на месте. Выслушав начало моего монолога, прервал:

– Удивляюсь я тебе: интеллигентный мужчина, два высших, Бодлера цитируешь, и такие обороты. Я в курсе – Пармен звонил. Слушай внимательно: завтра закончите с этой бодягой, видимо, в Москву двинетесь. За вами проследят, я буду знать рейс. По прибытии, в аэропорту – отрывайся. Еремей с Павликом подстрахуют. Сразу дуй на Ярославский – токмо не на такси, не мы одни умные, потому и машину не присылаю – на городском до метро. С Ярославского каждый час электричка на Александров. Дальше на перекладных до Костромы. В Костроме прямо на привокзальной площади найдешь офис «Прогресслеса», спросишь Ребиндера, запомнил? Он тебя спрячет так, что и кегебе не найдет. Как доберешься до места, звони. Удачи, махер[6].

Костюм дрых на полу. Я перетащил его на кровать, глотнул пива и тоже завалился, день выдался хлопотный.

***

Еремей с Павликом сработали на совесть. Павлик, изображая пьяного, споткнулся и повис на моем стражнике, подоспевший Еремей зацепился ногой за Павлика, и вся троица растянулась на полу, я нырнул в толпу. Через пару минут экспресс вез меня к городу. На Юго-Западной спустился в метро и через полчаса, сидя в вагоне электрички, провожал взглядом унылые фасады промзоны.

Ребиндер выделил «уазик», часа три меня везли через дремучий лес. Добрались. В Доме лесника мрачная бабуля отвела мне койку с тумбочкой в огромной безлюдной комнате. Умывшись и выпросив у хозяйки стакан чаю, я отправился на почту – звонить Сухову.

– Ты где?

– Уморин называется.

– Надо же. Я у тебя был, барахло твое забрал, ключ Павлику отдал. Как Пармен денежку переведет, вышлю вещи и долю. Тебе американскими деньгами?

– На кой ляд мне в этой дыре баксы? Пару штук зелени переправь моим домой, пару штук в рублях сюда. Остальное – на сохранение Еремею. Долго мне здесь сидеть, как думаешь?

– Думаю, долго. Слушай, ты же большой спец по деревяшкам, вот и займись, леса, как я понимаю, кругом тебя – хоть тухой[7] жри...

– Шмок[8] паршивый.

Я вышел из телефонной будки расплатиться. За стойкой высокоскулая барышня листала журнал.

– А что, красавица, чем у вас тут люди по вечерам заняты?

Девица оглядела меня, прицениваясь:

– На Окружной водку пьют, после морды бьют друг на дружку...

– А Окружная – это где?..

[1] Растяпа (идиш). [2] Вор, плут (идиш). [3] Привет (идиш). [4] Траурный обряд (идиш). [5] Молитва по умершему (идиш). [6] Деляга (идиш). [7] Задница (идиш). [8] Болван (идиш).