Надежда Коган

Я – из дикорастущих дураков, Из тех, кого не сеют и не полют. Рассыпаны ромашками мы в поле, Сияем огоньками васильков. О, с нами борются! Нам головы срывают. Нас топчут: «Будь умнее! Будь, как все!» А мы живем. И душу раскрываем Оленю, и шакалу, и лисе. Зачем тебе, Природа, дураки? Зачем ты нас не вывела под корень? Тебе, разумной, с нами только горе, Тебе возиться с нами не с руки. Мы где не надо вдруг заводим спор. Среди жестоких, умных и упорных Мы головы топорщим непокорно И портим твой естественный отбор... А может, мы – бессмертие твое, Прозрачное, как солнечное утро? Доверчивость – не детство, это – мудрость, Узнавшая иное бытие. Мы – дальний свет на сумрачной реке, Увиденный на переломе мига. И мы тебе твою читаем книгу, Но на своем, дурацком, языке.

В полях за Вислой сонной

…Но помнит мир спасенный, Мир вечный, мир живой, Сережку с Малой Бронной… Е. Винокуров

Ах милая Польша, красавица с бантом – Короткая память и минимум смысла… Сережка и Витька теперь – оккупанты, Как полмиллиона в могилах за Вислой. А мир в тишине комфортабельных комнат, Не зная, что снова стоит у порога, Кромсает былое и вовсе не помнит, Что был он спасен. И про Витьку с Серегой. Спасенный и вечный, все так же беспечен У края обрыва избушкой на сваях. Достоин ли вечности ты, человече, О тех, кто погиб за тебя, забывая?

***

Я – озеро Неро

Я – зеркало прошлого, сгусток времен, И совесть, и мера, Хранилище снов, мартиролог имен... Я – озеро Неро. Раскину атласную ферязь мою И слушаю травы. И все принимаю, и все отдаю: Любовь и отраву. Я ливни ловлю, и дождей болтовню, И вьюжные свисты. Осенние оттиски листьев храню Весне на мониста. Склонись надо мною и сердце раскрой, Подстреленный кречет. Послушай, как волн моих шелковый строй Баюкая, лечит. Смотри, как мерцает в подводном плену Былинное имя. Позволь мне в мою заглянуть глубину Глазами твоими. Крылами лебяжьими плещут в края Реальность и вера. Я – древняя, тайная память твоя. Я – озеро Неро…

Русь. XIV век

Шагом. В рысь. Галопом грузным. Чоки-чоки, ай-люли! – Это тверичи на Суздаль За добычею пошли. Полыхает край родимый, Пламя мечется в ночи. Это снова на Владимир Ополчились москвичи. Беспощадно, вероломно – Князь на князя, хоть ты плачь! Угличане – на Коломну, Ростовчане – на Киржач. В поймах стелются туманы, Ходят тени по воде, Меж собой дерутся ханы В раззолоченной Орде. А тебе, дружок, баюкать, Примостившись на суку, Покалеченную руку Да сиротскую тоску. В кроне спрятавшись, унять бы Боль, отчаянье и дрожь – Заживет рука до свадьбы, Коль до свадьбы доживешь. Оглянись! Мы – рядом, рыжий. Ну всего-то семь веков… Оттого и знаем – выжил И от кметей был таков. То не сердца перебои, Не гроза на небеси, Это встало за тобою Все грядущее Руси, И хранит – от острой пики, От меча и кистеня, Чтоб в церквах светились лики Тайной вечного огня, Чтоб горячим ритмом пульса, А не смертью от клинка К нам художник дотянулся Через темные века, Чтобы шли живые соки: Ярких красок, дивных слов, Чтоб вырос ты высоким, Богомаз Андрей Рублев. Эх, вот так бы и сегодня Взмахом легкого крыла Мастеров рука Господня, Словно душу, берегла.

Голосники

Чтоб были перекрытия легки, Чтоб стал церковный свод похож на чудо, Служили мастерам голосники – Большие длинногорлые сосуды. Они в себе держали пустоту И легкость. Горловиною наружу Подхватывали звуки на лету, Гасили эхо, пробуждали душу. А нынче, вдохновением влеком, Ни на кого за скудость не в обиде, Работает поэт голосником, Кувшином в современной пирамиде. О наших дней горение и дым! Богатства и любовь уходят в Лету. Поэту вправду надо быть пустым, Но полным тишиной, и тьмой, и светом. И, словно обреченность и оброк, Нести в себе безбожие и Церковь, Чтоб небеса не так давили сверху, Чтоб каждый слабый шепот слышал Бог.

С точки зрения дождя

В распахнутом сознании дождей, Летящих с поднебесья к серым лужам, Хитиновые панцири людей – Как раковины с каплями жемчужин. Мерцает свет, привычный и родной, И наши лица кажутся моложе, Когда волшебный глянец водяной Ласкает, нежит, освежает кожу. Цветам и травам незнаком полет. Для них дожди – лианы с тонким стеблем, Растущие совсем наоборот, Корнями в небо, лепестками в землю. А мы для трав – бродячий лес живой, Движениями торопящий время, Безлиственный, чужой, бескорневой, Но в почву уходящий, словно семя… Вот так порой откроется на миг Недоумение травы и влаги, Забытый удивительный язык, Неведомый исписанной бумаге, И вдруг поймешь – себя изобретя, И затвердив, что дважды два – четыре, Мы все же с точки зрения дождя Безмерно одиноки в этом мире.

В ямке под горлом

Один из вариантов происхождения слова «поэзия» –

«голос Бога» в переводе с древнееврейского. Голос Бога рождается в ямке под горлом: Пальцы ветра рассеянно тронут виски. Замираешь и слушаешь дальние горны, Нерожденных созвучий немые толчки. Встреча воздуха (духа?), сознанья и плоти – В триединстве эолова арфа поет… … В эту ямку и бьют. Напряженной щепотью. («Клюв орла» – в карате.) Словно лебедя – влет. Подними подбородок. Дается не даром Сопричастности с миром живое тепло: Снова черная зависть наносит удары По открытому горлу – прицельно и зло. Но в неровном дыхании множатся ритмы, Напряженней становится музыка слов. Может, вправду – чем горло твое беззащитней, Тем бессильней железные клювы орлов…