ВОЛШЕБНЫЕ МИРЫ КАДРИИ ГАЛЕЕВОЙ
По-настоящему ее знают только самые близкие люди. Для прочих эта маленькая скромная женщина всегда в тени своего спутника… Так, стоп! Принимая от редактора «Московского BAZARа» Светланы Судариковой задание взять интервью у живописца – автора самобытных картин Кадрии Галеевой, я получила строгое ограничение: ее мужа – известного математика, философа, литератора и художника Игоря Бурдонова – в нашем разговоре не будет. И это справедливо: невзирая на крепкие узы брака (в 2021 году семейному союзу Бурдонов-Галеева исполнится 50 лет!), в творчестве каждый из супругов идет своим путем.
Определить художественное направление работ Кадрии одним словом сложно. Они очень добрые, искренние, в них есть индивидуальный авторский стиль, но – разные: можно отметить признаки наив-арта, импрессионизма, экспрессионизма, реализма… Если верно утверждение, что в картинах художника отражается его душа, то понять человека «до донышка» просто – нужно лишь разглядеть и разгадать это отражение.
Наиболее полно живопись Кадрии Галеевой представляли персональные выставки: в библиотеках Москвы – № 99 СВАО («Фрезия», 2008 г.) и № 42 им. Платонова («Окно», 2015 г.), в Троицком Доме ученых (г. Троицк, 2010 г.). Отдельные работы экспонировались в Московском Дворце молодежи (выставка «Лабиринт», 1988 г.), в Музее наивного искусства в рамках Московского международного фестиваля наивного искусства и творчества аутсайдеров «Фестнаив» (2017 г.), на итоговом вернисаже
‑российского пленэра в г. Шед (Сербия, 2018 г.).
Однако свои работы Кадрия Абдулвалеевна на всеобщее обозрение выставляет неохотно. Почему? Потому что… Впрочем, пусть она отвечает на вопросы сама:
– Не люблю публичность. Может, смелости мне не хватает… Ведь если человек честный, я имею в виду в творчестве своем честный – неважно, чем он занимается, пишет или рисует, – он обнажается и становится беззащитным! Каждый может его обсудить и при этом осудить, раскритиковать не всегда по делу. Пусть даже не по злобе, а просто от непонимания. Я не профессионал, мне важнее что-то открыть не для всех, а в себе для себя. И потом… Я думаю, каждому, кто занимается хоть каким-то видом творчества, не так важна известность, как сам процесс. Я получаю удовольствие от работы с красками, от созерцания природы или городского пейзажа и своих попыток перенести личное впечатление на холст, пусть даже эти попытки не всегда удачные.
– В какой семье ты росла? Твои родители были творческими людьми?
– Нет. Мама из семьи священника. Ее отец, мой дедушка, был муллой, а она стала инженером-химиком. Папа был военным, потом вышел в отставку. Двое детей: я – старшая и брат, на три года младше.
– Ты всерьез и глубоко интересуешься не только живописью, но и музыкой. Неужели не было в роду ни художников, ни музыкантов?
– Один мамин брат учился в авиационном институте и одновременно посещал художественное училище, да еще и пел неплохо, но не стал ни художником, ни певцом. Папин брат играл в оркестре оперного театра на гобое, а жена его была там же примой. Я очень любила ходить с ними в театр. Дядя меня водил туда в зимние и весенние каникулы, я переслушала все оперы с огромным интересом и удовольствием…
– …а стала почему-то металлургом.
– Все мои старшие родственники считали: если человек выбирает гуманитарное направление, у него не все дома! Несмотря на то что и мамины братья, и она сама неплохо рисовали, все они были убеждены, что художник – не серьезная профессия. Видимо, это как-то мне понемногу внушалось. К тому же в те годы самыми крутыми лириками были физики – они писали стихи, пели песни, путешествовали. Стать математиком, физиком, химиком было престижно. Учителя наши по этим предметам очень гордились учениками, которые шли по их стопам. Было даже что-то вроде соревнования среди них, кто больше выпустит последователей. Уже студенткой я встретила свою учительницу химии Нонну Петровну, и она мне сказала: «Спасибо, Кадрия, не подвела!»
– У меня в голове не укладывается: девочка, маленькая, хрупкая, с очевидно гуманитарным складом натуры, одна отправилась из Казани в Москву поступать в институт стали и сплавов! И родители тебя отпустили без сопротивления?
– Как ни странно, отпустили. Потому что они понимали: сопротивляться бесполезно, все равно сделаю по-своему. Я не то чтобы упрямая была, скорее настойчивая, с характером.
– Не пожалела?
– Нет! Я и училась с удовольствием, и работала после института на авиационном заводе инженером с огромным интересом. Мне моя профессия нравилась.
– И все-таки живопись пришла в твою жизнь. Как?
– Это случилось уже после того, как мы с Игорем поженились. Каждый выходной мы ходили в походы с ночевками. С друзьями, позже – с сыном. Уезжали в пятницу вечером, возвращались в воскресенье вечером и в понедельник с утра шли на работу. Мы оба любим путешествия, природу. И вот однажды у меня возникла мысль: а не купить ли нам акварельные краски,
не попытаться ли перенести свои впечатления на бумагу.
– А до этого ни ты, ни Игорь за кисти не брались?
– Нет. Мы вместе начали заниматься живописью. Каждый по-своему. Вот удивительно: смотрим на одно и то же место, но изображаем его по-разному. А потом как‑то само собой получилось, что мы подружились с художниками. Здесь, у нас, в Лианозово. Тогда еще был жив Витя Николаев. Мы к нему приходили спонтанно, он музыку включал… Такие были замечательные встречи и посиделки! В общем, постепенно как-то втянулись.
– И увлеклись Китаем тоже вместе?
– Нет, это только Игоря увлекло, но не без моего участия. Был 1982 год. Я тогда работала на авиационном заводе, где часто продавали всякий дефицит, и купила книгу с картинами Ци Бай Ши. Роскошный альбом! Игорь стал изучать его, других мастеров китайской графики и работать дальше акварелью. А мне ближе оказалось масло. На мой взгляд, у масляных красок больше возможностей. Если получилось что-то неудачно, акварель уже нельзя исправить, а масляную живопись можно.
– Часто это делаешь?
– У меня крайне мало работ, которые мне однозначно нравятся, и я не хочу ничего в них изменить. Чаще смотрю на уже готовую картину и думаю, что вот здесь и здесь, и здесь надо было сделать по-другому.
– Словом, увлечение живописью началось сразу после института, вместе с началом работы и семейной жизни? Потом ребенок, друзья… Ваш дом
всегда был и остается чрезвычайно гостеприимным.
– Да, у нас постоянно народ толпился. Некоторые даже жили неделями. Сейчас тоже постоянно с нами друзья и в СНТ, и в Липовке.
– Ты ведь и готовишь превосходно.
– Это, я думаю, врожденное. Мама и папа прекрасно готовили, но меня специально никто не учил. Наверное, генетика.
– Верю. Я когда впервые сварила украинский борщ, страшно удивилась: получилось отлично. Точно, гены мамы-украинки. Но как тебе удалось не свалиться в быт? Как тебя на все хватало?
– Сама удивляюсь. Молодые были, энергичные… Не только работа, гости постоянно и походы – это летом, в основном, еще мы любили ходить в театры, на концерты и выставки…
– Плюс живопись?
– И это тоже. Мы подружились с Сашей Белугиным; с Валерой Красильниковым – прекрасный был художник, к сожалению, его работы куда-то исчезли; с Витей Николаевым и его женой Татьяной, реставратором в Пушкинском музее, которая всегда предоставляла нам возможность попасть на уникальные выставки.
– Говорят, в работе писателя главное «начитанность», то есть, большой багаж прочитанных выдающихся произведений, а в работе художника главное «насмотренность», то есть, личное знакомство с произведениями мирового уровня. Много подлинников довелось увидеть?
– Да, много. И в наших, российских музеях, и за рубежом.
– Вы с Игорем несколько раз были во Франции, на родине импрессионизма, в Испании, Китае, Италии… Сильно изменился взгляд на работы, с которыми ты была знакома только по репродукциям?
– Взгляд особо не изменился, но пришло понимание, что никакая репродукция не передаст то, что несет в себе авторское произведение. По репродукциям можно знакомиться поверхностно, просто чтобы знать, что вот есть такая картина, не более того. Подлинник же несет те вибрации жизни, мироощущения, которые передает большой художник только ему одному известным способом! Сколько бы раз я ни приходила в музей Орсе, не устаю удивляться красочности работ Клода Моне! Художников учат: нельзя смешивать больше трех красок, получится грязь, а Моне накладывал разные краски одна на другую по несколько, и никакой грязи! Краски играют, живут! Такое можно увидеть лишь в подлиннике, в печати или на экране эффект восприятия совсем другой. Другой резонанс произведения со зрителем.
– Сейчас стало модно организовывать выставки художников с участием копий, фотографий, Такой была выставка Дали в Манеже… Или выставка Ван Гога «Ожившие картины». Как думаешь, можно получить представление о художнике по таким экспозициям?
– Репродукция, конечно, не будет иметь той энергии, какие несет подлинник, но это лучше, чем визуализации с применением анимации, когда все шевелится, имитируя живое. Мне кажется, это даже вредно, потому что искажает труд художника, придает ему совершенно иную смысловую нагрузку – не ту, которую заложил автор. Изменяется передача
мироощущения. И, конечно, совершенно другие вибрации.
– Кто тебя учил?
– Никто. Сама читала специальную литературу, смотрела картины мастеров, осмысляла. Друзья помогали. И сейчас помогают. Саша Белугин до сих пор дает грамотные, полезные советы. Валера Красильников, когда приходил, говорил: «Господи, ну почему ты так шизофренически врубаешься в этот зеленый цвет?!» У меня всегда очень много разного зеленого…
– Не было желания поступить куда-нибудь, получить образование?
– Никогда. Витя Николаев смотрел на мои работы и уверял, что мне не нужно учиться, потому что «ты потеряешь то, что дано только тебе и больше никому». Вот я участвовала в выставках в Музее наивного искусства как художник-наивист, но в то же время у меня не чистый наив. Я, наверное, где-то посередине между реалистом и примитивистом. Наверное, поэтому ощущаю себя ни к какому направлению не причастной. Самая первая выставка, где я принимала участие, называлась «Лабиринт», проходила она в 1988 году во Дворце молодежи. Там выставлялись молодые художники, профессиональные. У меня искусствоведы отобрали три работы, и когда я увидела, с кем рядом, с какими мастерами висят мои несчастные картинки, я поняла, что категорически не хочу ни учиться в учебном заведении, ни выставляться!
– Зачем тогда ты трудишься, зачем пишешь картины?
– Ради самого творческого процесса. Причем, летом мне меньше всего хочется работать на холсте, больше тянет смотреть, созерцать, я только изредка набрасываю этюды. А зимой и ранней весной доделываю их.
– По фото или по памяти?
– По памяти в основном, крайне редко смотрю на фото.
– Сейчас вокруг нас очень много самодеятельных поэтов, писателей, художников. Я знаю, ты охотно отзываешься на чужие успехи, радуешься им. Помнишь парня из Ливии Валеда Абдо, с которым ты меня в интернете познакомила? Он рисует фломастерами несколько нелепо, но так трогательно и привлекательно. Его многие ругают, а ты поддержала. По доброте душевной или что-то в его рисунках тебя действительно тронуло?
– Мне рисунки Валеда очень понравились. У него рука от природы поставлена, чувство цвета идеальное, и оно сочетается с искренностью. Это как музыкальный слух: или дано, или нет. Боженька поцеловал – это всегда видно! Таким же был Ван Гог, в нем отзывался мир, и он смело переносил свои чувства на холст. Когда мы были в Сербии, на сербско-российском пленэре, там в основном профессионалы собрались, но далеко не у всех даже при правильном, безупречном исполнении получалась искренняя, честная работа.
– Можешь назвать любимых художников?
– Я в последнее время увлеклась Феликсом Валлоттоном. Он очень плоскостной, но мне близок.
– Потому что вы с ним чем-то похожи по стилю.
– Возможно. Еще Морис Вламинк. Он такой… Конкретный. Черный цвет у него – это черный, красный – это красный. Вроде ничего сложного, но впечатление производит сильнейшее. В то же время знакомство с подлинниками не всегда дает положительный эффект. Я, когда в музее Орсе увидела работы Анри Руссо, была просто потрясена, какие они огромные и давящие! Совершенно другое резонансное впечатление, чем от репродукции. По репродукциям он мне нравился, а после личного знакомства разонравился.
– Тебя жизнь немало побила. Раннее начало самостоятельной жизни, утраты близких, трагическая гибель взрослого сына… Тяжелые испытания. При этом я постоянно слышу от тебя, что ты кого-то жалеешь. Больных, бедных, даже виртуальных друзей из Ливии и Алжира, где сейчас война. Откуда столько душевных сил?
– Это называется эмпатией. Она у меня есть. Кстати, Рустам (сын Игоря Бурдонова и Кадрии Галеевой, судьбу которого И. Бурдонов описал в романе «Альбом фотографий» – С. К.) обладал ею в еще большей степени, потому ему было гораздо сложнее жить. Он чувствовал всех людей и видел их каким-то особенным внутренним ви́дением – это очень больно. Но я умею закрываться в своем мире, а он был открытым ко всем.
– Зачем ты учишь французский язык?
– Очень люблю Францию. Особенно юг. Мне там все нравится, все мило. И я хочу лучше понимать эту страну, ее культуру, а культура – это прежде всего язык, на котором говорят в стране. С удовольствием читаю книги на французском, разговариваю с Верой Сажиной и своей учительницей Дашей. Да, Франция близка мне. И очень жаль, что сегодня там столько трагических событий происходит.
– Политика нынче – тема номер один. Ты в нее включаешься?
– Мы с Игорем следим за событиями, конечно, но отношение к этой теме у нас очень изменилось. Такой активности, как в 90-е годы, уже не проявляем. Больше я на площадь с плакатами не выйду и поддерживать никого не буду. Не вижу никакого смысла в стремлении что-то разрушать, мне ближе созидание.
– Какие планы на будущее?
– Никаких. Планов нет. Есть необходимые дела. Розы на зиму укрыть, заготовки сделать… Ну и закончить несколько начатых работ.
– Тогда на прощание от себя и наших читателей я пожелаю тебе побольше удачно созданных картин и смелости в их показе зрителям, хотя бы в интернете. Даже если будет много злобных критиков, все равно и поклонников, я уверена, будет много.
– Спасибо большое.
Блиц на прощание
– Черный или белый?
– Белый.
– Чай или кофе?
– Чай.
– Квадрат или круг?
– Квадрат.
– Кошка или собака?
– Кошка.
– Идти или лететь?
– Идти.
– Вода или воздух?
– Вода.
– Жара или холод?
– Холод.
– Счастье или покой?
– Еще несколько лет назад я бы выбрала счастье, а сейчас выбираю покой.
Беседовала Светлана Куликова,
член Союза журналистов РФ, член МГО Союза писателей России.
Работы Кадрии Галеевой вы так же сможете посмотреть на нашей сайте в разделе Живопись