Янис Астафьев. МОЙ ПРАДЕД
Мой прадед по материнской линии Владимир Семенович Астафьев был офицером царской армии, из династии военных. Его отец, Семен Астафьев (семейное предание не сохранила отчества) якобы дослужился до генерала-аншефа Твери. То есть до полного генерала, главнокомандующего войсками губернского города, исторического соперника Москвы. Семен Астафьев был статным военным с громадными усами а-ля Император Франц-Иосиф. Ему по должности полагался собственный поезд. Сохранилась фотография, правда очень мелкая, сделанная, видимо, во время инспекционной поездки, где он стоит на подножке своего вагона. Во время похорон его гроб везли на лафете, как это и было положено главнокомандующему.
Кроме фотографии, однако, никаких других исторических свидетельства существования прапрадеда я не нашел. Совсем иное дело его сын – Владимир Семенович Астафьев. В семейном архиве сохранились и многочисленные фотографии, и послужной список, и ленточка Геогриевского ордена. Но начнем с общедоступных источников.
О прадеде напечатано в трех книгах:
1. "Общий список офицерским чинам Русской Императорской армии по 01.01.1909", СПб, 1909;
2. "Общий список офицерским чинам Русской Императорской армии по 01.01.1910", СПб, 1910;
3. "Список подполковникам по старшинству. Часть I. Составлен по 15 мая 1913 г.", СПб, 1913.
Все, что есть, представлено в Интернете по адресу http://www.gen-volga.ru/ast/astafev.htm. Здесь написано:
“Астафьев Владимир Семенович - подполковник, смотритель зданий 3-го Московского Императора Александра II кадетского корпуса (г.Москва).
Родился 17 июня 1865 года, вероисповедания православного.
В службу вступил 13 августа 1883; подпоручик - 13 ноября 1889; поручик - 13 ноября 1893; штабс-капитан - 6 мая 1900; капитан - 13 ноября 1901; подполковник - 1908.
Полученное образование: прогимназия и Московское пехотное юнкерское училище; зачислен в 8-й Московский гренадерский полк.
Занимал должности: командира роты - 3 года; заведующего обмундированием кадетов 3-го Московского кадетского корпуса - 9 месяцев; смотритель зданий 3-го Московского кадетского корпуса - с 7 июня 1907 года (числится по армейской пехоте)
Участник кампании 1904-1905 годов
Награды:
- Орден Св.Станислава 3 ст. с мечами и бантом
- Орден Св.Анны 4 ст.
- Орден Св.Анны 3 ст. с мечами и бантом – 1905”.
Это сведения на начало 1913 года. А вот что говорят семейные предания и хранящиеся у нас документы.
Всю жизнь прадед служил, участвовал в двух войнах. Был женат на Наталье Александровне Качкиной, дочери подполковника 2-го железнодорожного батальона Качкина, из “почетных граждан”.
В 1896 году Владимир Астафьев находился в составе отряда по случаю «коронования их императорских величеств». В июле он был «командирован на охрану пути Николаевской железной дороги при высочайших путешествиях». Известно, что прадед сопровождал Государя в вагоне от Твери до Москвы. От этого «путешествия» у нас в семье остались бокалы с Императорским вензелем, которые Николай II подарил своим спутникам.
В 1904 году Владимир Астафьев отправился на Русско-японскую войну. В войне тогда с нашей, российской стороны участвовали войска Сибирского военного округа. Из других регионов России туда призывались только офицеры. Но не все подряд, а только те, которые выбирались по жребию. Мой прадед имел право не участвовать в жребии, так как был человек семейный и на тот момент уже имел двоих детей – сына Андрея, моего деда, родившегося 20.06.1899 г. в г.Твери и умершего своей смертью 4 октября 1995 года в г.Москве, и дочь Лидию, родившуюся в 1903 году и трагически погибшую 10.08.1930 года в г. Пушкино под поездом, торопясь на последнюю электричку. Но он, как человек благородный, не стал уклоняться и ему выпал жребий - ехать на войну. В послужном списке, составленном в июле 1917 года, сказано, что 31 мая 1904 года он был «командирован для укомплектования 220 Епифанского полка, отправляющегося в поход на Дальний Восток». Перед отъездом полковые товарищи подарили ему серебряный портсигар с русским воином на лицевой стороне. Внутри него было выгравировано: «Московские гренадеры своему сослуживцу Владимиру Семеновичу Астафьеву, 1904 г.». Этот портсигар прошел две войны и был с ним до самой смерти.
На войне с японцами мой прадед командовал 14 ротой 220 полка. В роте у него были одни татары. Это наложило свой отпечаток на взаимоотношения с подчиненными. Когда прадед принимал роту, у него состоялся примечательный разговор со старейшиной местной татарской «общины». Старейшина предложил ему разделить полномочия, дескать, ты, начальник, командуй по военной части, а что касается наших внутренних дел, мы здесь будем разбираться сами, своим собственным сходом. Ты нам в этом не мешай, а мы тебя будем во всем слушаться в бою. Так они и порешили, о чем прадед ни разу не пожалел. Татары оказались очень порядочными людьми и ни разу не подвели своего командира.
В каких-то больших сражениях Владимир Астафьев вроде бы не участвовал, во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Но отличился, о чем свидетельствуют награды. 11 декабря 1904 года приказом № 265 Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против Японии, «за отличия в делах против японцев» был награжден орденом Св.Станислава 3 ст. с мечами и бантом. 16 апреля 1905 года приказом № 90 командующего 3 Манчжурской армией был жалован орденом Св.Анны 3 ст. с мечами и бантом. Наконец, 7 сентября этого же года приказом № 457 по 2-й Манчжурской армии также «за отличия в делах против японцев» был награжден орденом Св.Анны 4 степени с надписью «за храбрость».
Сохранилось несколько писем Владимира Астафьева с войны жене Наталье (письма приведены в авторской пунктуации). Они написаны вполне разборчивым почерком. Вот письмо от 7 октября 1904 года:
“Милая и дорогая моя Талюшечка! Не знаю, удастся ли послать это письмо, пишу на удачу хочу поделиться с тобой всем мной испытанным. Когда ты получишь это письмо, то Бог знает, что еще будет, я получил вчера твое письмо от 26 августа - ужасно долго. Но начну по порядку: с 25 сентября начались наши мытарства, был ночной поход и нам дали отдохнуть на мороженом песке у реки (если это называется отдыхом) мерзли часа 4 зуб на зуб нельзя было попасть, на рассвете пошли, пришли в 1 час думали бивак, но не тут то было, отдохнули 4 часа и сейчас же вперед. Прошли еще верст 6 остановили и заставили рыть окопы, до 7 ч. рыли, позволили разбить палатки, а костров не разрешили. Ночью холода такие что все покрывается инеем и с этих пор каждый день или на сторожевую или рыть окопы, а ночью ночной марш. Дожди часто, холодные, голодные (есть приходится редко из солдатского котла) мы к 29 сентябрю достигли позиции. Стрельба из орудий и ружей шла вовсю и мы заняли деревню, снаряды рвались в самой деревне и от грохота снарядов и пуль стоял ад. Моя рота была расположена в деревне и лежала вдоль улицы, прижавшись к глиняному забору. Я не боялся, а молился и ходил распоряжался, носили массу раненых мимо меня, приходилось устраивать носилки из ружей и шинелей и наряжать людей для относа раненых. Вот еле-еле плетется лошадь раненая в ногу, а из бока льется кровь струей, видно и в боку рана есть, вот еле движется какая-то тень (уже стемнело) оказывается солдат ранен в ногу и просит помощи. Ах да всего и не опишешь, это надо видеть и испытать, а мое перо не в силах передать всего ужаса, но это были только цветочки, а ягодки были впереди 1 октября. Почему-то мы отступили верст за 5 и проночевали на земле. С 26 сентября уже мы не ночуем на кроватях, так как обоз весь держат в тылу и спим, если удастся прямо на земле под открытым небом, укрывшись солдатской шинелью. 30-го сделали переход, батальон попал на ночную сторожевую службу и пролежавши ночь на земле нас двинули вперед в 5 утра прямо на позицию. Настало 1 октября, рота моя была в первой линии, два взвода в цепи и два в резерве, окопались залегли, пули и гранаты свистели над головой, недалеко разрываясь не принося вреда. Я лежал возле цепи и не обращал внимание на снаряды уже начал привыкать. Пролежали не долго и было приказано двинуться вперед. Разведок хорошенько не сделано было, не узнали о неприятеле, а приказано двигаться. Я пошел с цепью в середине, а Ян на правом фланге, прошли гаолян и вышли на открытую местность. Японцы не стреляют, велел двинуться дальше, пошли дальше и я приказал занять перегиб местности, как заняли, японцы открыли убийственный огонь ружейный, а главное картечью и сразу вокруг меня человек 20 раненых из роты и 3 убитых. Я не ложился так как заметил, что картечь стреляет все понизу и раны в голову и плечо. Цепь дрогнула и большинство солдат дало тягу. Я кричу мерзавцы не с места и возле меня осталось человек 30, а остальные показали тыл. Пришлось тут же под пулями самому перевязать раны 4 человекам. Свинцовый дождь сыпался во всю. Послал Яна за резервом, а сам вижу, что ни справа ни слева нет ни одной роты, пришлось отступить по гаоляну и опять залегли, открыли огонь и вдруг опять осыпало картечью, опять человек 20 раненых и 3 убитых. Тут собралось людей всех рот перемешались и открыли огонь залпами, я командовал и опять перевязал 4 раненых, распоровывая их шаровары своим ножом. Тут увидал Тарло раненого в ногу в двух местах. Рота стала собираться и опять начали стрелять залпами, а потом тут же начали окапываться. Полил сильный дождь с градом, я в одной кожаной тужурке, вымок до костей, потом мне уже солдат принес шинель с убитого. Ночь провели под небом и дрог я как собака, приходилось на себе высушивать брюки и кожаную тужурку. Санитаров и докторов мы не видали. Огня разводить нельзя было, приходилось дрогнуть и быть на чеку. Бой длился с 6 утра до 7 вечера и ничего не ели даже и не вспомнили про еду.
На другой день я хоронил сам без всякого священника своих и чужих убитых, крестил их и закапывал. Пришел Лешкевич, принес флягу с водкой и я обнял его и поцеловал, нервы не выдержали и я заплакал. Как Господь меня сохранил в бою и сам не знаю, его святая воля. С тех пор сидим в окопах, японцы против нас в двух или полутора верстах, пули и гранаты свищут над головой, но я к ним привык и не обращаю внимание. Лешкевич вечером навещает меня, а днем опасно. Все бы ничего да дождь изводит а укрыться негде. Погибло из полка 1400 человек раненых и убитых, офицеров 3 убитых и 19 раненых. Матусевич ранен тремя пулями, Бучковский опасно ранен, Ратайский подполковник (помнишь чай у Сланских пил) ранен, Руднев ранен (у нас водку пил), Пономарев ранен в руку и ногу, вообще много. Когда отдых будет не знаю, ты там не плачь Господь поможет и я буду цел, отслужи молебен. Письмо прочти Папи и куму, писать отдельно не могу и так пишу лежа на земле. Всех целую и поклон. Я здоров и молюсь.
Впрок целую, благословляю, пусть молятся целую тебя дорогая твой Володя”.
А вот письмо от 13 октября 1904 года:
“Дорогая, родная моя хорошая Талюша!
Я уже после боя послал тебе письмо, где описал вкратце свои пережитые чувства.да, Господь твоими молитвами и молитвами моих малюток [моему деду Андрею было тогда 5 лет, а его сестре Лиде – год. – примечание Я.У.Астафьева] вынес меня из ада целым и невредимым, только японская пуля отбила у меня темляк, ударив по кисти. Как я остался цел, быв кругом в огне, под сильным перекрестным орудийным и ружейным огнем, одному Богу известно. Кругом и около меня валились раненые и убитые и я не обращая внимание на сильный свинцовый дождь не потерял хладнокровия, распоряжался, перевязывал раненых и облегчал чем мог их страдания. К этому всему надо еще прибавить сильный дождь с градом, грязь ужасная и холод тоже. Одному Богу я обязан своим спасением и вот где уверуешь, что есть Святая Воля и если не молился то замолишься. Молись Таля усерднее, да сохранит он меня и вернет в родное гнездо. Полк в лице Тарло достойно оценил мою храбрость и распорядительность и представил меня к награде к чину подполковника, ну конечно я этого не получу и штаб дивизии и корпуса уменьшит награду, но думаю что дадут что-нибудь. 1 октября для меня всегда будет памятен и с этого времени я особенно буду его чествовать молитвою. Кто не был в бою, тот не имеет понятие что такое он. Какой ужас только по окончании боя его сознаешь. Какие ужасные убитые с раздробленными черепами, с оторванными ногами, корчатся от боли стонут, а тут еще грязь. А, да всего не напишешь. С 1 октября мы сидим в окопах вот уже 14 дней, ничего не делаем и от скуки не знаешь как время убить; ждешь только вечера когда приедут солдатские кухни и поешь солдатской пищи (офицерская кухня еще хуже солдатской). Пульки, или как я их называю пчелки, жужжат, но на них не обращаешь внимание уже привык к ним. Японцы в версте или 1½ и вот мы стоим друг против друга и ничего не предпринимаем.
5 или 6 октября я получил от тебя письмо, а сегодня сразу три последнее от 15 сентября. Спасибо моя родная за ласковые письма, я их читаю и всегда плачу, ведь это одна отрада мне знать как вы живете. Пиши дорогая, делай мне это удовольствие. Деньги послал второпях, просил казначея послать.
Мне милая ничего не нужно, моя шуба меня греет, из еды достаю кое-что втридорого, если можешь пошли папирос (в табаке не достаток) может быть я их получу в декабре, ведь письма целый месяц идут.
Целую тебя твои ручки, глазки и всю мою дорогую ненаглядную. Не плачь, береги себя.
Володя”.
Что интересно в этих письмах? То, что они написаны без какого-либо внутреннего цензора. Владимир Семенович не пытается следовать какому-либо стилю описания войны, не пользуется клише. Наверное, это больше всего напоминает Льва Толстого, который тоже был русским офицером и участвовал в боевых действиях.
В начале 1906 года, когда закончилась Русско-японская война, прадеда перевели в Москву, в 8 гренадерский Московский полк. К месту назначения он ехал через Владивосток. Там он встретился со своей семьей, которую вызвал к месту службы. Мой дед, тогда семилетний мальчик, побывал с отцом на крейсере «Аскольд», одним из немногих кораблей, оставшихся от 1-ой Тихоокеанской эскадры нашего флота после Цусимского сражения. На «Аскольде» деда Андрея поразила громадная толщина пятиметровой брони капитанской рубки. Кто хочет составить себе представление об этом корабле, может посмотреть на однотипный крейсер «Аврора», стоящий сегодня в Петербурге. Только у «Аскольда» не три трубы, как у «памятника революции», а пять, что в то время было уникальным явлением для российского флота. На «Аскольде», кстати, служил во время японской войны будущий адмирал Колчак, но был ли с ним знаком мой прадед, семейное предание умалчивает.
В Москве Владимир Астафьев пробыл вплоть до начала войны с Германией. Любопытно, что он присутствовал при праздновании 300-летия царствования дома Романова, видимо, как участник “коронационного отряда”. Дед Андрей рассказывал мне, что они всей семьей наблюдали царский поезд из нескольких карет, которые шли по специально построенному деревянному помосту через Красную площадь.
Незадолго перед Великой войной (1-й Мировой) его перевели в 22 Сибирский стрелковый полк, где 27 мая 1914 года он принял должность командира 1 батальона «на законном основании». 18 октября он проследовал на театр военных действий через город Смоленск, а 10 ноября 1914 года был тяжело ранен в Польше у деревни Малшице под городом Ловичем. Сегодня Лович входит в Лодзинское воеводство. В этом городке, кстати, родился известный польский актер Даниэль Ольбрыхский. Это ранение, видимо, спасло моего прадеда от куда больших неприятностей. Спустя две недели наши части в этом месте потерпели чувствительное поражение и потеряли до 2/3 убитыми и ранеными офицерского состава и нижних чинов.
После ранения прадед долго болел. Выздоровел он только летом 1915 года и сразу прибыл на фронт. Здесь он в ночь с 23 по 24 июля подвергся действию удушливых газов, причем остался в строю. А уже через месяц, 21 августа, у деревни Большие Рожки был контужен от близко пролетевшего снаряда. В это время велась позиционная, «окопная» война. Наши войска медленно отступали в Белоруссии под натиском германцев. В сентябре прадед вновь отличился в боях и был в очередной раз награжден, на этот раз орденом Св.Георгия. Среди бумаг семейного архива я даже нашел приказ с описанием подвига:
ПРИКАЗ
Войскам IV-й армии.
26 февраля 1916 года.
№ 2198.
На основании ст.25 Георгиевского Статута, награждаю, по удостоверению Георгиевской Думы,
Орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени:
22-го Сибирского стрелкового полка, подполковника Астафьева Владимира Семеновича, за то, что в бою у ф. Марисин, в ночь с 11 на 12 сентября 1915 года, командуя батальоном, вызванным из дивизионного резерва для оказания помощи отошедшему под натиском противника одному из полков, бывшему в окопах первой линии, лично повел свой батальон в атаку, выбил противника из оставленных окопов и восстановил положение, выручив тем дивизию от грозившей ей опасности и взяв при этом пленных одного офицера и 75 нижних чинов германцев.
А вот как выглядят эти события в докладных записках на имя командира дивизии полковника Ушака ротных командиров подпоручика Кондратюка (1 и 2 роты), подпоручика Пильчевского (3 рота) и прапорщика Шевнева (резервная рота):
1915 г. 21 ноября, место отправление деревня Лядки.
“Около 7 часов вечера, 11 сентября 1915 года сводный батальон 22 Сибирского стрелкового полка под командой подполковника Астафьева получил приказание выбить противника из занятых им окопов 21 Сибирского стрелкового полка. Батальон немедленно выступил из деревни Комаровичи и направился в сторону окопов. Не доходя до окопов на опушке рощи, подполковник Астафьев остановил батальон, объяснил задачу и выслал разведку, которая выяснила, что все окопы 21 полка заняты неприятелем.
Астафьев решил повести атаку сначала на окопы, расположенные впереди рощи между фольварком Марицын и деревней Милушева. 1 и 2 роты подпоручика Кондратюка и 3 рота подпоручика Пильчевского были двинуты вперед под общей командой подполковника Астафьева. Одна рота была оставлена в резерве.
Подойдя к роще, все три роты по приказанию Астафьева кинулись с криком “ура” на противника, штыками выбили его из окопов, причем много перекололи и взяли в плен.
Германцы очистили окопы нашей передней линии и отступили. Подполковник Астафьев приказал двигаться дальше и выбить противника из рощи. Роты, несмотря на сильный ружейный и артиллерийский огонь, бросились вперед и противник был опрокинут. Продолжая наступление, наши солдаты устремились на немецкие окопы, расположенные за рощей, и штыками выбили его из них.
Тем временем к германцам подошло подкрепление; они стали выдвигаться во фланг нашим ротам, причем противник усилил артиллерийский огонь.
Астафьев распорядился вызвать резерв на поддержку и рота Шевнева была немедленно двинута. Подойдя к окопам, командир резервной роты увидел, что немцы окружают батальон. Прапорщик Шевнев бросился с ротой на обходящего противника и заставил его несколько отойти.
Немцы снова подтянули значительные резервы и опять стали предпринимать попытку окружения.
Тогда, оценив обстановку, подполковник Астафьев крикнул, чтобы люди не робели, приказал ротам штыками пробивать себе дорогу назад и во что бы то ни стало задержаться в уже пройденных окопах 21 полка.
Командир повел батальон в штыковую атаку, роты прорвались сквозь германцев и укрепились в окопах нашей первой линии, при этом вновь было много переколото и захвачено в плен противника, а также взято орудие и снаряжение.
Обходя цепи, подполковник Астафьев распорядился вынести всех раненых в тыл и отправить туда пленных и снаряжение.
Положение было восстановлено, причем противник не сумел захватить никаких трофеев и пленных”.
Вот так-то! И прочтя все это, я вспомнил еще одно семейное предание: будто имя прадеда выбито на одной из колонн Георгиевского зала Кремля. Ведь там вроде как есть имена всех кавалеров офицерских орденов Георгия!
За бои с германцами прадед был пожалован орденами Св.Станислава 2 степени, Св.Анны 2 степени с мечами, Св.Владимира 4 степени с мечами и бантом, Св.Владимира 3 степени с мечами. В общем, целый иконостас.
11 марта 1916 года за отличия в боях Владимир Астафьев был произведен в полковники. А 12 июня 1916 года у деревни Линевки он был ранен осколком тяжелого снаряда в стопу с повреждением костей без выходного отверстия. Рана оказалась тяжелой, его эвакуировали. Выздоровел Владимир Астафьев лишь в декабре, а в начале января 1917 года его командировали согласно предписанию начальника 6 Сибирской стрелковой дивизии для формирования 2-го полка вновь создаваемой 158 пехотной дивизии. 28 марта 1917 года он был утвержден в должности командира полка, но по состоянию здоровья дальше не смог оставаться в строю. В апреле он сдал полк и был зачислен в резерв чинов Киевского военного округа.
Наверное, Владимир Астафьев представлял собой портрет типичного русского офицера. В документах имеется запись: «В службе сего штаб-офицера не было обстоятельств, лишающих его права на получение знака отличия беспорочной службы или отдаляющих срок выслуги к оному, что подписью и приложением казенной печати удостоверяется». И нижние чины, и соратники его любили. На том же портсигаре в различное время появляются монограммы сослуживцев – в особенности трогает написанная золотой вязью подпись «Вишенко».
Как типичный русский офицер, дворянин, он всегда с уважением отзывался о противнике. Нигде в его письмах нет слов ненависти или пренебрежения, которые широко будут представлены в речах комиссарах и политработников советской эпохи.
В 1918 году во время красного террора его расстреляли. Новая власть издала приказ, чтобы все офицеры явились такого-то числа по такому-то адресу. И он пошел. Затем родственникам выдали его портсигар: все, что от него осталось. Говорили, что его расстреляли во рву возле местной ЧК. Там же во рву и похоронили. Точнее, закидали землей, сделали одну общую могилу. Не знаю, было это в Киеве, или в Москве. Думаю, что все-ж таки в столице, поскольку наша семья в то время проживала в Лефортово, в 10 квартире 3 кадетского корпуса, где прадед до войны служил смотрителем зданий, и где учился мой дед, Андрей Владимирович Астафьев. Скорее всего, когда начался развал армии и государства, он вернулся домой, к семье, чтобы защищать в случае чего свое маленькое Отечество.
Хотя корни, напомню, у нас тверские. Моя мама, Лидия Андреевна Астафьева, даже как-то рассказывала, что она столбовая дворянка (то есть ее семья была записана в специальные книги – «столбцы», существующие еще с 16 века), а во время фольклорной экспедиции в концу 1950-х даже побывала в родном поместье Тверской губернии. Там она встретила бывшую дворовую девку нашей семьи, тогда уже глубокую старушку, которая, приняв ее за бабушку, вскричала: «Голубушка! Матушка-барыня!! ВЕРНУЛИСЬ!!!»
Правда это или нет, не знаю. В книге Чернявского (Чернявский М.К. Генеалогия г.г. дворян, внесенных в родословную книгу Тверской губернии с 1787 по 1869 год с алфавитным указателем и приложениями. Тверь, [1869]) я нашел только Николая Астафьева за номером 49. Там о нем написано:
“Астафьев Николай (отчества в документах не показано), происходит из секретарских детей, получил гражданский чин в 1760 г.”
Возможно, это мой далекий предок, кто знает…
О фамильной деревеньке в письмах и прочих бумагах – ни слуха, ни духа. Впрочем, после революции от таких свидетельств лучше было поскорее избавиться.
Что еще осталось от прадеда? Как уже упоминал, от коронации 1896 года в нашем доме присутствуют несколько бокалов с монограммой императора Николая II. Их тогда раздали-подарили всем участникам праздника. С русско-японской войны Владимир Астафьев привез самовар, из которого я до сих пор пью чай, несколько эмалированных вазочек, а также две костяные фигурки китайских старичков с непропорционально большими ушами: у одного левого, у другого правого. А с германской войны в нашем доме присутствует громадная по масштабам московских комнатушек картина в золоченой раме. На ней изображена полуобнаженная купальщица, которая сидит у лесного ручья на камне. Она якобы принадлежит кисти Нефа. Мама говорила, что это одна из его авторских копий. Еще у нас есть парочка мейссенских фарфоровых настенных изображений сельских пастушков и ангелочков 18 века. Все это мой прадед привез с германского фронта.
А вот наград ни одной не осталось. Семья боялась хранить такие откровенные реликвии русского офицера. Никогда не забуду, как дед Андрей однажды вошел ко мне в комнату и увидел открытые дверцы шкафа и выдвинутый ящик стола. Он потемнел лицом и попросил меня немедленно все закрыть, а ящик задвинуть. «Иначе выглядит, как обыск». В самом начале 1920-х годов мы оказались семьей «лишенцев», пока мой дед не подделал метрику и не пошел работать. А это тогда означало не только ущемление в избирательных правах, но и в возможности поступить на хорошую работу и получить карточки на питание.
До сегодняшнего дня из наград дожила лишь ленточка ордена Св.Георгия. Она украшает фотографию прадеда, полковника русской армии, участника двух таких непопулярных, но памятных войн.