Интервью с Александром Рассановым
Московский BAZAR: Александр, мы рады представить вас читателю журнала «Московский BAZAR» и, конечно же, сразу встаем перед выбором, с чего начать наш разговор: о вас – как о сотруднике отдела аудиовизуальных фондов ГМИРЛИ, или о вас – как о художнике?
Александр Рассанов: Давайте я скажу несколько слов о том, чем я занимаюсь по роду своей деятельности, и вообще о том, что такое аудиовизуальные фонды…
МВ: Да, наверное, это будет трамплином для разговора о живописи и вашем творчестве.
АР: С 2007 года я работаю в Государственном Литературном музее, в отделе аудиовизуальных фондов. У нас хранится, я думаю, самая большая в стране коллекция уникальных звуковых материалов, посвященных русской литературе. Около десяти тысяч различных звуковых носителей: фонографических валиков начала прошлого века, граммофонных пластинок, магнитофонных бобин, компакт-кассет, лазерных CD и т. д. и т. п. Десять тысяч единиц – это, на первый взгляд, не такая уж и большая цифра – в России есть и более значительные фонды фонограмм, – но там общая «звуковая могила», музыкальные записи, голоса политических деятелей, знатных доярок, заслуженных механизаторов и еще тысячи других тем и направлений, у нас – русская литература в звуке: авторское чтение поэтов и прозаиков, записи литературных вечеров и конференций. Хотя, конечно, и у нас есть музыкальные фонограммы. Основа нашей коллекции (или скажем мягче – важная часть) – это собрание восковых фоноваликов 1920-х годов. В это время в Петрограде (Ленинграде) существовал такой Кабинет изучения художественной речи (КИХР). Располагался он сначала в Институте живого слова, а с 1923 г. в Институте истории искусств. Так вот, в этом Кабинете выдающейся лингвист Сергей Игнатьевич Бернштейн записал на фонограф (устройство, придуманное в конце XIX века Т. А. Эдисоном) практически всех сколько-нибудь значительных поэтов, живших тогда в России. Назову некоторые имена: А. Блок, А. Белый, Н. Гумилев, О. Мандельштам, В. Ходасевич, С. Есенин, В. Маяковский, Н. Клюев, М. Кузмин. Частично эти материалы удалось оцифровать, перевести на современные носители звука. Если вы найдете в Интернете (или услышите в какой-нибудь телевизионной передаче) голоса Владимира Маяковского, Сергея Есенина или Осипа Мандельштама, знайте, что это все пришло из КИХРа. В настоящее время сотрудники музея продолжают дело Сергея Игнатьевича. Мы записываем – уже на цифровые диктофоны и цифровую видеокамеру – чтение современных литераторов. И, разумеется, остается задача перевода фонда старых записей в современный, цифровой формат.
МВ: Что ж, это очень интересно.
В феврале 2019 года в галерее «ПЛАТО-М», созданной МОССАЛИТом на базе Библиотеки имени А. П. Платонова, проходила ваша совместная с Мариной Искандер выставка графики «Меж миром и игрушкой», где был представлен очень интересный и необычный ряд ваших работ и работ Марины Искандер. Мы надеемся выйти на отдельное интервью с Мариной, а пока хотели бы поговорить именно о вашем творчестве. Согласитесь, название выставки необычное. Что оно отражало, что вы вкладывали в эту фразу?
АР: Это название – цитата из стихотворения Р.-М. Рильке. Для меня «Меж миром и игрушкой» – это какое-то промежуточное положение между Игрой и Исследованием. Может быть, это название даже содержит какое-то сомнение в собственных творческих силах, в их соответствии сверхзадачам искусства. Но это я говорю только от себя. У Марины, возможно, будет какая-то другая трактовка.
МВ: Когда вы начали писать картины, и что послужило толчком?
АР: Мне трудно сказать, что был какой-то толчок или еще что-то подобное. В свое время (еще до моего рождения) мой отец дружил с художниками, бывал в разных компаниях, связанных с русским авангардом 1960-х – 1970-х годов. С детства я слышал разные имена... Анатолий Зверев, Василий Ситников... Часто бывал на выставках, в галереях. Дома было множество альбомов по искусству. Импрессионизм, постимпрессионизм. Но не думаю, что это меня как-то особенно интересовало в детстве. Это была такая данность. Мир, который существовал всегда. А пастелью я начал заниматься в начале 2000-х.
МВ: Есть ли у вас любимая картина?
АР: Думаю, что нет.
МВ: Многие ваши картины напоминают технику неоимпрессионистов – пуантилистов, в основе которой лежит манера письма раздельными наложенными мазками. Пуантилисты, среди которых Сёра считают основоположником, в основном не смешивали краски, а создавали интересный оптический эффект именно за счет мазков различной формы как точечной, так и более широкой. Ваши картины тоже написаны мазками, например «Море, лодки», «Осенняя река», «Южная мозаика», «Воспоминания».
Отсюда закономерный вопрос: к какому стилю можно отнести ваше письмо в наибольшей степени? Какие материалы, техники вы используете?
АР: У меня нет приверженности какому-то одному стилю. Мне нравятся пуантилисты, но это в общем ряду постимпрессионизма. Наверное, в большей степени, чем Сёра, на меня произвел впечатление «дикий» Анри Матисс. Девяносто девять процентов моих работ – это масляная пастель.
МВ: Как рождаются картины, и долго ли вы над ними работаете?
АР: Нет, все довольно спонтанно. И довольно быстро. Иногда я могу сделать десять и более работ четвертого формата за один раз, за пять – шесть часов. Это если «попадаю» в настроение.
МВ: Что для вас ценно в творце – в общем, и в художнике – в частности? Отличается ли творец от «обычного» человека?
АР: Творец – это слишком громко сказано. Назвать себя творцом я не могу. Но, наверное, настоящие творцы отличаются от «обычных» людей. Думаю, что в их творчестве «мира» больше чем «игрушки». Вообще мне кажется, что надо разделять, например, творца‑писателя и творца‑художника. Первый должен заниматься мыслительной деятельностью, быть интеллектуалом, второй – находится во власти впечатлений, ощущений и форм. Этим творцам друг с другом будет сложно. Но и у того и у другого должны быть открытия, какие-то прорывы. Не знаю, должна ли «поэзия быть глуповата», но изобразительное искусство быть немного глуповато должно.
МВ: Мы слышали, что вы пишете стихи. К сожалению, с вашим поэтическим творчеством мы незнакомы – уверены, все впереди, но хотелось бы узнать, есть ли в вашем творчестве взаимосвязь между поэзией и вашей графикой (живописью). Они существуют параллельно или замещают друг друга?
АР: Не думаю, что это очень ценно. Стихи я когда-то писал, чтобы развлечь двух или трех своих приятелей. Это все немного невсерьез... А за последние десять лет стихотворений было три или четыре.
МВ: Что, на ваш взгляд, должно доминировать в художнике в большей степени: порыв или холодный профессиональный настрой?
АР: Я так понимаю, что это вечный спор о дионисийском и аполлоническом началах в искусстве. Скорее всего, их должно быть в равной степени. Пятьдесят на пятьдесят. К сожалению, второго у меня гораздо меньше, чем первого.
МВ: У вас есть и пейзажи, и натюрморты. То, что ложится на бумагу, – это вы так видите или так чувствуете?
«Красные цветы и гранаты», «Натюрморт с цветами и красными рыбками», «Сноведение».
АР: Ни то ни другое. Это как-то получается немного само собой. Сначала возникает одна форма, один цвет. Потом первая форма ведет за собой другую, цвет ведет другой цвет. И так далее.
МВ: Почти во всех ваших работах присутствует синий цвет – насыщенный, от темного до голубого. Он наполняет ваши пейзажи воздухом, стирает границы, звучит мотив бесконечности, а для зрителя создается легкость восприятия. А вот в натюрмортах сине‑голубое присутствие наполняет предметы глубиной уже другой формы – в ней появляется конкретика, законченность и одновременно загадочность. Сине-голубой тон… Он несет в себе для вас какой-то значимый цветовой символ или это непроизвольная цветовая доминанта?
АР: Это непроизвольная цветовая доминанта. Но синий цвет действительно был всегда моим. Интересно, что рисовать мне удобней на темно‑синем или черном фоне. Контраст темно‑синего и, например, красного (на первом плане) создает интересную цветовую драматургию.
МВ: Мы знаем, что ваши работы выставлялись и в других местах. Вы планируете еще выставляться, и если да, то какое название было бы у вашей новой выставки?
АР: Лет шесть или семь назад у нас с Мариной Искандер была выставка в одной московской библиотеке. В этом – 2019 году – мы с Мариной выставлялись в библиотеке имени А. П. Платонова. А у меня была еще одна – в августе 2019-го. По одному весьма печальному поводу. В июле у меня умерла мама, и я решил сделать выставку ее памяти в хосписе, где она провела последние дни. С разрешения местного начальства. Будут ли выставки в следующем году? Возможно. О названии я еще не думал. Возможно, тоже что‑нибудь из Р.-М. Рильке.
МВ: Александр, спасибо за интересную беседу! Думаю, нашим читателям было бы очень интересно посмотреть на ваши работы вживую, а поскольку, уверены, интрига уже создана, осталось лишь развесить ваши новые работы в нашей галерее в 2020 году! Приглашаем!
Работы Александра Рассанова можно посмотреть в разделе BazArt-живопись
