Александр Поликарпов (Стрельцов). СУЛТАНША
Действующие лица
Гюльджан, египетская султанша, из кипчаков, тридцати двух лет
Зафира, первая жена султана Атарбека, от сорока до сорока пяти
Абд аль-Алим, советник Гюльджан, библиотекарь, мудрец и звездочет, к восьмидесяти
Хашим абу Али ибн Ваджих, советник Гюльджан, ученый, около шестидесяти
Визирь, высокий мужчина с хитрыми глазами, около пятидесяти лет
Начальник стражи, сорок с небольшим лет, не оратор и не мыслитель
Казначей, до пятидесяти, с худым лицом, но внушительным животиком
Эфиопка, молодая рабыня
Стражник, молодой человек
Мамлюки, глашатай, эфиоп, служанки, музыкантши, танцовщица
Действие первое
Явление первое
Каир середины XIII века. Одна из комнат дворца египетского султана. Ковры и роскошь. Посредине возвышается балдахин. Под ним подобие тахты с шелковыми оттоманками. Неподалеку от балдахина два советника: Абд аль-Алим и Хашим абу Али ибн Ваджих, сидя на ковре, угощаются фруктами и играют в нарды.
Рядом с Абд аль-Алимом стопка книг.
Ибн Ваджих. Скажи, мудрец Абд аль-Алим,
Пусть благодать пребудет с ним!
Пусть в уважении склонится аль-Кахира[1],
Пред тем, кому открыты тайны мира!
Скажи, ты слышишь шепот вышних сфер,
Какой сегодня поучительный пример
Послало небо? Какие предсказания от звезд? Подсказки от луны?
Какие тайны нам открыты, какие указания даны?
Абд аль-Алим. О многочтимый ибн Ваджих!
Я слышу, ветер за окном утих,
Не смея заглушать твоих правдивых слов.
Да, звезды отличают мудрых от глупцов.
И мудрецам они вверяют знать
То, что глупцам не суждено понять.
Звезда Аль-Хиб, наш проводник в былое,
Направила мой взор во время злое,
Когда султан и воин ас-Сабих,
Победу одержав, от ран навек затих.
Ибн Ваджих. Почтение служившему Аллаху!
Мир и молитва праведному праху!
Абд аль-Алим. Ярчайший Аль-Наир, что знает день текущий,
Вернул меня к картинам жизни сущей.
Пред взором мысленным предстала мне Гюльджан,
Ее походка, дивный стройный стан.
Ибн Ваджих. Наложница багдадского халифа.
Абд аль-Алим. Любимая рабыня ас-Сабиха.
Приняв в Каире истинную веру, рабыня перестала быть рабой.
Султан с ней обращался как с супругой, а в завещании назвал своей женой.
Ибн Ваджих. Кто видел завещание султана?
Кто поклянется, что там не было обмана?
Гюльджан, как говорили, знала руку ас-Сабиха
И за него, в отсутствие его, умела расписаться лихо.
Абд аль-Алим. Гвардейцы и служители Корана
Признали в ней наследницу султана.
Ибн Ваджих (сердито). Нам завещал от века Прародитель,
Мужчина – господин и повелитель,
А женщина повелевать не может.
Пусть полномочия с себя немедля сложит.
Тем более, наложница! И на вершине власти.
Жди в наказание нам мор, и глад, и прочие напасти.
Недаром присмотреть за ней послали человека –
Мамлюкского эмира Атарбека.
Абд аль-Алим. Придворные интриги – темный мир.
Пред ним тускнеет даже Аль-Наир.
Но прежде говорили на базаре, где лишь стена базарная нема,
Что старого эмира Атарбека Гюльджан назначила себе в мужья сама.
Советники переглядываются и смеются.
Ибн Ваджих. А первую его жену Зафиру
Велела прочь прогнать безвольному эмиру.
Абд аль-Алим. И Атарбек за счастье быть султаном изгнал законную жену.
Ибн Ваджих. Хотя был должен своенравную султаншу бить розгами и заточить в тюрьму.
Абд аль-Алим. Но умер старый Атарбек в безмолвный час ночной.
Осталась гордая Гюльджан печальною вдовой.
Ибн Ваджих. Как звезды судят? Есть ли у Гюльджан преемник?
Абд аль-Алим. Звезда Аль-Фард, что бродит как отшельник,
Отягощенный мудростью своей,
Звезда судьбы, звезда грядущих дней,
Звезда, которой на века вперед
Известно все, что здесь произойдет,
Открыла имя, ввергнув меня в смуту,
Заставив сердце трепетать, как в самую тревожную минуту.
Ибн Ваджих. О, глыба мудрости из всех возможных глыб!
О сердце позаботится табиб[2].
Испить травы и порошок принять,
И сердце перестанет трепетать.
Пока же, мудрый, не взыщи:
Ты говори – не трепещи!
Какое имя назвала звезда?
Ты не тяни: туда или сюда!
Абд аль-Алим. Ты будешь изумлен советник, научно познающий мир.
Наследником египетского царства звездой назначен молодой Джабир.
Ибн Ваджих (изумленно). Сын Атарбека и Зафиры?
Что за превратные сатиры?
Он разве жив? Где пребывал доныне?
Базар судачил, он пропал в пустыне.
Абд аль-Алим. Пока немил был при египетском дворе,
Скрывался у эмира в Бухаре.
Пока ибн Ваджих обдумывает услышанное, Абд аль-Алим выбирает на блюде с фруктами сочную грушу и поедает ее.
Абд аль-Алим (доедая грушу). Скажи, почтенный ибн Ваджих,
Ученостью затмивший остальных!
Молва гласит, тебе ниспослан дар
Понять речь тех, кто от людского глаза скрывается в густой листве чинар?
О чем, скажи, звенели птицы, сегодня, в предрассветный час,
Едва лишь солнце посетило нас?
Ибн Ваджих. Молва – удел простолюдина. В ней истины не следует искать.
Однако в ранний час была причина пернатой стае звонко щебетать.
На зорьке аист под мое окно пришел секретом поделиться:
Сегодня в крепость залетит большая птица.
Ее все годы отовсюду гнали прочь.
Так аист попросил изгнаннице помочь.
Абд аль-Алим (опасливо). Последовав совету ибн Ваджиха,
Мы не хлебнем ли через меру лиха?
Опасно лезть в интригу ради скуки.
Не забывай, при троне есть мамлюки!
Ибн Ваджих. Мамлюк не ведает наук.
По-гречески не говорит мамлюк.
Газелей и касыд[3] мамлюки не твердят с утра…
Абд аль-Алим. Но головы рубить придворным они большие мастера.
Твои глаза еще моргают.
Уста пытается изречь –
На солнце сталь клинка сверкает,
И голова слетает с плеч.
Ибн Ваджих (поглаживая себя по шее). Не продолжай, Абд аль-Алим!
Всевышний с нами, а мы с ним!
Абд аль-Алим тянется за второй грушей, но ее перехватывает ибн Ваджих.
Абд аль-Алим берет виноград. Оба с наслаждением угощаются фруктами. По дворцу раздаются звуки медных труб. Слышится возглас глашатая: «Царица Гюльджан»!
Явление второе
Та же комната. Входит султанша Гюльджан в запахнутой чадре со свитой: визирем, казначеем, начальником стражи и двумя мамлюками охраны. Советники поспешно встают на колени и замирают в низком поклоне. Гюльджан проходит под балдахин и располагается там.
Гюльджан (не в лучшем расположении духа). Бездельники! (указывает на советников) Дворец для них, что райский сад.
Весь день играют и едят.
(Казначею.) Во что обходятся казне культура и наука?
За год полезного от них не слышали ни звука.
Казначей. Отдали двадцать шесть монет. И столько же – отдать.
Гюльджан (свите). Что будем делать, господа?
Начальник стражи. Что делать? (Проводит ладонью по горлу.) Сокращать! (Грозно мамлюкам охраны.) Ы!
Мамлюки подходят к советникам, берут сабли наизготовку, встают рядом и выжидающе смотрят на начальника стражи, а тот – на Гюльджан.
Визирь. Нет проще, чем с сотрудником расстаться,
Но прежде, мать народа, разреши виновным пред тобою оправдаться.
Гюльджан (делает разрешающий жест). Я слушаю!
Абд аль-Алим (опасливо косясь на мамлюка, отползает от него к балдахину). Помилуй, свет зари и радость правоверных!
Нет до конца земли двух слуг и преданных, и верных…
Ибн Ваджих (также отползая от мамлюка). Таких, как мы.
Абд аль-Алим. Усердны, благонравны и скромны!
Мы не играем – исполняем твой указ,
О том, что в нарды упражняться полезно каждому из нас.
Ибн Ваджих. А что едим – по государственной нужде.
Ведь государственные мысли рождаются не в бороде. (Начинает хихикать, но под строгим взглядом Гюльджан осекается.)
Абд аль-Алим (жалобно). Мы и едим и мучаемся разом.
Не плоть питаем – насыщаем разум.
Ибн Ваджих. Всегда готовые на подвиг во имя нашей госпожи,
Мы, ерзая, протерли коврик. Абд аль-Алим! Будь честным! Покажи!
Абд аль-Алим поднимается на дрожащих ногах и показывает Гюльджан дырявый коврик.
Гюльджан (хохочет). Протерли коврик? Не штаны?
На этот раз вы прощены!
Ибо сумели доказать,
Что ходите пахать, а не лежать.
Начальник стражи (охранникам). У!
Мамлюки охраны отходят от советников и встают по сторонам балдахина, где продолжает хохотать Гюльджан. Рядом хихикает Казначей, улыбается Визирь, ржет по-жеребячьи Начальник стражи.
Явление третье
Заходит стражник-мамлюк. Приветствует Начальника стражи, взглядом спрашивая разрешения говорить. Тот согласно кивает: «У!»
Стражник (Гюльджан). Виденье сна и украшенье мира!
У крепостных ворот стоит Зафира.
Растерянная пауза.
Визирь (пользуясь замешательством). Позволь, великая царица, нам с казначеем удалиться!
Мне нужно дописать проект бюджета.
У казначея – неоконченная смета.
Начальник стражи. Проверю состоянье караула,
Чтоб вражеская мышь не прошмыгнула.
Поспешно уходят.
Гюльджан (помедлив). Стоит Зафира? Что ж, ведите! (Видя, что советники пытаются улизнуть вслед за другими – советникам.) А вы куда пошли? Останьтесь и сидите!
Явление четвертое
Стражник вводит в комнату Зафиру, которая тут же, у входа, распахивает чадру, чтобы султанша ее узнала, тут же запахивает снова, и падает ниц перед Гюльджан.
Гюльджан. Мир приходящему! Что привело тебя, Зафира? Мы о тебе не знали восемь лет.
Зафира. И вам мир! Вы не слышали Зафиру, поскольку на Зафиру был запрет.
Прекрасная Гюльджан и тихая Зафира могли бы не сойтись вовек,
Когда бы в ночь не рухнула преграда – обеим близкий Атарбек.
Скончался Атарбек. Спешит Зафира свою вину загладить раз и навсегда.
Рассорила нас общая фигура, надеюсь, сблизит общая беда.
Сознание вины невыносимо, меня измучила злосчастная судьба.
Зафира виновата, что была спесива, с царицей вызывающе груба.
Зафира не жила – страдала: с занозой в сердце невозможно жить!
И вот, когда свершилось что свершилось, пришла молить за прошлое простить.
Гюльджан. Восстань с колен – ты не рабыня! Коленопреклонения не требует никто.
«Прости за прошлое!» – ты проронила. Простить за прошлое? Простить тебя за что?
За дождь, который пролился и высох?
За облака, растаявшие в высях?
За дым, которого пропал и след?
За нечто, совершенное когда-то, которого давно в помине нет?
Простить за молодость, когда мы были безрассудны?
Простить былые страсти? Страсти неподсудны.
Простить за прошлое. Как это понимать?
Простить за прошлое. Да где его искать?
Прошлое не бродит по базару. Не скачет по пустыне на коне.
Не видно прошлого. Оно пропало? Оно укрылось. Прошлое во мне.
Гюльджан замолкает, словно погрузившись в раздумья. Через несколько мгновений приходит в себя.
Гюльджан. Зафира! Не томись у входа! Ко мне поближе подойди.
Зафира подходит.
Гюльджан. Благодарю тебя за смелость. Ты прощена. Теперь иди!
Абд аль-Алим (негромко ибн Ваджиху). Это и есть твоя большая птица, о ком хлопочет аист по утрам?
Ибн Ваджих (Абд аль-Алиму). Просил бы не указывать на лица. Ты мудрый, догадайся сам!
Зафира (опять становится на колени). Позволь остаться мне еще минуту, не гневайся моим словам!
Позволь, когда Гюльджан меня простила, Зафире пригласить Гюльджан в хаммам!
Гюльджан (удивленно). Пойти мне и с тобою в баню? Что это на тебя нашло?
Каприз, причуда, несуразность. Как это в голову тебе пришло?
Зафира. Тяжелый камень подозрений, незарубцованных обид,
Сокрытых огорчений и сомнений остался и обеих тяготит.
Гюльджан. Ничто меня не тяготит. Я думать о тебе забыла.
Душа спокойна. Сердце не болит. Дышу я как дышала. И хожу я как ходила.
Зафира. Гюльджан забыла – ангел не забыл, что левое плечо незримо занимает.
Сидит и перечнем недобрых наших дел прилежно скорбный свиток заполняет.
Нам есть о чем поговорить. Открыто, откровенно, честно.
Ведь жизни никому не повторить. Как Бог рассудит – смертным неизвестно.
Гюльджан (задумчиво). Не знаю… Речь твоя меня не убеждает, но обижать отказом – тоже грех.
Но почему хаммам? Что, нет другого места для душу ублажающих утех?
Зафира (негромко). Где можно женщинам общаться, свободно рассуждая вслух?
Мужчин-блюстителей повсюду, как летом на конюшне мух.
Сидят, глядят, ворчат и поучают. Не так прошла, не тот на ней хиджаб.
Подслушивать иному совесть не мешает. Таращится как пучеглазый краб.
Гюльджан улыбается, Зафира возвращается к обычной громкости речи.
Зафира. Во всем Каире нет другого места, как ни ищи, оно одно – хаммам,
Где женщины могли б уединиться и насладиться разговором по душам.
Гюльджан. Ах! Приглашение твое совсем некстати, нелепо, неуместно, мне оно мешает.
Как если бы, когда в разгаре лето, слуга на вас двойную шубу надевает.
Зафира. Гюльджан сказала, что меня прощает. Зафира с радости зовет Гюльджан в хаммам.
Таков обычай: радость – угощает. Обычай не казался неуместным нам.
Или Гюльджан не доверяет? Цветок Египта от прощенной им угрозы ждет?
Зафира бдительность царицы усыпляет, а в это время острый нож кует?
Царица опасается Зафиры? Ждет от Зафиры тайного вреда?
Или все проще: вознесенная султанша с ничтожной женщиной надменна и горда?
Абд аль-Алим (ибн Ваджиху). Мне подозрительна настойчивость Зафиры.
Так завлекают жертв коварные вампиры.
Царица не должна с Зафирой соглашаться.
Нам, кажется, пришла пора вмешаться.
Ибн Ваджих (Абд аль-Алиму). Порыв душевный, благородный рекомендую превозмочь.
Нас аист попросил страдалице помочь.
Помочь – так это поддержать.
Твоя звезда, Джабира называя, дала тебе о том же самом знать.
Абд аль-Алим (ибн Ваджиху). Но ведь Зафира притворяется и лжет! На ней вины нет ни единого карата!
Ибн Ваджих (Абд аль-Алиму). Пришла покаяться, так, значит, виновата!
Будь рассудителен, мудрец!
Прими как правду жизни, наконец! Весь мир и притворяется, и лжет,
Но до сих пор Создателем не проклят, наоборот, идет себе вперед.
Гюльджан (Зафире, устало). Что ты несешь! Тебе не надоело?
Чем может угрожать нагое тело?
Чем могут повредить вода и жаркий пар?
Вода, скажу тебе, не наводненье. А банный жар, замечу, – не пожар.
Однако, прежде, чем я дам тебе ответ,
Хочу услышать от советников совет.
Пока они не совершат свой суд… (Хлопает в ладоши.)
Пусть чаю с пахлавою принесут!
Немедленно появляется эфиоп с высоким чайником, фарфоровыми чашечками, пахлавой, тазиком для омовения рук, умывальником, полотенцем. Поливает на руки вначале Зафире, подает полотенце, затем Гюльджан, также подает полотенце. Отставляет тазик с умывальником по левую от себя сторону, ставит перед Гюльджан и Зафирой чашки и разливает чай. Уносит тазик с нечистой водой и использованное полотенце, возвращается со свежей водой и свежим полотенцем, становится в отдалении, ожидая окончания чаепития или каких-то распоряжений.
Гюльджан. Садись, Зафира! Ног не утомляй. В стоянии немного толка.
Когда чиновники берутся обсуждать, то это, к сожалению, надолго.
(Абд аль-Алиму) Мудрейший! Ты все слышал. Подготовь ответ!
Абд аль-Алим (поднимается с места). Пусть царствие Гюльджан продлится много лет!
Случилась некая неразбериха.
Хаммам – это по части ибн Ваджиха. (Садится с довольным видом.)
Гюльджан (ибн Ваджиху). Должна ли я идти в хаммам?
Ученый ибн Ваджих! Ответствуй нам!
Абд аль-Алим. Да. Обоснуй, пожалуйста, научно. Припомни подходящий стих…
Ибн Ваджих (подскакивает). Но почему же я из нас двоих?
Ведь существуют тонкости приличий, известны маяки на праведном пути.
Прямые указания адаба[4], которые нельзя не соблюсти.
И вежливость в собраниях народа – один из этих ярких маяков.
Она не позволят молодежи высказываться прежде стариков.
Кудрявый не проронит слова, пока ему седой не разрешит.
Давайте уважать обычай! Пусть старший первым говорит!
Ибн Ваджих садится на свое место.
Абд аль-Алим (подскакивает). Ученый прав, когда толкует нам каноны. Ему от нас заслуженный поклон.
Ученый очень верно замечает, что слово старшего для младшего – закон.
Я – старший. Для того, чтоб ибн Ваджиху несдержанность не ставили в упрек,
Ему великодушно разрешаю: Смелее, мальчик! Говори, сынок!
Абд аль-Алим садится на место. Тут же в негодовании вскакивает ибн Ваджих.
Ибн Ваджих. Такой подход есть поощрение амбиций!
В нем – разрушение основ и нарушение традиций!
Абд аль-Алим (ласково прерывает). Ученый ибн Ваджих, ты не дури!
Султанша требует, так, говори!
Ибн Ваджих (затравленно озираясь). Имам не запрещал хаммам.
Абд аль-Алим (восхищено). В одной строке – вся мудрость мирозданья.
Ученый проявил глубинные познанья.
Гюльджан (Абд аль-Алиму). Теперь тебя, мудрейший, выслушать готова!
Не ваша тема? Не беда. У мудрого любая мысль толкова.
Раскрой причины, отчего не стоит нам
Идти с Зафирою в хаммам?
Или, напротив, убеди меня бесспорно,
Что не идти нам – оскорбительно и вздорно.
Абд аль-Алим (встает для ответа). Для важных государственных решений,
Для разрешения тревожащих сомнений
Должны просить мы звезды сообщить,
Какой нам выбор нужно совершить.
Пока же, до ночной поры,
Занять себя премудростью игры.
Абд аль-Алим садится, пододвигает к себе нарды, предлагая жестом ибн Ваджиху составить ему компанию. Ибн Ваджих отказывается.
Ибн Ваджих (поднимается с места). Тревожить звезды только потому, что самому ответить несподручно?
Не вижу логики. Посыл смешен. Нет, это совершенно ненаучно.
Начинает смеяться, но под тяжелым взглядом Абд аль-Алима осекается
Гюльджан (в тихой ярости). Абд аль-Алим сказал: «Дождаться ночи»? Воистину не скажите мудрее.
Меня до ночи ожидание источит. Нельзя, мудрейший, поскорее?
Гюльджан подает знак эфиопу. Тот подносит свежую воду и омывает руки Зафире и Гюльджан. Уносит воду, возвращается, собирает чайник, чашки, сладости и уносит, более не появляясь.
Абд аль-Алим. Ответ мыслителя есть плод его раздумий, неспешных размышлений плод.
Плод тишины, уединенья. Кто мыслит, тот меня поймет.
Тогда как торопливость – искушение шайтана,
Готового терзать нас из-за каждого бархана.
Поспешность не к лицу седому старику
Познавшему немало на своем веку.
Гюльджан (Абд аль-Алиму). Я не старик. И я прочла главу Корана.
Надеюсь, что отогнала обратно за барханы вездесущего шайтана.
Одно решение я приняла. Доверю под большим секретом.
Или мудрец сейчас же осчастливит нас ответом,
Или, не будь я полновластная царица,
Я помогу ему уединиться,
И он покинет эти стены навсегда.
Абд аль-Алим. Да, величавая царица! Да! Да! Да! Да!
Берет из стопки одну из книг, поспешно листает, находит нужное место.
Философ учит: «Чистота есть половина веры».
И контрадикторные неизвестны нам примеры…
Гюльджан. Довольно, мудрый, я все поняла.
Закончим этим. У наследницы престола еще остались неотложные дела.
Поднимается, чтобы уйти. Зафира также немедленно поднимается. Мамлюки охраны становятся по обе стороны от султанши.
Зафира (Гюльджан). Благодарю за милость, справедливая царица!
Позволь до завтрашнего дня с великодушною проститься!
Гюльджан. До завтра? То есть до субботы?
Зафира. Нам этот день определен свободным от работы.
Гюльджан (Зафире). До встречи! Хотя, нет, постой!
В хаммаме не вставай так часто на колени и называй меня сестрой.
Гюльджан с охраной уходит в одну сторону, Зафира в сопровождении стражника – в другую. Остаются советники.
Явление пятое
Абд аль-Алим. Да-а!
Ибн Ваджих. Да-а!
Абд аль-Алим (передразнивает). Что «да-а»? Накаркал, аист? Заставил сунуть голову в петлю?
Стою теперь, трясусь и маюсь. Как я кривые сабли не люблю!
Ибн Ваджих. Не аист, а твоя звезда. Тебе по глазу засветила.
Джабир! Джабир! А если не Джабир? А если не Джабир, то нам – могила.
Абд аль-Алим. Нет, это аист прилетал. И сел к тебе на крышу.
Ибн Ваджих. Ты не мудрец, а шарлатан!
Абд аль-Алим. От шарлатана слышу!
Расходятся в разные стороны.
Действие второе
Сцена первая
Явление первое
Помещение хаммама. В центре большая купальня с теплой водой. В купальне – горячий фонтан. На возвышении рядом с купальней несколько низких диванов с подушками, кальяны, вазы с цветами. Около диванов подобие широких скамей для массажа. В глубине помещения музыкантши: эфиопка с лютней, рабыни с флейтами, бубном и думбеком[5]. Здесь же танцовщица.
Зафира. Идем, сестра, идем за мной к горячему фонтану!
Наплещемся в тепле прозрачных струй, а отдыхать пойдем к роскошному дивану.
Мы будем слушать пенье флейт и звон волшебной лютни.
В хаммаме праздник каждый день, и в праздники, и в будни.
Нам слуги станут подавать халву и сахарный шербет.
Нам персики и виноград у ног поставят на обед.
Вдохнем в хаммаме аромат, что сам пророк вдыхал.
Шафран, и мускус, и амбру, и приторный сандал.
Ты сбросишь тяжесть прежних лет и скажешь: «Я – живу!»
Хаммам – не место для мытья, а сказка наяву!
Зафира и Гюльджан входят в чистую воду мраморной купальни, брызгаются, смеются. Потом садятся на каменные скамьи купальни, погрузившись в воду по грудь, и замирают, получая удовольствие. Музыкантши в это время играют, эфиопка играет и поет, танцовщица кружится в танце.
Эфиопка (поет под лютню). Соблазны ловят дев чертям
Об этом, дева, не забудь.
Но наставленье дочерям
Направит их на верный путь.
Будь добродетельна, скромна,
Лица чужим не открывай.
Пусть ты красива как луна,
От дерзких красоту скрывай.
Трудись как нильская волна
От первых до последних дней.
Лень в этот мир принесена
Затем, чтобы губить людей.
Наряды – это суета.
Наряды перепортит моль.
Нетленна только доброта
И в этом – жизненная соль.
Своих соседей не злословь,
Спасай, когда придет нужда.
Там часто проливают кровь,
Где поселяется вражда.
Корысть и скупость от дверей
Гони и в дом их не пускай.
Корысть рассорит дочерей,
А скупость унесет и чай.
Не дай каменьям и дарам
Тебя на путь соблазнов сбить.
Могильный камень скроет срам,
Так лучше будет не грешить.
Обида – это тяжкий гнет.
Обидевших тебя прощай.
Обида в бездну приведет.
Прощение – дорога в рай.
Не будь тщеславна и горда.
Тщеславие как острый нож:
Другим не причинишь вреда,
Себя тщеславием убьешь.
Но неразумна будет дочь,
И гнев Всевышнего на ней,
Которая прогонит прочь
Отца и мать с своих очей.
Гюльджан и Зафира выходят из купальни. Служанки обтирают их покрывалами, одевают в тонкие шаровары и легкие халаты. Гюльджан и Зафира располагаются на диване. Им подносят блюда с фруктами и сладостями, чаши и кувшины со шербетом и вином. Эфиопка перестает петь, но музыка продолжает негромко играть.
Гюльджан. Блаженствую! Такая легкость в теле и сладостный покой в душе,
Как будто я перелетела в мой отчий край, где в тихом шалаше
Моя заботливая мать
Меня укладывала спать.
Зафира. Как жаль, прекрасная царица,
Что я не кочевая птица,
И не смогла с тобой лететь
На отчий край твой поглядеть.
Но счастлива: моя забота не напрасна.
К блаженству твоему и я немножечко причастна.
Гюльджан. Не говори, Зафира, не от сердца. Твоя неискренность видна.
Ты говоришь приятное султанше. Ты счастлива? Нет, ты огорчена.
Зафира. Я не могу, царица, догадаться,
Чему мне стоит огорчаться?
Меня простила грозная Гюльджан.
Мы вместе возлегли в хаммаме на диван…
Гюльджан. Воспоминания тебя, Зафира, огорчают.
Воспоминания не лед, они не тают.
Ты не забыла как давно, весной,
Я властной волею разделалась с тобой.
С тех пор прошла уж не одна весна.
Гюльджан, по-прежнему, тобой не прощена.
Прости! Рассей в душе болящей сгустившиеся тучи зла.
Я поступила неразумно и жестоко, но поступить иначе не могла.
Бывает, кровь над разумом довлеет. Бывает, человек не властен над собой.
Мне голос моих предков не позволил быть во дворце не первой, а второй.
Отец мой родовитый бай. Был баем его дед.
В отцовской юрте, у огня, я родилась на свет.
Ребенок рос за годом год, обласкан и любим.
И имя гордое носил – краса Алтынбегим.
Да, «золотая госпожа». Меня прозвали так.
Мой нрав был твердым как алмаз и крепким как кулак.
Я помню юрты по степи до самых синих гор,
Коней, тюльпаны и костры, невиданный простор.
Но жизнь привольная была недолго хороша.
Нагрянул в мирные луга воинственный паша.
Паша в бою отца убил, отцовых братьев тоже.
Стада угнал. Людей пленил. Меня увел на ложе.
Мне стал немилым белый свет.
И было мне пятнадцать лет.
Паша халифу уступил красавицу Алтын.
Халиф султану подарил. «Твой новый господин»!
Но ни с халифом, ни с пашой я не была рабыней.
Я оставалась госпожой и остаюсь поныне!
Гюльджан меня звал ас-Сабих. Покойному – хвалу!
Но я, по-прежнему, в душе Алтынбегим-сулу[6].
Зафира. Сестра! Ты не смотри! Я плачу от волненья, и слезы чистые текут.
Как вешние дожди, в душевную пустыню они цветенье жизни принесут.
Да, ты права. Тебя я не прощала. Ты отняла часть сердца моего.
Я мужа, словно бога, обожала, и больше не желала никого.
Теперь спрошу, услышав твой рассказ,
Кто больше испытал из нас?
С твоим сравнить – мое несчастье блекнет. Как блекнут угли, когда солнце засияло.
Хотя от этого мое несчастье моим несчастьем быть не перестало.
Не знала я твоей судьбы, не ведала, как много ты страдала.
Не знала, что свободу потеряв, ты и родных навеки потеряла.
Одной остаться. Жить в неволе. Быть развлечением в руках мужчин.
Как твое сердце от ударов устояло? Как на лицо не пала сеть морщин?
Твой сильный дух тебя спасает. Сметает беды словно ураган.
С тобою Бог! И Он мне запрещает держать обиду на красавицу Гюльджан.
Что мы? Куда идем? К чему стремимся? Зачем теснимся перед входом в тронный зал?
Ведь каждому идти лишь той дорогой, которую Всевышний указал.
Невинно пострадавших ждет награда. Творящих злое – злая кара ждет.
Кто был низвергнут в пыль, тот вознесется. Обманом возвеличенный – падет.
Бог справедлив и милосерден. Твоя судьба об этом не дает забыть.
Ребенком у тебя отняли, все, что было. Вернули все, что только может быть.
Зафира стирает следы слез с лица.
Зафира. Давно мои глаза не знали слез.
Что прежде были, Атарбек унес.
С тех пор, какие беды ни случались, –
Мои глаза сухими оставались.
И ни один из них слезы не проронил,
Когда о смерти Атарбека визирь народу объявил.
Гюльджан. Мы здесь, чтобы открыто говорить. Увечит душу ложь, а в правде – сила.
Визирь народу правды не открыл. Твой муж не умер. Я его убила.
Зафира молча смотрит в пол, никак не выдает своих чувств. Гюльджан ждет ее реакции. Наконец Зафира находит слова.
Зафира. Тебя у нас могли бы не понять.
Мужей у нас не разрешают убивать.
Гюльджан (продолжает). Власть – искушение для душ, не всякий это знает.
Власть – битва, где шайтана бог не вдруг одолевает.
Власть – сладкий и душистый мед, который отравляет.
Власть – это горькая полынь, которая спасает.
Соблазн и пытка. Ты молчишь. Что стало с Атарбеком?
Он богом возомнил себя, оставшись человеком.
Чем дольше власть в руках держал, тем чаще забывался.
Он помнил то, что он султан, но как им оказался?
Он начал полагать всерьез, что сам велик, силен.
Что сам, без помощи друзей, взошел на царский трон.
Дошло, Зафира, до того, что он решать пытался!
Всегда и все решала я, а он лишь подчинялся.
Во вторник он ко мне пришел, сидит, не говорит.
Но возбужден: усы торчком и страстью глаз горит.
Вдруг слышу, словно свысока: «Султан решил жениться!»
Могла ли я, скажи, сестра, на это согласиться?
Зафира издает неопределенный звук, который может означать все, что угодно.
Он, оказалось, дал обет какому-то эмиру.
Там дочка, ей шестнадцать лет, а мне – идти по миру!
Она ему сынов родит. Как кошечка котяток.
Она родит. Но от кого? Тебе – седьмой десяток.
Зафира. Ах, он неверный! Ах, слепец! Ах, он такой-сякой!
С тобой пытался поступить как некогда со мной!
Гюльджан. Неблагодарный старикан! Изменник и отступник!
Я покажу, кто здесь султан, а кто султанов спутник!
Меня взбесила эта прыть
И я пришла его убить.
Он долго бегал от меня по комнатам дворца,
Но все-таки не избежал позорного конца.
Настигла в башне у ворот и занесла кинжал.
Он начал клясться мне в любви, винился и рыдал.
Гюльджан встает, жестом предлагает сделать то же самое Зафире.
Стоя они выдерживают «минуту молчания».
Гюльджан. Судьба султана Атарбека, сестра, печальна и горька.
На днях мамлюки соберутся назначить нового султана-вожака.
Назначат нового. Так что же? Я не привыкла отступать.
Я к новому приду на ложе. Вдове султана не посмеет отказать.
Зафира. Прости ничтожную, великая царица!
Прости сестру! Но ведь тебе за тридцать…
Гульджан (смеется). За тридцать? Посмотрите на меня! Что тут за тридцать? Это? Это? Это?
Да, я конечно больше не весна. Но я хорошее уверенное лето.
Сравни теперь, Зафира, по какой причине
Любовь приходит к женщине, и по какой – к мужчине?
Для женщины важны слова любви, тогда как для мужчины важен облик.
Шепчи ему хоть что, он будет глух, когда по внешности ты рыба или кролик.
Ушами любят женщины. Мужчины – взором.
Что? Сочный персик? Съесть его, чтоб не покрыть себя позором!
Зафира смеется.
Гюльджан. Сознайся, я ведь персик хоть куда, который хочется опять, опять, опять…
А что года?.. На то они года, чтобы о них забыть и их не вспоминать.
Гюльджан и Зафира смеются.
Гюльджан. Прибавь сюда, что женщина умна, стройна, науку обольщенья знает.
И что мужчина? Как щенок на поводке, пойдет туда, куда она желает.
Хохочут.
Гюльджан. Но что я говорю? Кому я говорю? Такой же женщине, которая сама меня научит.
Как часто принимаешь ты мужчин? Или живешь с одним, покуда не наскучит?
Зафира. Мужчин я вижу лишь во сне, что мне не подобает.
Стыжусь, молюсь, на правый бок ложусь, но ничего пока не помогает.
Гюльджан. Каких мужчин? А сколько их? И все тебя ласкают?
Как интересно! Расскажи! Меня не навещают.
Они приходят в строгий час? Заходят, как придется?
Зафира. Прости, Гюльджан, пересказать язык не повернется.
Гюльджан смеется. Вслед за ней начинает смеяться Зафира.
Гюльджан (резко меняет тему разговора). Ты позвала меня в хаммам о чем-то говорить,
Но не сказала ничего, что может тайной быть.
Мы отдыхаем здесь полдня. Устали отдыхать.
Пора приятный банный день с молитвой завершать.
Зафира. Сестра! Я думаю о том. Не знаю, как начать.
Но, может, гвардию на сход не нужно созывать?
Гюльджан. На царство нужен новый царь. Как так не созывать?
Мамлюки станут из своих кого-то выбирать.
Мне против гвардии восстать? Охрану рассердить?
Мне не прискучило пока на белом свете жить.
Зафира. Но, может быть, Гюльджан, сестра, не нужно выбирать?
Престол, как водится везде, наследнику отдать?
Гюльджан. Наш с ас-Сабихом сын Халиль ушел во цвете лет.
Другого сына у меня и не было, и нет.
Зафира (вкрадчиво). Джабира можно возвратить с чужбин.
Пускай бы был тебе как сын.
Гюльджан. Так вот зачем ты появилась во дворце!
Пришла напомнить, что при царственном отце
Когда-то значился его пугливый сын,
Бежавший от родных ему седин.
Зафира. Сестра! Он не бежал. Он удалился. Я приказала, чтоб он безопасности искал.
Я не желала, чтобы он однажды удавился, или пропал в реке, или упал со скал.
Там матери наследников, случается, горюют,
Где и другие на наследство претендуют.
Гюльджан. Напрасно хлопотала. Зря бежал.
Никто Джабиру здесь не угрожал.
Зачем же парню портить детство,
Когда он не имеет права на наследство?
Зафира. Ты шутишь: права не имеет?
Напротив, он единственный в стране, кто заявить об этом праве смеет.
Наш Атарбек, при ненасытности своей,
Имел гораздо больше дочерей, чем сыновей.
Джабир – единственный законный сын,
И оставлять его без трона нет основательных причин.
Гюльджан. Наследует лишь сын султана, рожденный кем-то из законных жен.
Зафира. Я! Я и есть законная жена султана. Его ребенок мною и рожден.
Гюльджан. Была женой султана.
Зафира. Была. Три месяца была. Пока Гюльджан его не увела.
Гюльджан. Была ли, нет… Не хлопочи! Как ни пытайся – не получится с Джабиром.
Когда ты родила его на свет, отец был не султаном, а эмиром.
Зафира. По молодости все в безвестных ходят, лишь к старости в значение выходят. Родился сын в семье дворцового писца, а возмужал – не узнает отца.
Отец не только вырос вширь, отец по должности – визирь.
Как, подскажи, сестра, нам быть? Что нам про сына говорить?
Чей он теперь по праву сын? Визиря? Или сын писца?
Ой! Что-то кровь отхлынула, царица, от твоего прекрасного лица.
Гюльджан. Он слишком молод и не сможет править сам.
Зафира. Поэтому нуждается в наставнице Гюльджан.
Гюльджан. Как говорили мне, никто его не хвалит.
Беспутен, безрассуден, зол. По пустякам, подобно женщине, скандалит.
Зафира. Неправда! Сын мой не таков.
Он умница, а то, что ты сказала – наветы злобных дураков.
Мне очень жаль, что дураки так сильно на политику влияют,
И что правители, внимая дуракам, суждение о мире составляют.
Гюльджан. Не видя человека, не сужу: приятен мне он или неприятен.
Но об одном уверенно скажу: Джабира не поддержат. Он незнатен.
Зафира. Среди мамлюков родовитых нет.
Гюльджан. Мамлюки чтут совсем иной предмет,
Которого подростки не имеют.
Почет и уважение других мамлюку лучше солнца душу греют.
Кто уважаем – доберется до вершины.
Зафира. Ты называешь поводы к отказу – не причины.
Гюльджан. Пообещай отбросить всякое притворство. Пообещай, что будешь откровенна и честна.
Тогда я назову тебе причину, хотя причина всякому ясна.
Зафира. Но разве я, сестра?.. Да, обещаю.
Гюльджан. Вообразим, что я, хотя Джабира и не знаю,
Отдам ему престол. Сказать тебе, что будет дальше?
Не отвечай! Ты не способна отвечать без фальши.
А дальше… Дальше суток не пройдет
Как труп Гюльджан в заброшенной канаве случившийся прохожий невзначай найдет.
Сын должен отомстить за смерть отца. Иначе он не сын, а робкая овца.
Трон мне с Джабиром будет тесен.
Закончим. Разговор неинтересен.
Зафира. Где воля есть, там бесполезна сила.
Я лишь совета твоего спросила.
Тебя я не пыталась принуждать.
Но он мой сын, и я веду себя как мать.
Я лишь спросила: «Разрешишь?» Ты отвечала: «Нет!»
Без колебаний приняла ответ твой как совет.
Зафира (в сторону). Когда б великие умели представлять
На что способна обезумевшая мать,
Которая ведет борьбу за сына…
Их устрашила бы возникшая картина.
Долгая неловкая пауза.
Зафира (Гюльджан). А я с собою принесла индийские масла.
Не те, что есть у всех, не от торговцев, а от жены делийского посла.
Какое ни возьми – все новый аромат: один дурманит, два пьянят.
Четвертый дразнит, пятый взор туманит, шестой влечет и искушает.
Все ароматы так сильны!
Берешь лишь каплю, а благоухаешь, как роза, от луны и до луны.
Гюльджан. И где они? Слова на запахи, ты знаешь, небогаты.
Хотелось бы понюхать ароматы.
Зафира (суетливо). Сейчас я прикажу. Сейчас, сейчас. Я прикажу. Я лишь скажу, что на себя расходовать не стану. Отдам тебе. Мне не идти на ложе к новому султану.
Я прикажу. Тебя прошу. Не гневайся, сестра, на этот разговор.
Судьба Джабира беспокоит меня не в шутку с давних пор.
Прости несдержанную мать!
Не думала царицу огорчать.
Гюльджан (примирительно). Никто не свят, и мы не святы.
Зафира (хлопает в ладоши). Служанки! Принесите ароматы!
Явление второе
Заходят три рослые, крупные служанки, держа в руках подносы
с духами и розовой водой.
Гюльджан (изумленно). Откуда эти великаны?
Не девушки, а воины султана.
В тяжелых деревянных башмаках.
Одним обличием своим внушают страх.
Ты их купила для того, чтобы послать в поход?
Сдаешь носильщику в наем, чтобы иметь доход?
Зафира. Мой дом свободен от мужчин – не от мужской работы.
А эти девушки сильны почти как бегемоты.
На днях в окно забрался вор, решив, что дом пустой.
Я возвращалась от швеи, вдруг слышу дикий вой.
Спешу, вхожу, вокруг гляжу – шум, крики со двора.
Бегу во двор. О небеса! Что вижу я, сестра?
Разбойник на коленях. Лишен свободы рук.
Три девы ловко грузят на пленника сундук.
Сундук у нас лет двадцать, в таких калым дают.
Когда перевозили – не вынес, сдох верблюд.
Три девы хмурят брови: «Пощады не проси!
Пришел забрать чужое? Бери сундук! Неси!»
Сундук окован медью, беднягу придавил.
Хрипит. Меня увидев, собрал остаток сил:
«Спаси! Я гибну! Не снесу страдальческую муку!
Я признаю свою вину! Пусть мне отрубят руку!»
Гюльджан смеется. Служанки ставят подносы с благовониями перед Гюльджан.
Зафира. Вдохни, прекрасная царица, далекой Индии цветы!
Их запахи таинственны как небо, как родниковая струя они чисты.
Они тревожат и волнуют, от них кружится голова.
Они в нас пробуждают чувства, каких не пробуждают и слова.
Гюльджан пробует запахи.
Гюльджан. Мне нравится вот этот. И этот тоже мой.
Вели своим служанкам, пусть отнесут домой.
Зафира. Они исполнят волю. Все, что здесь есть – твое.
Но, может быть, немного мы на себя прольем?
Истратим пару капель. Какая в том беда?
Мы выйдем из хаммама свежи как никогда.
Гюльджан. Ах, хитрая Зафира! Вначале подарить,
А после часть подарка самой употребить?
Ну-ну! Не обижайся! Я над тобой смеюсь.
Мне снадобья не жалко. Я первая натрусь.
Зафира. Никто не притязает. Ты первая во всем.
Тут ароматов много. С которого начнем?
Гюльджан. Возьму флакончик наугад. Не стану выбирать.
А где еще служанка? Кто будет растирать?
Зафира. Позволь, сестра-царица, служанку отпустить.
Позволь сестре Зафире царицу ублажить.
Я ведь не из последних в Каире мастериц,
Хотя не натирала до этого цариц.
Гюльджан. Что же, давай поправим нескладную судьбу,
И я сестре Зафире хоть чем-то помогу.
Зафира. Приляг на теплую скамью! Приляг и сбрось халат!
Вдоль тела руки протяни, как мертвые лежат.
Расслабься и закрой глаза, здесь должен «видеть» нос.
Вдыхай, представь, что ты в раю среди цветущих роз.
Зафира начинает растирать Гюльджан. С плеч по рукам опускается до запястий. Делает знак служанке, а сама, не отпуская рук Гюльджан, наваливается на нее всем телом. Служанка разувается и с силой бьет Гюльджан деревянным башмаком по голове. Гюльджан кричит. Служанка наносит второй удар и отходит в сторону,
освобождая место для других служанок.
Зафира. Жестокость – первый аромат. Всего их будет шесть:
Злорадство, зависть, неприязнь, обман, с ним вместе – лесть.
Еще один, сладчайший, я попрошу учесть –
Желанная, святая, свершившаяся месть.
Зафира отпускает руки Гюльджан, которая больше не способна сопротивляться,
берет ее за волосы и поворачивает лицом к себе.
Зафира. Хотела откровенности? Отвечу откровенно.
Я ненавидела Гюльджан все годы неизменно.
Я мучилась в ночной тиши, не в силах мирно спать,
Так не терпелось мне тебя терзать и унижать.
Готова я была на все, хоть душу заложить,
Когда бы это помогло восстать и победить.
Служанки продолжают наносить удары и забивают Гюльджан насмерть. Зафира и служанки уходят, бросая мертвую Гюльджан на окровавленной скамье.
Эфиопка (поет). Иной властитель строг и крут.
Он правит, не считая дней.
Но в бурю и дубы падут,
Трава поднимется у пней.
Сцена вторая
Явление первое
Прежняя комната во дворце султана. Советники играют в кости на щелбаны. Появляется Зафира со свитой: визирем, казначеем, начальником стражи и мамлюками.
Абд аль-Алим (негромко ибн Ваджиху). Визирь пришел.
Ибн Ваджих (также негромко). Мой аист.
Абд аль-Алим. Не аист, а моя звезда!
Ибн Ваджих. Опять ты, мудрый, как всегда! Какой же ты, однако, спорщик!
Звезда ли, аист – суть не в том, а в том, что это – главный заговорщик.
Абд аль-Алим. Нас тоже, кажется, не обошла коварная предательства зараза?
Ибн Ваджих. Нет, мы с тобой совсем не то. Мы лишь слепые исполнители приказа.
Свита подходит к советникам. Визирь демонстративно пожимает каждому из них руки.
Визирь. Я рад приветствовать наставников народа, идейных лидеров страны.
Без их поддержки мы бы не добились мирного исхода, могли втянуть страну в пожар войны.
Сейчас же передача власти нам обошлась почти без жертв.
Благодаря советникам султана, наследник жив, а узурпатор – мертв.
Начальник стражи (мамлюкам). У-у!
Мамлюки салютуют саблями советникам.
Зафира. Советники! Отныне в царстве мир.
Законом возведен на царство мой Джабир.
Вам честь его с достоинством принять.
Но вы, я вижу, собираетесь играть?!
Ибн Ваджих. То не игра, цветущая карисса[7], и не попытка долгий день убить.
Абд аль-Алим. То способ дремлющие мысли от крепкой дремы пробудить.
Ибн Ваджих. Поверь, с глубокой старины, мои слова научны,
Чиновники и щелбаны бывали неразлучны.
Абд аль-Алим. Заснет чиновник в сытый час, усталостью томим,
Щелбан, другой и бодрый дух, и резвость снова с ним.
Зафира (с улыбкой – свите, указывая на советников). Воистину они честны и знают все на свете! Велю достать им из казны по золотой монете!
Казначей (Зафире). Прелестная! Ты чересчур щедра!
Довольно с них и серебра.
Казначей достает из кошелька и бросает советникам по монете. Зафира со свитой уходят осматривать дворец дальше.
Явление второе
Советники одни. Рассматривают брошенные им монеты.
Абд аль-Алим. Вот нам и плата за Гюльджан.
Ибн Ваджих. Увы! Невелика.
Абд аль-Алим. С нее не купишь караван.
Ибн Ваджих. Что караван? Быка!
Абд аль-Алим. Визирь теперь забрал всю власть, он опекун султана.
Ибн Ваджих. Кто первым погреб отомкнет, того и вся сметана.
Абд аль-Алим. А казначею дан базар – налог себе берет.
Ибн Ваджих. И без того немало брал. Все движутся вперед.
Абд аль-Алим. Начальник стражи в рост пошел: большой военный чин.
Ибн Ваджих подходит к распахнутому окну проверить, не подслушивают ли их.
Ибн Ваджих. А мы кто, после всех заслуг, мой мудрый господин?
Какая доля нам с тобой, двум мудрецам, досталась?
Абд аль-Алим. Нас громко похвалил визирь.
Ибн Ваджих (после паузы). Тут птица за окном сидит, и та расхохоталась.
Замолкают, осмысливая бытие.
Абд аль-Алим. Зачем живем мы, ибн Ваджих, приветствуя обман?
Ибн Ваджих. Зачем стремимся лишь к тому, чтобы набить карман?
Абд аль-Алим. Зачем мерилом счастья нам наполненный живот?
Ибн Ваджих. Зачем мы гоним и казним тех, кто не так живет?
Абд аль-Алим. Готовы мы не быть людьми, готовы низко пасть,
Когда наградой будет нам безудержная власть.
Ибн Ваджих. Всевластье – худшее из зол, какое бы ни взять.
Но долгим будет путь людей, чтоб это осознать.
Вновь замолкают.
Ибн Ваджих. Все – истины, а истины ясны. Одно не ясно, друг Абд аль-Алим.
Мы для кого об истинах печемся? Зачем все это говорим?
Абд аль-Алим. Зачем? Для своего покоя, ибн Ваджих.
Ты слышал? Мы – наставники народа. Наш долг благие истины внушать. И мы старательно внушаем.
Но если человечество не наших истин пожелало, а своих…
Что тут поделаешь? Мы руки умываем.
Ибн Ваджих. Кому мы станем истины внушать, когда на истины нет никакого спроса? Все сами знают, для чего им жить. Как нужно жить? – не задают вопроса.
Абд аль-Алим. Живут в пороках и грехах.
Но воспевают добродетель в своих поэмах и стихах.
О люди! Племя лицемеров! Завистливая стая обезьян!
Где в вас божественная искра? Обман! Кругом один обман!
Ибн Ваджих. Не узнаю тебя, мудрец. Твой слог был к людям ласков, а слова приятны.
Теперь ты как разгневанный отец, ругающий детей за то, что неопрятны.
Абд аль-Алим. Ты прав, Абу Али, ученый сын Ваджиха,
Подобный слог был для меня неслыхан.
Сбывается мой гороскоп.
Во мне проснулся мизантроп.
Предсказано мне было, что в последний год
Тоска безбрежная меня охватит, и ярость злая на меня найдет.
Знать, друг Хашим, близка моя кончина.
Ибн Ваджих. Но в чем тоски и ярости причина?
Мудрейшего гнетет судьба Гюльджан? И в этом повод для печали?
Абд аль-Алим. Гюльджан? Ах, да, Гюльджан! Нет. Просто денег мало дали.
Советники замолкают, погрузившись в раздумья.
Абд аль-Алим. Пойдем, ученый, погрустим в тени у водопада.
Ибн Ваджих. А что монеты? Отдадим? Нам не нужна награда!
Абд аль-Алим. Вернуть дарителю предмет – смертельная обида.
Мы затаим в душе печаль, но не покажем вида.
Как прежде будем власть терпеть прилежно и послушно.
А лютой смертью умереть… Зачем нам это нужно?
Медленно, по-стариковски, уходят в обнимку.
Занавес
[1] Аль-Кахира – старое название города Каира. [2] Табиб (араб.) – врач, лекарь. [3] Газели и касыды – формы арабских стихотворных произведений. [4] Адаб (араб.) – моральный кодекс мусульманина. [5] Думбек – арабский национальный музыкальный инструмент, разновидность барабана. [6] Сулу (тюрк.) – красавица. [7] Карисса – южный кустарник с красивыми нежными цветами, но смертельно ядовитый от корней до листьев.