Александр Сикорский. СКАЗОЧНЫЙ СВЕТ ПРОШЛОГО И НАСТОЯЩЕГО, или ДВА РУКОПОЖАТИЯ, ч. 2
Если хочешь что-то делать, то нужно это делать хорошо
Что ж, продолжаем разговор. В интернете можно найти много
информации об Александре Вадимовиче (Алике) Сикорском, о прекрасном талантливом музыканте, джазмене, который стоял у истоков российского рока. Неслучайно Сикорского называют легендой – это закономерно, если учитывать ту творческую атмосферу, которая царила в семье и в которой Александр рос. Случается, и достаточно часто, что на потомках природа отдыхает. Здесь же все наоборот: с уверенностью можно сказать, что многие таланты семьи объединились и усилились в нашем замечательном госте, общение с которым – один большой праздник!
Беседу ведет писатель Ольга Грушевская
Ольга Грушевская (ОГ): С огромным удовольствием и особым щемящим чувством ностальгии вспоминает Андрей Макаревич о своей первой встрече с Александром, когда группа «Атланты» в 1969 году приехала на новогодний вечер для старшеклассников. Александр, а вы помните эту первую встречу?
…«Атланты» одеты в черные битловские костюмы, у них органола «Юность», гитара «Фрамус» с четырьмя звукоснимателями (лучше, чем у битлов! – в ужасе думаю я). И только барабанщик, певец и руководитель Алик Сикорский одет не по форме – он в драных вельветовых портках и ковбойке. Он шикарно проходит через зал, садится за барабаны, дает отсчет, и… Пожалуй, вот этого божественного экстаза, этого животного восторга я уже больше никогда не испытывал… …В антракте мы набрались смелости и попросили «Атлантов» дать нам сыграть пару песенок на их волшебных гитарах. …Сикорский поинтересовался, кто у нас на чем. Узнав, что у нас нет бас-гитары, он страшно удивился, и сказал: «Без баса, ребята, у вас ничего не выйдет. Ну ладно, повернись ко мне грифом, я подыграю». Я согнулся под тяжестью «Фрамуса». Сам Сикорский подыгрывал мне на бас-гитаре! Мои неверные аккорды у меня за спиной превращались в мощный, бриллиантовый, невообразимый звук… …Думаю, что мы играли ужасно. Одноклассники смотрели на нас сочувственно. Но жизненный выбор был сделан. Сейчас я часто думаю, насколько наша судьба зависит от каких-то, в общем, мелочей. Алик ведь мог и не дать нам сыграть…»
Андрей Макаревич. Все очень просто. М., 1994Александр Вадимович Сикорский (АВС): Это была единственная школа, в которой был свой музыкальный коллектив, по крайней мере, выразивший
желание что-то сыграть в перерыве. К тому же хорошие инструменты были редкостью в нашей музыкальной среде, и передавать свой, а тем более не свой – а гитары принадлежали Ване Лактионову – инструмент кому-либо было не принято. Но представитель их ансамбля, Андрюша, был так вежлив, а в коллективе были девушки, поющие юные леди – моя слабость. А главное, они хотели исполнить песни в стиле кантри, которые я, разумеется,
знал. Да и поиграть на басу хотелось. В общем, мне было интересно. Мы старше-то
всего на два года. Хотя в юности эта разница кажется большой.
…Ваня Лактионов был сыном известного академика живописи Александра Ивановича Лактионова, жил он на Маяковке в доме, где находится метро. У Вани была своя просторная комната. Семья была большая, мы долгое время даже не знали, кто конкретно живет в этой громадной квартире и сколько их. А поскольку отец был вторым мужем Ваниной матери-цыганки, вместе жили и ее дети, и их общие дети... Старшая сестра Вани жила в Швейцарии, и вот от этой заграничной сестры Ваня получил великолепную гитару «Фрамус» и бас-гитару «Хоффнер» (в Москве тогда больше ни у кого не было таких гитар), плюс настоящий усилитель, что тоже было немаловажно, поскольку здесь почти все было самодельное, на базе «кинапов». Имелась еще магазинная ритм-гитара «Музима». Так что гитарами Ваня был упакован. И вот таким образом в районе Патриарших появилась наша команда. Ваня Лактионов и Сережа Извольский занимались у Иванова-Крамского, который был приятелем Лактионова-старшего. В общем, наступило время, когда музыка начала в мире играть ту же роль, что раньше играла поэзия в России. И мы тоже влились в общий ряд популяризаторов новой музыкальной волны. Из воспоминаний Алика СикорскогоОГ: Вы знаете английский, об этом мы говорили в нашем первом интервью. А музыкальная грамотность – это ведь тоже занятия с профессионалами и музыкальная школа?
АВС: Просто для информации: тогда я учился в 20-й школе с преподаванием ряда предметов на английском языке. Продолжил обучение в инязе на Кропоткинской на факультете испанского языка, второй язык был французский. Работал же я переводчиком португальского языка, считавшегося редким. Параллельно со средней школой я проучился семь или восемь лет в музыкальной школе на Арбате, в Плотниковом переулке. По классу фортепьяно. Способности к игре на пианино у меня очень средние, приходилось ездить для дополнительных занятий домой к Нине Гавриловне, моей преподавательнице по фортепьяно… До сих пор помню эту добрейшую, несмотря на строгость, даму, худую как скелет, со смуглой кожей, курящую папиросы, с низким прокуренным голосом. Помню ее квартиру в доме напротив планетария, на внутренней стороне Садового кольца, со старинными креслами; одно кресло стояло в прихожей. В этой же школе учился мой до сих пор близкий друг Боря Белау. Вот он – одаренный человек, музыкант прирожденный. В музыкальном мире, огромном, как ни странно, нечего делать человеку, не имеющему очевидных для специалиста качеств, называемых способностями. Я об этом упоминаю именно потому, что здесь это наиболее очевидно. С возрастом также понимаешь, что нельзя «сделать» голос хриплым, а тембр – красивым. Он или есть, или нет. Есть громкие примеры: Луис Армстронг, Джо Кокер, Леонард Коэн, Рэй Чарлз, Адриано Челентано, Элвис Пресли, Том Джонс, Фредди Меркюри, Майкл Макдоналд, Майкл Болтон и так далее.
Москва тогда была маленькой и уютной, ничего общего с тем мало понятным человейником, забитым автомобилями и существами, плохо понимающими, где они находятся. Например, я неоднократно пробовал спрашивать (просто так, для подтверждения своей догадки) прохожих, как пройти на улицу (и называл ту, по которой они шли), и только один раз, в районе Елоховской церкви, женщина с явными признаками настоящей москвички дала обстоятельный и, естественно, правильный ответ. Остальные либо мотали головой, либо пожимали плечами, или просто буркали «не знаю», не поднимая глаз. Жена интересовалась: «Зачем ты это делаешь?» (я просил ее спрашивать в открытое окно, когда мы ехали в автомобиле, и ей это не нравилось), а я всегда отвечаю: «В этом городе нет москвичей». Я до сих пор почти не пользуюсь навигатором.
Из беседы с Аликом СикорскимВ Московском бит-клубе (кафе «Молодежное» в Москве на ул. Горького, ныне ул. Тверская): Алик Сикорский за барабанами (левое фото), у микрофона (правое фото). Фотографии для шведского журнала
ОГ: Я так понимаю, что в те времена молодые музыканты – группы – свои первые шаги делали в школах, клубах. У вас началось все с группы «Крестоносцы», и было всем участникам по пятнадцать лет, верно?
Я тогда занимался боксом в секции – в похожем помещении на Никитских воротах, в переулке справа от известной церкви. Удивительно, но мне выдавали перчатки, как и всем, кто ходил заниматься. Инвентарь был, и ринг был. И как-то это казалось само собой разумеющимся. И тренировал нас чудный дядька. И без всяких родителей, все сами, вот так. Но сейчас не об этом.
Из беседы с Аликом Сикорским
АВС: На углу Малой Бронной и Садового находился небольшой клуб. Названия не помню. Сейчас эта история мне кажется невероятной именно потому, что можно было вот так просто, с улицы, что называется, прийти и репетировать в просторном помещении, там же хранить аппаратуру, да еще использовать какую-то, пусть и плохонькую советскую, клубную. Так вот, я каждый божий день ходил в школу мимо этого клуба, на другой стороне от которого, в начале Малой Бронной, находилась булочная, куда мы заходили на обратном пути из школы, чтобы полакомиться чудесной свежайшей калорийной булочкой с изюмом за десять копеек. Стояли у двери булочной и болтали с набитым ртом. Вот тогда я и заметил этот клуб. Там уже репетировала одна группа с названием «Русь». Не помню, что именно они играли, но, судя по названию, что-то на русском. Позже мы даже выступали в одни и те же вечера в одних и тех же местах. С двумя названиями на афишке. Вот тогда мы и решили стать в шутку «Крестоносцами», хотя две песни на русском у нас уже к тому времени были – «В этом мире ты одна» и «Осень мчится» Вани Лактионова. Но мы недолго так назывались по вполне понятным причинам. Быстро взрослели, группа ведь дело серьезное.
ОГ: Вы рассказывали, что свой первый барабан «Премьер» за сто шестьдесят рублей купили на собственные деньги, когда работали курьером в «Литгазете». И это все в шестнадцать лет! И как раз песня «В этом мире ты одна» исполнялась на этом барабане и прекрасно звучала.
АВС: А играл я в отцовской белой рубашке с галстуком.
ОГ: А затем «Крестоносцы» повзрослели и стали «Атлантами», я так понимаю. Откуда такое пафосное название?
АВС: Я тогда, как, впрочем, и сейчас, росту был среднего, а Ваня Лактионов, Изволя (Сергей Извольский) и Костя Никольский были под два метра. Вот такие три орла впереди стояли, а я сидел за барабанами. Потом уже Боря Белау стал играть на клавишах – он тоже невысокий. Запомнился один концерт «Атлантов» в школе № 711, что на Кутузовском, где обвалился потолок, когда мы начали играть «I'm Not Your Stepping Stone» группы Monkeys. Причем нас предупредили: быстрых не играть! Эта песня не была быстрой, но очень мощной и заводной. Шейк, одни словом. Мы начали. И у них обвалился химический кабинет. Концерт
остановили, мы вышли на улицу, а там – толпа людей. Просто громадная! Перед школой все запружено! Крики, визги! Передали нам две семиструнки, перестроенные на шестиструнки, и мы с высоких ступеней этой школы запели «Барбару Энн». Beach Boys знали, что нужно, чтобы завести публику. Народ стал танцевать, просто вакханалия началась, и нам сказали: «Скажите всем, чтобы расходились. Вызвали милицию, и будет плохо». Мы сказали, но тут в воздух полетели наши фотографии. Их где-то взял мой дачный приятель Леша Кеменов, журналист, и попросил на них расписаться, что мы и сделали. И эти фотки он бросил в толпу, и там началась страшная давка, как в фильме «Blow Up» Антониони.
ОГ: Я знаю, что достаточно долгое время вы вместе играли с Константином Никольским, вашим ритм-гитаристом. Да вы и сейчас тепло дружите, я бывала на ваших потрясающих совместных выступлениях. А как вы встретились с Константином?
Слева направо: Алик Сикорский, Костя Никольский и Володя Окольздаев с саксофоно
АВС: С Костей Никольским мы познакомились в 67-м на вечеринке у соседки Саши Зелинского, к которому я приехал в гости, в писательском доме на Университетском проспекте у кинотеатра «Прогресс». Я играл на пианино «Леди Мадонну». Мне сказали: «Тут парень есть, который может подыграть». Я говорю: «Зовите!» И пришел парень – и действительно подыграл. Да как!
В ансамбле тогда как раз возник кризис. На ритм-гитаре играл паренек, что называется, из другого профсоюза – он был рабочим: Коля Арсентьев, тихий, спокойный, в очках. Когда мы впервые вышли в большой зал ДК «Дукат», где выступали в тот раз и Градский, и «Наследники», и «Скифы», я просто обалдел... Зал казался бесконечным. На восемьсот человек!
...И когда Коля вышел на сцену и увидал громадное количество людей – конца зала не было видно, в темноте терялся народ, он сказал: «Я играть не буду!» – и ушел. Вот так просто! И мы играли без него. А потом, когда на освободившееся место ритм-гитариста пришел Костя, выяснилось, что он умеет все играть именно в новом стиле, то есть в стиле «Роллинг стоунз», то есть струны подтягивает. Из-за этого, кстати, на прослушивании на телевидении в программу «Алло, мы ищем таланты!» нам сказали, что так нельзя играть. Кроме того, у Кости был высочайший фальцет, он всегда клал мне второй голос сверху, но Масляков нам сказал, что так нельзя петь.
Короче говоря, на телевидении нам сказали, что играем мы неплохо, но песни наши никуда не годятся, а манера исполнения просто невозможна, и если мы хотим еще раз попасть на телевидение, вот вам телефон молодежного композитора Бинкина, созвонитесь, и он вам даст программу, которую вы выучите, после чего приходите... Позже с «Машиной времени» история повторилась точь-в-точь, вплоть до Бинкина.
слева: Алик Сикорский исполняет песню. справа: «Музыкант» На институтском вечере. На переднем плане Алик Сикорский, на заднем плане – публика, которая не танцует, но стоит и слушает. Фойе. Тогда играли где угодно!
А мы к моменту приглашения прослушаться в «Алло, мы ищем таланты!» в Москве были уже известные люди. Для того чтобы попасть на наши, и не только, концерты, люди лезли через заборы, каждый раз все было облеплено так, что «скорые помощи» приезжали на концерты. Вопли, визги, постоянные звонки поклонниц, из-за которых приходилось не подходить к телефону. Да все знают, что такое поклонницы! Поэтому и был создан Московский бит-клуб в кафе «Молодежное», чтобы нас «упорядочить». С одной стороны, все это было, конечно, весело... К счастью, у меня, вернее, у деда с бабкой, была на Пахре, в писательском поселке, дача, на которой мы большую часть времени и проводили. Зимой там никто из родственников не жил, и мы чувствовали себя вполне независимыми, то есть было место, где порепетировать, а главное – там никто нас не доставал. Там можно было спокойно работать, и мы с Костей там подолгу зависали. Там побывало много друзей!
Из беседы с Аликом Сикорским
ОГ: А что вы пели? Только на английском? На русском что-то пели?
АВС: У нас полно было Костиных песен: «Алёна», которая была посвящена моей первой жене, «Ты девчонка хорошенькая». А песня «Спокойной ночи, дорогая миледи» и сейчас будет хитом, если ее выпустить – такой романс под гитару, который вышибал слезу и женщинам нравился очень. У Кости
достаточно песен, которые он так и не записал, и не выпустил. Еще были песни «Воздушные замки» и «Я думал о многом и разном». «Летний дождь», которую в начале 1970-х взяла себе в репертуар певица Гюлли Чохели. Для одной песни текст написал – мне показалось, минут за пятнадцать, после того как понял мелодию, – мой отец:
Чайка над волной, ты идешь со мной – ярок мир голубой.
Прямо у воды на песке следы – это наши с тобой.
Парус вдалеке, и ветер гонит облака,
А в моей руке твоя горячая рука.
А дальше, вместо припева, модный тогда «па, па-пара-па» и так далее. Очень стильная. Прям «Тремелоуз» или «Тёртлс»:
Imagine me and you, I do,
I think about you day and night
It's only right
To think about the girl I love
And hold her tight
So happy together.... Pa-pa-pa…
До сих пор помню как вчера эти песни, могу нашу программу написать. Шикарная была программа – ни у кого такой не было. Потом я исполнял «Ты хотел увидеть мир», «Россия», «Музыкант», «Бури и метели» и другие, уже написанные тогда и ставшие позже в исполнении Кости культовыми. Костя шутливо называет меня «Александр Сикорский, первый исполнитель песен Константина Никольского».
ОГ: Как юношеское увлечение музыкой превратилось в постоянное хобби, в страсть, без которой уже жизнь не была возможной?
АВС: Это со стороны кажется, что музыка – это так, увлечение. Сегодня есть, а завтра увлечет что-то другое. Однако если хочешь что-то делать, то нужно это делать хорошо, а то ведь засмеют. Да и брать с людей за концерт деньги (хотя это, как позже выяснилось, было запрещено), а подсовывать халтуру было стыдно, да и не позовут больше, а играть очень хочется. А чтобы хорошо получалось, нужно репетировать. Музыканты знают. Художники знают. Авторы знают. Это и называется работой. И она требует уйму времени и сил. После школы, в выходной, в каникулы. Это становится образом жизни. Охота пуще неволи. Результат появляется позже, иногда значительно позже. А иногда и не появляется вовсе. Конечно, смотря что понимать под результатом…
1972 год – было время, когда мы с Костей (Никольским) выступали вдвоем: две гитары, один или два микрофона, бубен под ногой и иногда губная гармошка на самодельной проволочной держалке перед губами. Стасик (Намин)15 часто помогал с концертами (совершенно безвозмездно). Иногда играл тоже. Из беседы с Аликом СикорскимОГ: И все же, что именно послужило толчком для такого страстного увлечения музыкой? Атмосфера в доме, индивидуальные качества или модные тогда веяния?
АВС: Откуда взялось такое увлечение музыкой? (Задумывается с улыбкой.) Надо сказать, семейка моя была весьма необычная, если не сказать – странная.
Здесь я отвлекусь и расскажу чуть подробнее о своих родителях. Надомник папашка (поэт), просыпавшийся позже большинства граждан, отправлявшихся утром на работу. Затем все шло ежедневно в таком порядке: после умыванья и чистки зубов утренняя гимнастика, включающая эспандер, гири, приседания, повороты и так далее, затем пробежка в Тимирязевском лесу (в километре от дома), водные процедуры в ванной – отец подтыкал полотенце под резинку трусов и обливался с фырканьем, затем обтирался и выходил из ванной, забрызгав все ее небольшое пространство. Мать это выносила с трудом. Перед выбегом в лес в кухонном кране открывалась горячая вода, под которую ставилась бутылка кефира – раз в неделю отец покупал их семь штук. По возвращении с пробежки кефир, разделившийся к тому времени на фракции, выпивался. После водных процедур отец завтракал яблоками, которые хранил в авоське на ручке двери в лоджию. Одно окно на лоджии было всегда открыто: чтобы «было чем дышать», говорил отец.
Его одержимость этой необходимостью «дышать» была столь сильна, что зимой он сидел за своим огромным письменным столом в теплом лыжном костюме и черной шапке-ушанке, а спал под двумя одеялами и тоже в шапке. Дверь в лоджию была всегда приоткрыта, как и окно на улицу. Кроме письменного стола в комнате помещалась только огромная двуспальная кровать, специально удлиненная (видимо, его сильно угнетала в молодости необходимость подставлять к короткой кровати ночью табурет в коридор, чтобы иметь возможность вытянуть ноги в маленькой каморке в коммуналке). Поэтому его кабинет назывался «кабинет-кровать». Остается добавить, что в ненастные дни отец бегал дома. Бег трусцой из комнаты через коридор в кухню, из кухни по коридору в комнату матери, там два круга и обратно – сорок минут! Отношений между родителями это не улучшало.
Из воспоминаний Александра СикорскогоПозже, когда отец стал работать в «Новом мире», его рабочие часы были с одиннадцати утра, но, разумеется, он не успевал, и приходил – хотя очень спешил – только к часу дня. Зато сидел допоздна, впрочем, никто не жаловался, так как поэты – народ безалаберный и живут без распорядка. Потом он шел «пешочком» ужинать к бабушке в Брюсов переулок. Там часто бывали гости, как я уже говорил, и отец играл на пианино. Семейной песней был «Сен-Луи блюз». Потом ее научился играть брат, а позже и я тоже. Дед с бабушкой пели под гитару – как можно собираться и ничего не петь! Ну а если присутствовала мать, то ее просили спеть обязательно, и она пела что-нибудь из оперетт, чтобы отец мог аккомпанировать. Получалось очень красиво, с шуточками и хохотом.
ОГ: Хорошо, а мама ваша была певицей (мы о ней говорили в первой части нашего интервью). Колоратурное сопрано. И вы говорили, что она истинный трудоголик.
АВС: Трудоголик-чка. Музыкант – раб профессии. Как спортсмен. Или цирковой. Он не может не заниматься ежедневно по нескольку часов.
Сейчас есть электронные инструменты и наушники. Тогда этого не было. Да и теперь для тех, кто играет на духовых инструментах или ударных… Спросите, это я к чему? У богатых, известных музыкантов есть свои студии, частные или государственные. Понятно, что для оркестров или хоров имеются репетиционные помещения, в учебных заведениях – классы с роялем, пюпитрами (пультами), стульями и так далее. Но каждому нужно еще готовиться к этим репетициям или заниматься с аккомпаниатором для сольных выступлений. Понимаете, к чему я? Квартира превращается в репетиционное помещение! Семья потерпит. А соседи? Комната матери выходила на балкон, который в свою очередь выходил на улицу, не очень большую, но по ней ходили автобусы, ездили автомобили, то есть имелся городской шум, заглушавший пение с третьего этажа. Между ее комнатой и соседней квартирой был коридор, который тоже снижал громкость при закрытой двери в комнату. С третьей стороны была кухня, за ней внешняя стена дома (квартира угловая). Кабинет-кровать выходил на противоположную сторону и был отделен двумя дверьми (между ним и коридором имелось помещение, приспособленное под кладовку с книжными полками) – там почти ничего не было слышно. Оставался я! До сих помню все главные арии из всемирно известных опер. Но, с другой стороны, я тоже мог слушать свою музыку (разумеется, не оперную), и мне никто не мешал.
Музыка оказывалась рядом все время. Как-то так получалось. Когда я учился в интернате, нашим классным руководителем был Андрей Андреевич Безверхий, высокий, крупный мужчина с прекрасным баритоном. Помимо обязательных уроков бальных танцев и хора, вполне, впрочем, необременительных, на праздничных концертах в школе он выступал в дуэте со своим напарником-тенором. Оказывается, были артисты, выступавшие дуэтом. Было очень красиво.
А вторая моя бабушка не расставалась с гитарой, и, когда мы уезжали на Украину на лето, там она занималась с местными девушками. А как на Украине поют, когда застолье! На голоса! Чудесно, и такие красивые песни. Петь на голоса вообще сложно, но очень красиво.
Мы с друзьями даже в более взрослом возрасте специально выучивали на голоса песни наши или «Битлз» и встречались на станции метро «Площадь Революции», где очень хорошая акустика, и пели. Даже люди иногда собирались. В то время ансамбль «Аракс» славился пением на голоса сложных песен «Битлз», например Nower Man. Вообще, если хочешь исполнять песни «Битлз» или других групп, учись класть второй и третий голос как минимум. Это многократно обогащает общее звучание. Но заниматься этим нужно дома самому. Есть люди, которые прекрасно умеют как-то сразу класть второй или третий голос, например мой давний приятель Миша Меркулов, с которым мы перепели дома массу песен, а однажды на студии в районе Никитских ворот, где «машинисты» записывались, а мы ждали, когда они закончат, чтобы ехать выпивать и закусывать, они так долго не могли записать голоса «Да, да, да, у-у-у!» в песне «Пятый год шла война на целый белый свет», что мы не выдержали и предложили свои услуги. Песня была записана с одного дубля, и мы поехали гулеванить. Пару-тройку лет назад у нас с Мишей было несколько совместных концертов в рамках джазового проекта. И мы исполнили, например, Sound of Silence Саймона и Гарфанкла. А с Андреем Макаревичем спели его песню «Где мой дом?».
ОГ: Понятно. Папа бегает сорок минут по квартире, мама репетирует… А соседи сверху и снизу что говорили, когда приходили вечерами после работы?
АВС: Вечером мать не занималась: концерты, гастроли, либо отдых, чтение, редко – телевизор. Отца вечерами не бывало, меня почти всегда тоже – красота! Наверху жил Вася с женой. Он преподавал в МАДИ. Человек очень вежливый и покладистый. Выпивающий. А добрейший Кагарлицкий, сосед снизу, все терпел! Лишь однажды, в 76-м году, ночью, когда Боря Белау, которого мы провожали на ПМЖ на Запад, громко играл на пианино гимн Советского Союза в стиле фокстрот, позвонил Кагарлицкий и, извиняясь, попросил играть потише, так как его больная жена не могла заснуть. Конечно, мы прекратили это наше свинство, и я извинился потом, сказав, что это больше не повторится, так как мой товарищ уже не сможет никогда больше
«Старая гвардия» в составе: В. Гелюта, А. Шачнев, В. Мажуков,
А. Сикорский, М. Соколов (Петрович). Гастроли в Юрмале, 1989 г.
играть в нашей стране. Так, собственно, и вышло.
ОГ: А у вас в квартире жил еще один необычный обитатель, насколько я знаю.
АВС: Да, восемь лет жил Марсик, который вносил посильное разнообразие в
нашу жизнь, – зеленая, или королевская мартышка. Марсик перешел к матери по случаю 8 Марта. Если животное не родилось в неволе и не привыкло к рукам, а именно таким был Марсик, он уже в руки не дается, а хозяина выбирает исключительно сам. Он выбрал мою мать. Всем остальным, включая даже бывшего хозяина, Марсик строил бандитскую рожу. Его многие боялись, включая, кстати, моего отца. Таким образом, отец перестал забегать в комнату матери, когда труси́л по квартире. Но это другая история… А повлиял больше всех на мое приобщение к рок-н-роллу мой старший брат Леша, человек уникальный во многих отношениях. Его заводили две вещи: рок-н-ролл и женщины, эти вещи, если можно их так назвать, иногда менялись местами, но суть оставалась та же. Все остальное было второстепенно. Лучшее определение его жизни дал на его похоронах один его друг детства Миша Звягин: «Леха делал всю жизнь только то, что ему нравилось!» ОГ: Значит, все-таки кому-то это удается, это же здорово! АВС: Я уже рассказывал, что брат жил в доме в Брюсовом переулке, который называли композиторским или консерваторским, так как многие жильцы работали в Московской консерватории, расположенной неподалеку на улице Герцена (сейчас вновь Большой Никитской). Так вот, если выйти из подъезда и пойти налево – метров через пятьсот упрешься в памятник Петру Ильичу. Но брату туда было не нужно, и он поворачивал направо и метров через семьдесят выходил на улицу Горького, или «Стрит» – на жаргоне стиляг. По «Стриту» опять направо вниз до Центрального телеграфа и в переход на противоположную сторону, выйдя из которого и, сделав несколько шагов, он открывал дверь заветной и, по-моему, единственной студии звукозаписи, известной всей Москве.
Впоследствии, когда уже появились профессиональные дорогие бобинные и кассетные магнитофоны из Японии и Европы и возник класс «писателей» – предпринимателей, распространявших большие тиражи записей во все уголки СССР, мой брат Алексей так и оставался кустарем-одиночкой, но одиночкой элитным, так как делал подборки на заказ и на свой вкус и только в стиле рок-н-ролл, твист. С ним консультировались, интересовались его мнением. Да, он был авторитетом. И, конечно, пытался сам что-нибудь играть на пианино, барабанах, саксофоне, которые приносил домой из институтов, в которые исправно поступал и из которых его через пару лет отчисляли, так как он редко там появлялся. Да каких институтов! МИХМ, Медицинский (не знаю, первый или второй). Одна его страсть помогала удовлетворять вторую: однажды он устроился медбратом в «Склиф», впрочем, ненадолго, но анатомию женщин он выучил быстро в нужных пределах. Затем перебрался в Театр эстрады рабочим сцены, где знакомился с артистической жизнью слабого пола, затем нашел работу полегче и попроще – стал береговым матросом. То есть сидел в будке на причале напротив Театра эстрады, куда к нему начали приходить после или вместо занятий друзья с журфака Университета. Мой брат не расставался с магнитофоном, и у него было тепло, светло и приятно. В служебные обязанности входило наматывать канат на швартовую тумбу, или кнехт, когда прибывал прогулочный или экскурсионный теплоход. В неслужебные – «снимать» девушек. Затем – будка, музыка, напитки и так далее. Вот напитки-то и оказались сильнее всех...
Из беседы с Аликом СикорскимКонечно, была еще Всесоюзная студия грамзаписи «Мелодия», тоже находившаяся в пяти минутах ходьбы от того же подъезда в здании бывшего протестантского храма, но записываться в ней могли только заслужившие это право. А в студии звукозаписи вы могли заказать песню на выбор, и вам ее записывали на гнувшийся пластик, чаще всего на уже не нужные никому рентгеновские снимки, откуда и взялось оригинальное название «на костях». Конечно, это была не такая многопрофильная студия, как та, в которую зашел Элвис напеть песенку в подарок для мамы и где его попросили попеть, а потом и записать еще. Но именно отсюда новый особо заразный музыкальный штамм, выражаясь современным языком, а именно рок-н-ролл, распространялся среди особо подверженных молодых обитателей города. Билл Хейли, Литл Ричард, Пэт Бун, Элвис Пресли, Джеки Уилсон, Челентано (да-да, он до сих пор один из лучших исполнителей этого стиля, посмотрите его черно-белые записи), Джонни Холидэй, Бо Дидлей, Чак Берри – можно продолжать и продолжать, и это только мужские имена, которые грели сердца любителей.
ОГ: Да, название «на костях» историческое, использовалось достаточно долго и заключало в себе почти философский смысл. Получается, ваш брат Алексей внес свой вклад именно в распространение музыки, которая тогда была, да и остается до сих пор, безусловно, потрясающей, гениальной. Наверное, он был в Москве очень популярным человеком. Своего рода «авторитетом» в музыкальном мире.
АВС: Можно было принести свою фирменную пластинку, и тебе делали дубликат на костях, который ты мог оставить себе или подарить. Леша законтачил с людьми со студии, да и не он один, так что вскоре образовался круг фанатов, в котором мой брат занимал одно из почетных мест. Его знали в Москве, и он долгие годы занимался переписыванием для своих и для поддержания штанов, но не больше.
ОГ: А у вас был продюсер или кто-то, кто занимался бы административными вопросами? Это ведь отдельное и непростое дело.
АВС: В 67-м мы перебрались в помещение клуба газеты «Известия» благодаря бесценной помощи Сережи Лактионова, старшего брата Вани, роскошного человека, взявшего на себя роль директора, или, как тогда говорили между собой, импресарио – звучало солидней. Зал «Известий» был человек на сто пятьдесят на первом этаже известного здания на Пушкинской площади, со сценой и киноэкраном, с помещением за сценой, гримерками даже, если не ошибаюсь. Этот зал был базой «Театрального отряда имени Светлова», в который мы и влились.
Кстати, благодаря Сереже Лактионову мы однажды получили сто пятьдесят рублей за концерт, когда играли в МГИМО: он два раза получил деньги с устроителей вчера, которые настолько перепились, что, заплатив нам деньги перед концертом, потом забыли об этом. Когда мы отыграли свою программу, к нам подошел страшно пьяный комсомольский вожак и сказал: «Играйте еще!» Мы говорим: «Да мы уже все отыграли!» – «А если вы не будете играть еще, тогда я вам не заплачу!» Сережа Лактионов ответил: «Мы поиграем!» И мы поиграли, пока они совсем не умерли, тогда они еще заплатили нам. Ну, денег, наверное, эти ребята не считали. Так мы получили сто пятьдесят рублей за концерт – это были кошмарные деньги! Помню, мы обратно ехали на «Икарусе».
Однажды мы были на гастролях во Львове, в Доме офицеров. Волосы у меня были длинными, что считалось неприемлемым. Была зима, я носил дубленку и фирменную кепку, из-под которой красиво, как мне казалось, выбивались мои пшеничные локоны. Встречные оборачивались и слышалось: «Олег Попов». Озадачивало.
Так вот, во Львове меня не пустил метрдотель в ресторан – артисты театра питались в ресторане, – приняв меня за девушку в брюках. Все прошли, а я – нет. Тогда я еще не брился. Пришлось предложить ему пройти со мной в туалет, чтобы доказать, что я уже не девушка. Так поверил...
Из беседы с Аликом Сикорским
ОГ: А потом?
АВС: А потом, много позже, уже в Крыму, где я служил в армии и параллельно продолжал музицировать, обнаружил в симферопольском университете потрясающего гитариста-сибиряка. Самородок! Знал все, что знал я «по музыке», а музыкой мы называли рок. Там же, на университетском вечере, я познакомился с басистом и ударником. На вечер меня привели друзья и попросили что-нибудь спеть.
Впоследствии мы начали играть для «поддержания штанов» даже в деревенских клубах, коих оказалось немало. Ивановка, Тепловка… Пришлось расширить программу, так как дедушкам с внучиками на коленках в первом ряду рок-н-ролл был не нужен. Мы делили программу на два отделения: в первом песни на русском, романсы, для этого пригласили даже профессиональную певицу, и я анекдоты на публике рассказывал, а во втором – стулья убирались, и начинались танцы. Просили больше медленные. Девушки в клубах иногда спрашивали, почему мы играем в рабочих спецовках, а не в красивых костюмах. Джинсы не везде успели войти в моду.
ОГ: Да, вот это интересный момент. Понятно, что в столице и крупных городах был доступ к информации, которая удивительно быстро распространялась: кто был выездной, привозили пластинки, джинсы – кстати, это сочетание всегда шло неразрывно. Я помню, когда мне было двадцать, мои первые Levi’s мне купила, не поверите, бабушка у своей знакомой фарцовщицы, ездившей в Польшу. Муж коллекционировал рекорды (пластинки) – приобретал у фарцовщиков в универе, да и сам продавал, менялся. Весь этот круговорот наблюдался повсеместно, все крутилось одновременно, всеобще и под музыку рок-н-ролл. Потом все требовало и определенного стиля одежды, причесок. Да, и танцевать рок-н-рол, мне кажется, умели многие. Но все же это касается крупных городов. А что было в провинции, принимали ли музыку и всеобщий стиль там?
АВС: Однажды мы играли на танцплощадке в Николаевке – это местечко на песчаном побережье, ближайшее от Симферополя. Дело было летом, ко мне приехала жена из Москвы и начала танцевать рок-н-ролл с моим симферопольским другом под наше исполнение. Закончить танец не получилось: милиция их увела в отделение. Тогда мне стало ясно, что страна большая и это нужно всегда иметь в виду.
С годами внутренняя разница цивилизаций становилась все больше, хотя одно время, в новой жизни, казалось, что она может исчезнуть. Именно она, эта разница, породила и питала долгое время циничный юмор эстрадных артистов, избороздивших от края до края нашу необъятную.
Москва – большой аквариум, сосредоточение различных ведомств, властных структур, один из политических и экономических центров мира. Но и мира спорта, науки, искусства. Здесь живут известные и выдающиеся деятели в самых разных сферах. Но у них есть дети, а дети стремятся к новому, интересному. А их родители бывают в разных странах и привозят разные цацки, диво дивное. Наши всегда чешут репу и дивуются заморским чудесам. А дети любят танцевать и модно одеваться. И какой родитель устоит и не привезет дитятке что покрасивее, моднее и от чего там с ума сходит молодежь. В Москве мир ближе, он дышит ощутимо, его сердце бьется рядом, и так хочется жить прямо сейчас красиво, как там! Именно в молодости это ощущение особенно острое! И в Москве появляется всё. У некоторых раньше. Но вскоре большинство тоже приобщается. А это – наш час, наша стихия! Мы – можем вам дать то, чего вы так хотите. Приходите – и услышите. Те самые песни, на том самом языке. Почти с тем же звуком.
Здесь, конечно, можно пуститься в подробности о том, как этого добивались. Но мне нечего добавить к тому, что показал и о чем рассказал мой друг Макс Капитановский в своих бесподобных документальных фильмах на эту тему, после которых я уже не могу смотреть без критической гримасы другие фильмы этого жанра. Жаль, что его нет с нами. Тембр его голоса и юмор как нельзя лучше соответствуют содержанию, а тонкость понимания и внимание к важным мелочам делают эти фильмы уникальными. Там всё есть. Мне нечего добавить.
ОГ: А сегодняшняя музыка впитала музыку ту – вашу? Вернее, нашу, мою в том числе. Для меня-то рок-н-ролл жив всегда, и я эту музыку слушаю постоянно, но насколько это актуально в сегодняшнем мире с совершенно уже иными, смещенными ориентирами и при нынешнем высоком уровне звука и технических возможностях?
АВС: Забавно, я, когда готовился к интервью, решил освежить в памяти нашу программу – названия песен, и обнаружил, что за последние несколько лет появилось столько нового, если можно так выразиться, видеоматериала приличного качества и звука – материала о теперь уже таком, казалось, далеком времени. Оказывается, там помнят всё и очень ценят. Организуют трибьюты – концерты с участием знаменитых и не очень молодых музыкантов, которых вдохновили артисты тех наших лет, где они исполняют для старых артистов, если они живы, их песни. Подобные трибьюты проводятся В Альберт-холле в Лондоне и в Кеннеди-центре (Центр исполнительских искусств им. Дж. Кеннеди) в Вашингтоне. Есть Зал славы рок-н-ролла, куда одни знаменитости вводят других, то есть включают их имена в список самых-самых, которых теперь не забудут. И играют, разумеется, песни новичков. Люди создают поводы для радости и памяти. Но это все где-то не здесь. Мы не участвуем и в этом празднике жизни. Впрочем, интернет помогает любознательным.
ОГ: Безусловно, в интервью сложно охватить всё, и, может быть, наш с вами материал, будет некой рекламой или анонсом к чему-то более основательному. Отсюда вопрос: наверное, впору писать целую книгу, не планируете? И конечно же, хотелось бы снять документальный или даже художественный фильм. Никто не предлагал? Это же не просто интересно, а отражает большой временной срез – молодежные нравы, интересы, да и просто музыкальную грамотность.
узкому кругу, так что все затухло. Тухло, тухло и затухло.
Пытались создать программы с живой музыкой в попытке уйти от повсеместной фанеры. Фанера – вещь, конечно, вынужденная, но она угробила живую музыку на долгие годы. И до сих пор у нас скорее исключение качественно записанный живой концерт. Хочу рассказать про один эпизод из нашей с братом жизни, который мне открыл глаза на многое в том, что касается разницы между нашей и западной музыкой. Я говорю не о классической музыке. В Москву приехала джазовая певица Вилма Реддинг (Великобритания), которая пела даже с оркестром Дюка Эллингтона. Она выступала целую неделю – с 17 по 24 апреля 1979 года – в Государственном Центральном концертном зале, то есть в уже несуществующей гостинице «Россия». Зал был прекрасный. Мы пошли на самый первый концерт. Брат сидел в первом ряду, я немного подальше. Публика была изысканная, именно та, которая должна ходить на подобные мероприятия: хорошо одетые мужчины средних лет с красивыми и нарядными женами, среди которых я заприметил чудную Жанну Болотову, одну из моих любимых актрис, разумеется с мужем, не менее известным Николаем Губенко (такая пара украсила бы любое мероприятие).
Зал был полон. На сцене стояли стулья и нотные пульты для оркестра. Перед выступлением гостьи вышел квартет, кажется, во главе с Георгием Гараняном и исполнил, неожиданно для меня, песню Стиви Уандера. Эта песня была про юность Стиви, когда царил сэр Дюк Эллингтон – Sir Duke. Понятно почему: Эллингтона звали Эдвард Кеннеди. Среди своих – Дюк, что переводится как «герцог». Подобные музыкальные прозвища были обычным делом: Нэт «Кинг» (король) Коул, Стиви Уандер (Wonder – чудо), Принц (перевод не нужен), Б. Б. Кинг, Элвиса называли королем, но среди белых артистов это не переходило в прозвище.
Исполнение было, прямо скажем, так себе, певца не было. Последовали еще два или три произведения, после чего квартет удалился под вежливые аплодисменты.
То, что произошло дальше, до сих пор у меня в памяти: сначала вышли наши со скрипками и прочим необходимым, уселись, стало тихо. Затем появились трое. Сама смуглая красавица и двое мужчин, один из которых тут же направился к ударной установке, а второй пошел в оркестр и из толстой кипы под мышкой стал извлекать и ставить на пульт ноты перед каждым музыкантом. Удивление вызвало прежде всего то, что это происходило непосредственно перед началом. Ноты же могли раздать раньше… К тому же оказалось, что музыканты наши. Я приуныл. Но… Этот человек оказался не раздавальщиком нот, а дирижером. Он встал перед оркестром, поднял руки (без палочки) и… Мы как будто перенеслись в Карнеги-холл. Оказалось вдруг, что наши музыканты играют ничуть не хуже, когда ноты правильные. Дальше было почти два часа наслаждения с выходом артистки в зрительный зал и предложением подпеть в микрофон, который она протягивала разным людям из публики. И – о чудо! – никто не осрамился.
Публика знала музыку, которую пришла слушать. И слова знала. Конечно, присутствовали в зале сотрудники посольств и просто иностранцы, но в подавляющем великодушие, определившее дальнейшую судьбу коллектива» большинстве это были наши москвичи, которых набралось столько, что она каждый вечер пела целую неделю. Мой брат зацеловал ей руку до плеча, народ не отпускал. Это было счастье!
Когда я успокоился, через
несколько дней, я вспомнил, что этого дирижера, который дальше, после начала каждого произведения, садился за рояль, и вставал опять перед оркестром на коду, представили не дирижером, а аранжировщиком! И сразу вспомнил, что Том Джонс в конце своих концертов представлял такого же человека, помню даже его имя – Джимми Смит, говоря «He arranges all the music for me» (Он аранжирует всю музыку, которую я исполняю). Я заинтересовался вопросом и вскоре понял, что аранжировщик – важнейшая фигура в музыке. В современном мире его еще называют музыкальным продюсером, так как нередко он активно участвует в записи музыки. Что очень ее обогатило. Добавлю дальше – у них. Я приведу лишь три примера.
Джордж Мартин – пятый (или нулевой, как иногда говорили) участник ансамбля «Битлз», благодаря которому они остались непревзойденными в мире музыкального и звукозаписывающего искусства. Как тонко определил Денис Бояринов, он помогал «им лучшим образом формулировать не всегда внятные музыкальные идеи». Он был виртуозом в своем деле. Сотрудничал со многими знаменитостями, среди которых Селин Дион, Пол Маккартни и Элтон Джон. С последним он выпустил в 1997 году ставший феноменально популярным хит «Свеча на ветру» (Сandle in the wind). Изначально песня была посвящена Мерилин Монро, а впоследствии переосмыслена и оказалась как нельзя более созвучной настроению англичан в дни после трагедии с принцессой Дианой. Вклад Мартина трудно переоценить.
Второй (а по положению, может, и первый, но точно равный) – это великий, без преуменьшения, Куинси Джонс, хотя у нас его меньше знают, ведь число поклонников «Битлз» превышает всех остальных. Он начинал как джазовый трубач и преуспевал в этом. Пока врач не огорчил его известием, что играть на духовом инструменте ему больше нельзя – аневризма головного мозга (позже оказалось, что их две). Так он стал аранжировщиком… Фрэнка Синатры! Такого раньше не было. Чернокожий музыкант – аранжировщик. Таких вроде еще не было. В Лас-Вегасе цветных не селили в гостиницы для белых. Проблема. Куинси позвонил Фрэнку – и проблема была решена.
Куинси создал свой оркестр, к тому же он был композитором и работал со звездами. Есть альбомы с целым созвездием имен исполнителей. Но самым известным он сделал, фактически создал, Майкла Джексона – идола 80-х и 90-х. Он записал музыку и созвал самых-самых для создания, совместно с Лайонелом Ричи (автором музыки) и Майклом Джексоном, клипа We Are The World, ставшего мегахитом в начале 80-х. Впоследствии создал школу для одаренных детей афроамериканцев, а потом и ставший знаменитым Музей искусств афроамериканцев.
Третий титан жанра – Дэвид Фостер. Он написал, например, хит After the Love has gone, который сделал знаменитой группу «Земля, Ветер, Огонь» (Earth , Wind & Fire), создал саундтрек для фильма «Телохранитель», его аранжировка старой песни Долли Партон I Will Always Love You сделала мегазвездой Уитни Хьюстон и принесла ему «Грэмми» и звание лучшего музыкального продюсера года. Таких званий у него три и 16 «Грэмми». В 1984 году записанные им для Chicago (Chicago 17) и Лайонела Ричи (Can’t Slow Down) альбомы выиграли целый букет «Грэмми», в том числе за лучший альбом года. Он работал в 90-х с Натали Коул (Unforgettable) и в особенности Селин Дион (Falling into You», каждая из которых добавила в его копилку по «Грэмми» за альбом года. Он также записывал суперхиты для Мэрайи Кэри (Heartbreaker), Тони Брэкстон (Un-Break My Heart) и Мадонны (You’ll See). Вместе с Бэйбифейсом написал песню The Power of the Dream, которую на открытии Олимпийских игр в Атланте исполнила Селин Дион.
У нас аранжировщики есть, но они не пользуются таким спросом и оплата их работы не превращает их в титанов, помогающих создавать суперхиты, находить и продвигать молодые таланты и превращать их в любимых народом исполнителей. А там они обогащают и разнообразят музыкальный ландшафт, как архитекторы и скульпторы городскую среду. Исполнитель может с помощью аранжировщика превратить шуточную песенку в такую нетленку! Как это сделал Джо Кокер с песенкой-шуткой про стриптиз Рэнди Ньюмана, выпущенной еще в 1972 году. Рэнди известен также музыкой для знаменитого детского мультфильма «История игрушек». А версия Джо Кокера прозвучала в 1986 в фильме «Девять с половиной недель» под стриптиз в исполнении потрясающей Ким Бейсингер. После него этот хит исполнял, в его версии, например, Том Джонс, и тоже сначала для фильма. Ни Джо Кокер, ни Том Джонс не написали ни одной песни, но в их исполнении и без того известные произведения становились хрестоматийными. То же самое полностью относится и к обожаемой мной Тине Тернер.
Этот список я могу продолжать и продолжать. С юности моим любимейшим занятием (и моего брата) было ошарашивать людей либо новыми песнями (не нашими, разумеется), либо их обработками (синоним аранжировки) в другом исполнении. И спрашивать: знаешь кто это? Говоря о нашей жизни, могу привести один пример: песню «Лето – это маленькая жизнь» Олега Митяева в исполнении чудных ребят из «Ума Турман». Она сразу вдруг мне очень понравилась.
К сожалению, в нашей музыкальной жизни фигура аранжировщика играет роль значительно более скромную, что ее не обогащает. Да у нас и нет такого количества оркестров, исполняющих легкую современную музыку для танцев или на концертах, с участием известных исполнителей или инструментально, для чего требуется такой специалист. Клубные же команды обходятся своими силами. Я всю жизнь просил ничего не менять в оригинальной аранжировке, так как так называемое «свое виденье» оказывалось сильно хуже. Хотя, безусловно, есть одаренные музыканты и настоящие хиты. Для меня эталоном остается «Позови меня с собой», а подлинным откровением песня «Там далеко-далеко есть земля» из сериала про дальнобойщиков. Специально написать подобное невозможно. Такие жемчужины – тот самый «message», послание сверху.
Есть еще один аспект, связанный с музыкой, вызывавший мой живейший интерес и оказавшийся настолько любопытным, что я мог бы вести раз в пару месяцев передачу о звездах кино, являющихся еще и музыкантами. Можно далеко не ходить – например любимый мною Брюс Уиллис. Он хорошо поет джаз, блюз и играет на губной гармошке, у меня есть его диски и записи выступлений. А главный герой «Дня сурка» и других комедий Билл Мюррэй – прекрасный банджист. Среди исполнителей кантри, куда перешел стиль рок-н-ролл, много киноактеров. И есть еще немало примеров, уже не говоря о Челентано. Исполнитель роли Рэя Чарльза в фильме «Рэй» Джейми Фокс (Jamie Foxx) виртуозно играет на рояле и поет… Это то, чем я интересуюсь до сих пор и что не перестает меня удивлять. Ведь в американских и английских фильмах актеры поют сами. (Не всегда, правда.) Поражает еще разнообразие и обилие молодых артистов-виртуозов, создающих стили, голосовые обработки оркестровок. Такое богатство! Веселое и буйное. Show действительно must go on!
ОГ: Александр, в нашей беседе затронуто множество параллельных тем, которые сами по себе являются отдельными мотивами для отдельных встреч. Я очень благодарна за состоявшуюся беседу, бесконечно люблю и уважаю вас как музыканта, личность и вообще доброго друга. Спасибо!
АБС: Спасибо за внимание.
В продолжение разговора…
Истории о Марсике (из воспоминаний Александра Сикорского)
В долгих скитаньях, простите, гастролях по великой родине и соцлагерю состав бригады артистов менялся, и однажды в ней появился фокусник, точнее, бывший мясник, накопивший деньжат и решивший внести разнообразие в свою жизнь. Видимо, в детских книгах он почерпнул убеждение, что шарманщики, факиры, фокусники имели компаньона, вызывающего интерес публики, чаще всего обезьянку. Не мудрствуя особенно, он последовал примеру вдохновивших его артистов и приобрел внешне эффектного зеленого зверька с красивой белой шерстью на груди. Единственное, что мог делать зверек (мужского пола) – гасить ладошкой спичку. Характер Марсик имел дурной, любил есть фрукты, за неимением которых довольствовался белым хлебом и сильно толстел, если фокусник в холода оставлял его дома с родителями. Впрочем, и без зимних холодов Марсик предпочитал сидеть, обняв лампу, так как на гастролях всегда мерз. Позже мы обнаружили, что Марсик предпочитает еще хорошие запахи и поэтому – комнаты артисток. Так он попал в номер матери и не захотел больше ее покидать. Короче, он стал жить у нас. Стали возникать забавные эпизоды. Обезьяны, как и птицы, в природе не чувствуют связи с экскрементами. И те и другие в основном живут на ветвях. Все, что они выделяют, падает и используется природой. Проблема! Мать, обладая, несмотря на красивую внешность и нежность к Марсику в обычных условиях, проявляла свою тигриную сущность, когда дело касалось грязи и беспорядка. Обучить обезьяну правильно гадить невозможно, но дать понять, что утром нужно сразу бежать и садиться на унитаз она все же смогла. Проснувшись поутру в материной постели, Марсик бежал в туалет, а мать прикрывала дверь и включала свет, и он там сидел. И все происходило, как положено, как у всех. А пока мать суетилась на кухне, выходил из своего кабинета-кровати отец и пытался попасть в туалет. Но тут его ждала грозная бандитская рожа. Марсик, видимо, считал, что должен охранять «вазу». Отец ретировался, обезьяну выводили в кухню, и на некоторое время проблема снималась. А бывало и наоборот. Отец выходил раньше, заходил в туалет и уже было собирался запереть дверь изнутри, как маленькая, но мощная черная ручка снизу тянула дверь на себя. Дальше, понятно, бандитская рожа, отец выпрыгивал из сортира, а Марсик водружался на троне. Когда мать уезжала на гастроли, то приходилось следить за обезьяном, который без присмотра начинал интересоваться материным трюмо – там стояли всякие приятно пахнущие розовые, красные и прочие флакончики с лаком для ногтей, духами, кремами и острыми пластиковыми крышечками, такими удобными для отгрызания. Излюбленным местом Марсика, не любившего делать лишние телодвижения и предпочитавшего сидеть на своих двух круглых черных кожаных нашлепках на ягодицах, было пианино, угнездившись на краю, которого он мог свесить то одну ногу, то другую. Иногда он сидел на подоконнике и смотрел на улицу или нюхал и очень осторожно, не нанося вреда, пробовал на передний зубок листик какого-нибудь домашнего растения, которых у матери была уйма – всяких горшков и горшочков с кактусами, геранью, монстерой; по мере разрастания часть из них отдавалась в школу, лифтершам или знакомым.