Валериан Маркаров. ПАДАЕТ СНЕГ

Иоланда не отвечала. Длинные гудки барабанили в ухо, заглушая вой ветра и жалобный крик деревьев за оконной рамой. Нервы Павла были на пределе. Он звонил ей каждые полчаса, как по расписанию. Где же эта авантюристка? Улетела с подружкой в Милан, потому что захотелось отдохнуть, расслабиться? Шляется по ночным клубам, отсыпаясь до ужина? Или отправилась развлекаться в круиз на большом морском лайнере, не потрудившись сообщить об этом? И нежится сейчас на солнце, наслаждаясь последними теплыми днями поздней европейской осени. Впрочем, на нее это похоже. Она умеет выкидывать фортели и делать все, что взбредет в голову.

Еще раз позвоню, уговаривал он себя, и все. Хватит! Но бездушный голос неизменно повторял, что абонент недоступен.

«Ну мало ли почему не отвечает, может, нет возможности, – резонно возражал внутренний голос. – Перестань уже себя накручивать. Ничего сгоряча не решается. И вообще утро вечера мудренее. Ляжешь спать, а завтра, глядишь, а проблемы-то и нет, все уладится само собой…»

Он так и не смог уснуть, все ворочался с боку на бок на кровати, то поворачиваясь к окну, то к стене. И думал об Иоланде. Черт побери, он любит ее и не хочет, чтобы с ней что‑нибудь случилось. Конечно, она ничего ему не обещала. Признаться, они и знакомы-то были не долго, но ее поведение ранило, воспринималось как предательство, и ничего он не мог с этим поделать: обида и злость сплелись в душе в тесный клубок. А вдруг она его бросила? Ушла насовсем? Но этого не может быть. Он вроде бы нигде не оплошал, любил и лелеял ее больше, чем кто-либо другой. Нет, официального предложения не делал, хотел это обдумать, обставить все красиво… И купить наконец ей бриллиантовое кольцо из белого золота, о котором она мечтала…

Когда часы показывали далеко за полночь, он выполз из-под теплого одеяла, натянул толстые носки и потащился на кухню, чтобы сварить себе кофе. Поспешно отпив пару глотков горячего напитка и откусив от бутерброда с пармской ветчиной, вновь принялся за старое, рука снова потянулась к телефону, беспрерывно нажимая на кнопки. Но и на сей раз механический голос отвечал, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети, перезвоните позже. Да, похоже, мобильный телефон у нее отключен.

В его воображении возник образ Иоланды в объятиях другого мужчины, и от этого застучало в висках. Да что же это происходит, черт побери?! Павел был на грани срыва, неизвестность и тревога душили и захлестывали его. Казалось, весь мир бросил его, оставив погибать в одиночестве. И он сидел, сжавшись в комок, кусал губы и смотрел в пол потухшими глазами. Потом, достав пачку сигарет и щелкнув зажигалкой, он медленно затянулся. Сизый сигаретный дым поплыл по комнате. Он открыл окно, чтобы впустить свежий воздух. Почувствовав прикосновение колкого озноба, поежился и выдохнул облачко пара.

Осень уже вступила в свои права, но в этом году была особенно нетерпелива: навалилась всей своей мощью, окутала туманом, заморозила деревья и землю, закрутила по улицам опавшие листья и вселила питерскую сырость в души людей. Внизу, на улице, куда‑то спешили машины, компании молодых людей торопились, громко разговаривая и смеясь, их сигареты ярко горели в темноте, некоторые при этом не отрывали взгляда от экрана смартфона. Влюбленные парочки шли, прижавшись, друг к другу, словно вросли один в другого. Но привычный городской вид был нынче иным: он сменил краски, улица казалась выцветшей, как старые фотообои, размытой, как декорации в старом фильме. И лишь холод был самым настоящим. Павел едва успел закрыть окно, как снаружи хрустнула ветка, потом еще, затем протяжно застонало старое дерево и с грохотом повалилось на землю. И тишина... Тишина четырех стен – она сдавливала виски, причиняя невыносимую боль…

…С Иоландой они познакомились пару месяцев назад в одном из ночных клубов на Невском, куда оба пришли напиться. Он – от того, что опять остался один, она – от того, что лишилась работы. Весьма обыденно, не так ли? Она – хорошенькая девушка, в коротком коктейльном платье и туфлях на высоких каблуках – сидела за соседним столиком, лениво ковыряла мороженое и время от времени бросала на него томный взгляд...

Ее привлекали деньги – она довольно прозрачно намекала на это, заигрывая с ним. Его же чувства к ней на тот момент были простыми и примитивными. У него было все, чего хотела она, а у нее – то, чего желал он. После пятой рюмки абсента она повисла у него на шее в медленном танце. Он словно завороженный смотрел на нее, растворяясь в бездонных озерах ее выразительных глаз. Ему нравилось, как она смеялась, как неуклюже передвигала ноги, как поправляла челку, как прикусывала нежно-розовые губы, горячие и влажные. Он рассмотрел все родинки на ее лице, шее, руках, оголенных до локтей, познал ее запах, терпкий и сладковатый, с нотками миндаля, смешанный с тонким ароматом парфюма, но желал узнать ее ближе. Пусть незнакомка и пьяна и он еще не знает ее имени, но она привлекла его. Зацепила. Встряхнула что-то на дне души, нечто улегшееся, но взметнувшееся высоко и замутившее все мысли…

И она исподволь смотрела на него, словно изучала. Да, выглядит он потрясающе: брюнет, метр восемьдесят, острые скулы, безупречный профиль, а еще – взгляд. И эта улыбка, она действительно у него хороша: сначала иронично поднимается одна бровь, а потом расцветает все его смуглое лицо с крупными губами и открывается ровный ряд белоснежных зубов…

Спустя час они уже ловили ночное такси. Свой автомобиль Павел оставил на парковке. Французский коньяк, которым он разогревал себя, бурлил приличным градусом в крови, затуманивая мозги. В машине она безудержно хохотала, пытаясь что-то рассказывать заплетающимся языком. А дальше все развивалось настолько стремительно, что Павел и опомниться не успел, как влюбился.

Это действительно было похоже на настоящие отношения… По крайней мере, что‑то заставляло его так думать. Они встречались каждый день и проводили вместе почти каждую ночь, насколько позволяла его занятость. Именно поэтому он и начал строить наивные планы на дальнейшее счастливое совместное будущее. Он покупал ей великолепные украшения, дорогие конфеты, дарил букет за букетом, устраивал ужины с шампанским, водил на танцы до утра в эксклюзивные закрытые ночные клубы, где их никто не беспокоил.

Всего три дня назад они вернулись в город святого Петра из Парижа, где провели романтический уик-энд. Еще месяц назад Иоланда взяла с него слово, что он подарит ей Эйфелеву башню, а взамен сулила превратить вояж в незабываемое, полное романтики приключение. Павел сдержал обещание – они сняли номер люкс в шикарном отеле на Шанз-Элизе, гуляли по бульварам, Люксембургскому саду и Тюильри, наслаждаясь их умиротворяющей атмосферой, посетили Нотр-Дам и Монмартр, откуда поднялись по знаменитой лестнице к базилике Сакре-Кёр, побывали в Гранд-опера и «Мулен Руж». Утром они завтракали в ресторане отеля, и суетливый гарсон в красной куртке и длинном белом переднике исправно подавал им кофе с молоком и две тарелочки со свежеиспеченными круассанами, от которых пахло ванилью и чем-то еще, напоминавшим Павлу безоблачное детство, из которого всегда выплывали аппетитные запахи свежей выпечки. Потом они бродили по всем пяти этажам Лувра и Орсе, рассматривая шедевры Мане, Дега, Ренуара, Гогена, Ван Гога и других великих художников. Лениво блуждали по утопающему в зелени Марсову полю, по набережной Сены, любуясь снующими по ней корабликами, украшенными мириадами фонарей. А ближе к вечеру готовились к ночным развлечениям вкупе с дорогими деликатесами и великолепным шампанским, сладко обжигающим губы. И великая французская столица гостеприимно зажигала для них свои яркие огни под неизвестно откуда льющиеся звуки аккордеона и хриплого женского вокала, страстно затягивающего Tombe la neige Сальваторе Адамо. Говорят, знаменитый шансонье написал ее на клочке бумаги.

Первым сюрпризом для Павла стало то, что Иоланда не захотела идти в Гранд-опера. Как скучно, протянула она тоном избалованной девочки, скривила ротик и отвернулась к окну, не желая поддаваться на его настойчивые уговоры, что дают балет Баланчина и что росписи на потолке театра сделал сам Марк Шагал. И перестала упрямиться лишь после того, как он пообещал ей посещение кабаре «Мулен Руж» – поглазеть на голые ножки развратных танцовщиц с перьями. Она честно высидела балет до конца, и, кажется, он ей даже понравился, но было понятно, что представления иного рода и шопинг доставляли ей куда большее удовольствие.

Возможно, именно с тех пор и наметились их разногласия. Он для нее оказался слишком романтичным и окультуренным, она же для него слишком капризной, прагматичной и приземленной. Она до страсти обожала развлечения, а самое главное – знала в них толк. И кто знает, быть может, любила охоту на мужчин, но об этом мало кому довелось узнать, поскольку в числе ее пороков не было привычки выбалтывать потаенные мысли.

Павел тоже умел брать от жизни лучшее, причем легко, не задумываясь, как человек, который убежден, что имеет на это право. Ведь он красавец мужчина, уверенный в себе на все сто. Ему повсюду сопутствовал успех – и в бизнесе, и в жизни. Именно к Павлу обращались многочисленные родственники, друзья и знакомые за помощью, и он небезуспешно разруливал их проблемы, в первую очередь, конечно, денежные. Он разбирался в винах так, как никто из его окружения, ценил хорошую кухню, любил быстрые яхты и хорошие автомобили. Часто менял марки машин, оставаясь верным только одной – своему «мерседесу». Дорогие костюмы и часы, ботинки и белье, сигареты и сигары, парфюм и средства для ухода за собой – все у него было отменного качества. Не говоря уже о женщинах: он с легкостью их очаровывал и наслаждался их восхищением.

Но с Иоландой что-то пошло не так. После знакомства с ней он, как, наверное, каждый влюбленный, стал похож на идиота с одурманенным рассудком. И однажды ему показалось, что она заметила это и теперь посмеивается над его поведением. Вчера утром, уже сделав шаг за порог, он вдохнул обволакивающий Иоланду нежный, соблазнительный запах, потерял самообладание, повернулся к ней, обхватил за талию и сильным рывком привлек к себе. Его губы, горячие и жаждущие, накрыли ее рот, становясь все жаднее. К его удивлению, она холодно отвернулась, высвобождая руку с нервным смешком. Похоже, с ней творилось что-то неладное. Взволнованный, он заглянул в ее лицо, и ему не понравилось выражение какого-то разочарования на нем.

– Что с тобой? Что-нибудь случилось? – спросил он. – Или ты нездорова?

– Да, у меня сегодня болит голова, приму таблетку, – соврала она, ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

Скорее всего, она просто хотела прекратить отношения. Не исключено, что она его и не любила, а была с ним от нечего делать, играла в свою игру, в которой он был мачо, она – его женщиной. А когда стало скучно, она ушла, сильно его удивив: ведь это его роль, это он бросает девушек, он не привык к тому, что бросают его.

В Париже ее неистово тянуло в мекку французского шопинга – на Бульвар Османа, в самые роскошные бутики с мировыми брендами: «Шанель», «Гуччи», «Гарри Уилсон», Дом моды на авеню Монтень. А он просто хотел, чтобы она улыбалась ему.

– А ты купишь мне «Феррари Портофино», когда вернемся в Питер? – спрашивала она, сверкая голубыми, как летнее небо, глазами. Она была без ума от быстрой езды – пожалуй, не из-за самой любви к скорости, а потому, что это привлекало внимание к ее персоне. Всякий раз, садясь за руль его автомобиля, она резко и до самого пола вдавливала педаль газа, и через доли секунды ветер уже раздувал ее длинные волосы.

– Куплю, – соглашался он, и Иоланда мечтательно жмурилась.

– А дом за городом?

– И дом!

Дом у него уже был. Симпатичный двухэтажный коттедж, тихий оазис в сосновом бору на берегу Ладоги. Но зачем портить сюрприз?

– Хочу, чтобы в гостиной было панно и большой мраморный камин, а под потолком висели оленьи рога. И два кресла, а между ними фонтан бьет из бассейна, как из озера, в воде плавают золотые рыбки. Из бассейна журчащие ручейки падают в нижнее озеро, обрамленное скалами. Кругом – море зелени и цветов. Да, и чтоб обязательно шкура на полу, вместо ковра…

Павел не уточнял, чья шкура, да хоть саблезубого тигра, лишь бы она продолжала улыбаться. Лишь бы в этом камине горел огонь. Лишь бы в этом доме его ждали с работы. Лишь бы в нем жили веселые голоса и смех. Может, даже детский.

А пока дом пустовал. За его дверью поселилась звенящая тишина, тревожная и тоскливая, нарушаемая редкими завываниями собак, а от стены к стене, цепляясь хвостом за мебель, шастало эхо. Черепичную крышу засыпало желтыми осенними листьями, а каменные ступени поросли травой на радость юрким зеленым ящерицам. Уже давно никто не открывал дверцы старинного серванта, никто не сидел на стульях за овальным столом. Это ужасно, когда в большом доме живет тишина, тогда он кажется еще больше и на ум приходят всякие неприятные мысли.

Он отложил в сторону телефон и подошел к окну. Последние листья неохотно покидали ветви деревьев, то ли с грустью, то ли с сожалением, и бесстрашно улетали прочь, к земле, чтобы завянуть и умереть. Он вздохнул. А листья за окном все кружили и кружили в каком‑то завораживающем смертельном танце.

Нет, звонить ей нет смысла. Она не ответит. Усилившийся ветер заносил улицу листопадом. Наверное, и там сейчас метет, в маленьком, забытом богом Мельникове, наполненном осенью до краев. Поселке, откуда рукой подать до храма апостола Андрея Первозванного, поднимающегося из водной глади Вуоксы. Где вместо метро и ярко освещенных асфальтированных проспектов старенькие мостовые, где он уже и не помнит, сколько лет не был. Там так же мокрые, неприкаянные листья липнут к двум узким окнам маленького дома с видом на зеленую лужайку. Там никто и никогда не мечтал о камине и шкурах на полу, но всегда было уютно и тепло. Тепло было под мягким одеялом на тахте. Теплым был пар над чашкой сладкого чая перед школой, он струился, выписывал чудные силуэты и исчезал. Теплым был ленивый серый кот Тимоша, вечно дремлющий в плетеной корзине с клубками ниток. Из этих клубков вязались на спицах удивительно теплые шерстяные варежки, шарфы и носки. И теплой была ладонь на его щеке.

Павел не заметил, как за окном начал падать снег. Крупными хлопьями, похожими на ватные шарики, он летел из небытия, накрывая снежным покрывалом землю. Он не стал задергивать шторы и зачарованно смотрел, как снег танцует и серебрится в тусклом свете ночных фонарей, окруженных ореолами. В памяти всплыли слова знакомой песни Tombe la neige, услышанной им всего несколько дней назад на берегу Сены. Тот хриплый женский вокал заворожил его больше, чем сама мелодия, никогда он еще не слышал такой мощи, такой красоты, такой страсти:

Падает снег… Ты не придешь этим вечером.

Падает снег… И мое сердце одевается в черное.

Ты не придешь этим вечером – кричит мне мое отчаяние,

Но падает снег, невозмутимо кружась.

В холоде и белом одиночестве.

Павел молчал. И его телефон молчал вместе с ним. Иоланда... Где ты теперь? Он уже не был уверен, что хочет это знать. Может, он просто придумал себе ее улыбку, ее бездонные глаза цвета неба, нежно-розовые губы? И их завтра – одно на двоих? А на самом деле и не было ничего. Она бросила его, как старый чемодан, без объяснений. А что будет дальше, если она объявится? Ведь оставила же в ванной комнате свою дурацкую, розового цвета, зубную щетку, флакон неизвестно с чем и многочисленные полупустые баночки с кремом – ох! – они бесили сильнее всего, он всегда видел в них тайных агентов, которые нагло вторглись на его суверенную территорию. Нет, этого совместного «дальше» ему уже и не хотелось. Что-то надломилось внутри и медленно дотлевало, так и не загоревшись. С Иоландой уже не загорится. А может, и ни с кем другим. Он лихорадочно сгреб в кучу все, что осталось от нее, смахнул в пакет и брезгливо отнес в мусорный контейнер.

Наверное, он хочет чего-то невозможного. Может, он тоже, как эти одинокие снежинки, кружит и кружит по жизни, бесцельно и безвольно, не зная, что ему нужно. Сила северного ветра тащит его за собой, а он покорно летит. Как все. И не понимает, что не туда. Хватит обманываться. Пора спуститься на землю, заглянуть внутрь себя – там его настоящие чувства. Зачем ему тихое уютное гнездышко в сосновом лесу на берегу Ладоги, в котором никто не живет? Зачем камин, неспособный спасти от одиночества? Ведь греет не пламя, а сердце, которое любит и ждет.

Он взял со стола телефон. Пролистал список контактов. Нашел номер, по которому не звонил, к стыду своему, очень давно, и торопливо нажал кнопку вызова. С замиранием сердца, чуть нахмурившись, слушал ровные телефонные гудки, и после каждого из них накатывала волна страха, казалось, что в ожидании прошла целая вечность. Впервые в жизни он почувствовал себя таким беспомощным, потому что теперь действительно боялся, что не ответят. Ведь не было уже давно старенькой тахты, не было теплого кота Тимоши. И от страха, что нет больше и того, кто его всегда ждет, вспотели ладони. Сердце застучало где‑то в горле, в ушах зашумело. Еще один гудок, еще один, еще…

– Алло, – наконец-то ответил на другом конце провода тихий старческий голос.

Павел с облегчением выдохнул.

– Мама, – произнес он, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул и не выдал охватившее его волнение. – Мама, это я… Как ты там? Мама, можно я завтра приеду?