Ольга Грушевская. Шишел-Мышел (дверь)
1.
Вышел месяц из тумана, Вынул ножик из кармана: «Буду резать, буду бить! С кем останешься дружить?»
Детская считалка
– Вышел месяц из тумана, – весело напевал молодой мужчина. – Набирай ложку!
– Вынул ножик из кармана, – игриво вторила ему молодая женщина. – Ну-ка, ложку в рот!
Девочка ела медленно и без аппетита. Чего только ни делали ее родители, к каким ухищрениям ни прибегали: к уговорам-увещеваниям, сказкам, взывали к разуму, кричали – ничего не менялось.
Мама была молодой и красивой и очень деятельной, готовила хоть и без изысков, зато быстро; ловко раскидывала белые тарелки по белой скатерти: «К столу-у-у!» – звала мужа и дочку, а сама уже была вся в нетерпении: когда же вся эта однообразная церемония, закончится, чтобы поскорее вымыть посуду, освободиться от кухни и заняться, наконец, интересными делами – мир был таким огромным!
Папа был тоже молодым и красивым и очень умным; приходил тут же, по-деловому садился за стол, шутил, а потом ел с аппетитом, присущим молодому человеку, молча и быстро, так как надо было поскорее покончить с трапезой и приступить к чему-то очень важному, например запускать в космос аппараты, рассчитывать траектории полета – мир был таким бескрайним!
А девочка никуда не торопилась. Ее мир не был большим и бескрайним и существовал не где-то, а рядом с ней. Ей вполне хватало ее комнаты с куклами и мишками, сада с цветами и стрекозами и улицы за забором старого дома, ведущей к станции. Она осматривала свои маленькие владения, и на душе становилось спокойно и радостно. Девочка садилась на корточки и внимательно следила за тем, как муравьи тащат соломинку, как трясогузка горделиво разгуливает по дорожкам, как лихо скачут белки по веткам. Иногда она поднимала глаза к небу и рассматривала облака, но лететь к ним совсем не хотелось.
Все эти завтраки-обеды-ужины девочка ждала с обреченной грустью, потому что знала, чем они кончатся, и всегда у нее внезапно находился предлог, чтобы оттянуть момент, задержаться: то карандаш ломался, то оставался последний штрих на картинке, то тапка с ноги сваливалась и исчезала под шкафом, то мыло выскальзывало из рук и как лягушка ускакивало под ванну, то… то…
– Да сколько же звать тебя надо?! – мама появлялась за спиной и вздыхала. – И что же на этот раз?
И появлялась тапка, и мыло возвращалось в мыльницу, и карандаш быстро точился и дорисовывал картинку. В руках у мамы все спорилось.
Но все-таки дело было, наверное, не в маминой еде: не в комках манной каши, не в рыбе‑наваге, от которой почему-то чесались губы, не в том, что чай казался горячим, а пирожные липкими. Конечно же нет. Просто девочку все отвлекало. Отвлекала муха, чистящая лапки на оконном стекле; отвлекала тень от ложки, которой если двигать, то можно было увидеть, как тень принимает разные формы.
– Ешь!
Отвлекала птичка-пищуха, которая, словно юркая мышка, бегала по стволу старой вишни, что росла за окном.
– Жуй!
Отвлекали крошки на клеенке, из которых можно было сложить смешные фигурки.
– Опять застыла? Перестань мечтать!
Отвлекала мелодия, которую она пела во сне, а теперь силилась вспомнить.
– Прекрати держать за щекой!
Отвлекал солнечный луч, который светил прямо в глаза, но если прищуриться, то можно было увидеть радугу.
– Пока не съешь, из-за стола не выйдешь! Так и будешь сидеть до обеда!
Отвлекала большая супница в буфете в замысловатых розочках.
– Не хочет, пусть не ест! – не выдерживал умный папа.
– Нет, пусть ест! – возражала заботливая мама, собирая тарелки. – Она не может оставаться голодной. Она и так худая!
– Захочет, придет сама.
– Мне некогда целый день торчать на кухне и вас обслуживать. Сделал дело – гуляй смело! Давай-ка, моя дорогая, не задерживай нас.
– Ты слышала, что мама сказала? – хмурился папа. – Ты нас задерживаешь, быстро доедай! Все дети как дети, съели и побежали, а ты – тянучка, время не жалеешь!
Девочка молчала. Она знала, что все дети как дети, но еще она знала, что мама с папой ее очень любят, что они все для нее делают, а она их подводит и задерживает в их большом и взрослом мире, и больше всего на свете ей хотелось исчезнуть – исчезнуть в никуда.
Так и происходило.
– Ну, всё! – в отчаянии восклицала красивая мама. – Ты сама до этого доводишь! Всё! Терпение лопнуло! Вставай и отправляйся в ванную! Там будешь думать, о чем хочешь, и фантазировать, что хочешь, а потом придешь доедать холодную кашу!
Девочка оказывалась в ванной, дверь захлопывалась, громко щелкала задвижка, и выключался свет.
– Вот сиди теперь взаперти, в темноте! Так тебе и надо! – добавляла расстроенная мама. – И думай, какая ты эгоистка! У всех куча дел, а ты вечно резину тянешь, фантазерка!
Девочка сначала по привычке плакала и стучала ладонями в закрытую дверь: «Открой! Мама, открой!», дергала за ручку и снова плакала, но потом постепенно успокаивалась и садилась на край старой ванны. Наступало ее время.
В ванной было темно. Тусклый свет слегка просачивался сквозь мутное дверное стекло, придавая предметам непривычные очертания и иные формы. Большие квадраты старой половой плитки напоминали растрескавшуюся шахматную доску, на которой черные элементы выливались из своих границ и неровными пятнами расползались по светлым полям. Ванна превращалась в черную пропасть с грязно-серыми краями. Хотелось нырнуть вниз и лететь вниз головой до другого края земли. Пропасть звала и пугала, и девочка тянула за клеенчатую штору, чтобы не смотреть в бездонную тьму. Столбики голубеньких цветов на кафеле, веселеньких при электрическом свете, в темноте, превращались в замысловатые цепочки следов пищухи, похожей на мышь. Тихие звуки в трубах урчали, бурлюкали и привычно складывались в слова, и вот уже девочка различала, как кто-то знакомый опять ей ласково шепчет:
Шишел-Мышел
Сел на крышу…
И девочка начинала вторить «Шишел-Мышел» и неловко танцевать, складывать ноги в реверансы и кружиться в тесном пространстве ванной комнаты.
Шишел-Мышел…
Потом она смотрела в зеркало и видела там свой худенький черный силуэт. Размытый силуэт ей нравился. Вроде она, а вроде и не она. Это мог быть кто угодно, и с ним можно было дружить и никуда не торопиться. Она поворачивала кран и включала тонкую струйку воды, мочила указательный палец и водила им по зеркалу, рисуя водой нос, рот, глаза.
Шишел-мышел… – улыбалась девочка и пририсовывала другу-отражению уши.
Шишел-Мышел…
А позже садилась в углу на скамеечку и с улыбкой засыпала.
…Она знала, что мама и папа очень хорошие, и это лишь ее вина, что она такая медленная и нескладная.
Шишел-Мышел
Сел на крышу…
– Ну всё, хватит, выходи! Достаточно сидеть в темноте! И прекрати притворяться, что тебя нет или что ты спишь! Мы уходим, а ты марш на кухню доедать кашу!
Шишел-Мышел
Сел на крышу,
Шишел-Мышел
Взял –
И вышел!
2.
Шла машина темным лесом
За каким-то интересом,
Инте-инте-интерес,
Выходи на букву «эс»,
а на буквочке звезда,
там, где ходят поезда.
Если поезд не пойдет,
машинист с ума сойдет.
Детская считалка
На указателе машина свернула направо, и извилистая дорога повела вглубь поселения. Шоссе было влажным и в воскресный день пустынным. Утренний июньский туман стелился по окрестным полям, сочился в перелески, и через открытый люк приятно проникал в машину прохладный воздух.
Да, все изменилось. Неизбежно наступал город: поля повсюду застраивались однотипными коттеджами, сплошь и рядом громоздились нелепые торговые центры, вдали, где всегда голубело небо, теперь торчали современные конструкции, уютную трехэтажную школу красного кирпича потеснил большой серый монстр из нескольких корпусов с переходами.
Нет-нет, она все делает верно, все правильно, имение давно надо было продать – пока его не смел мегаполис, да и содержание реликвии требует слишком больших средств, сил и времени, а при ее городской занятости это все нереально. Да и ради чего? Бо́льшую часть времени они с мужем проводят в Праге, там же, в университете, учится и сын – дом давно уже никому не нужен. Эх, надо было еще раньше расстаться с этим динозавром, да только всё что-то останавливало, что-то мешало, удерживало. И вот – по настоянию домочадцев – она выставила дом на продажу.
Найти желающих купить старое имение непросто, для покупателя это все равно что купить древний замок – вместе с престижем приобретаешь кучу проблем: ремонты, налоги, непредвиденные траты, одним словом, покупаешь личную черную дыру.
Продажу ведет агент: созванивается, возит в дом немногочисленных клиентов, но вот уже третий раз за последний месяц показывать дом вызывается она сама – стечение обстоятельств: третий раз неожиданно появляется «окно» и она шутливо пишет агенту в чате: «Дом зовет меня – сегодня еду сама».
Машина вырулила на липовую алею и остановилась в тупике у больших ворот. Столбы от времени покосились, ворота разъехались, и между створками образовывалась щель, сквозь которую виднелся большой дом с темным фасадом.
Тася порылась в сумке и извлекла тяжелую связку разнокалиберных ключей. Калитка со щелчком открылась, и она зашла на участок. Выбрав ключ побольше, она отперла массивный навесной замок, распахнула тяжелые створки прогромыхавших ворот, въехала на участок, припарковалась и проделала обратную процедуру с воротами и замками.
Раздался звонок телефона, агент сообщал, что клиенты выехали и через час прибудут.
По дорожке, выложенной потрескавшейся плиткой, Тася направилась к дому, стоявшему поодаль среди большого пролеска, окруженного вековыми деревьями – могучие ели стояли торжественно, словно отдавали ей честь, дубы чуть склоняли головы, а березы нежно посмеивались. Солнце с трудом продиралось сквозь сплетенные ветви, поэтому территория всегда была затененной и влажной. Раньше молодняк прореживали, спиливали засохшие ветки, косили траву, теперь же все заросло и выглядело заброшенным, как чаща в сказке о Спящей красавице. На дом ложились солнечные пятна мягкого света, обнажая на фасаде паутину трещин и угрюмые выщербины. Изломанная крыша, покрытая сухой прошлогодней листвой, тут и там обреченно демонстрировала поломанные сосульками края, побитые весенними оползнями скаты. Подслеповато-мутные окна, по-стариковски щурились, тщетно пытались разглядеть, кто же на этот раз к ним явился. Дунул ветер, всколыхнул ветви деревьев: «Приехала», – прошуршали дубы. «Приехала…», – отозвались ели.
Тася шла к дому, испытывая странное чувство тревоги, смешанное с сожалением, что наглухо заколоченное в доме прошлое будет еще долго стучаться изнутри во все стены, пытаясь напомнить о себе. Но тщетно. Придут новые хозяева и сметут эту рухлядь, все переиначат, наполнят своим запахом, историей и навсегда похоронят чужие воспоминания под толстым слоем свежей штукатурки.
Повернулся еще один ключ, открылась входная дверь, и Тася оказалась в темной прихожей. Из глубины дома веяло тишиной, застоявшимся воздухом и напряженным ожиданием. Щелкнул выключатель, и под потолком вспыхнул неяркий свет, разбудивший застывшую на светильнике ночную бабочку – та вспорхнула, заметалась и села на кирпичную стену, с висевшей на стене фотографии на нее покосилась печальная пожилая женщина.
Из прихожей Тася перешла в тусклый холл, куда со второго этажа спускалась тяжелая лестница; затем не торопясь прошла мимо ванной, которой уже много лет не пользовались из-за неполадок со стоком; пройдя мимо арки на кухню, вошла в гостиную, окна которой смотрели в сад. Она хотела уже включить верхний свет, но застыла завороженная. Вся комната была залита солнечным кружевом: свет лился через высокие окна и ложился ажурной вязью на низкий диван, большой обеденный стол, высокий буфет с посудой, картины на стенах. Искрящимися водопадами торжественно струились в солнечных лучах тюлевые занавески, свисающие с карнизов. Тася умиротворенно вдохнула сыровато-пыльный воздух и, подойдя к окну, отодвинула занавеску: «Привет», – улыбнусь она, но улыбка тут же померкла.
Прямо напротив стояла старая вишня, от времени покосившаяся и покрытая у основания мхом. Вишня уже отцвела, лишь кое-где в тени виднелись еще пушистые белые соцветия. Черными росчерками сухие ветки мешались с живыми, зелеными, но одна из крупных ветвей плетью свешивалась до самой земли. Излом рваной раной торчал на фоне голубого неба, словно кто-то огромный безжалостно разломил ее о свое большое колено. Смерть застала ветвь сильной, цветущей, и теперь, уже мертвая, но вся еще в своем последнем в жизни великолепии, она трагически осыпала молодую траву белыми лепестками.
Тася опустила занавеску и отвернулась.
До приезда клиентов оставалось достаточно времени, чтобы как-то «обжиться», проветрить дом. Хотя, как ни крути, сложно было скрыть ветхость и запущенность обстановки. И все же Тася по-деловому прошлась по всем помещениям, раздвигая портьеры, распахивая окна и форточки, зажигая в проходных комнатах свет, выравнивая стулья и разглаживая старые покрывала. На втором этаже света и воздуха оказалось больше, а все очертания ярче. Завершив хозяйский обход, Тася плюхнулась в кресло и откинула голову. Удивленное оцепенение царило вокруг, словно дом пробудился и сам с любопытством следил за своей хозяйкой.
Тася сидела в своей детской комнате, которая позже стала не детской, а просто комнатой, где они жили с мужем, а потом и с маленьким сыном. Напротив кресла у стены высился большой книжный шкаф, забитый старыми книгами, журналами, раритетными изданиями, глянцевыми альбомами с репродукциями. Когда-то все это имело значение: собиралось, выискивалось, находилось в букинистических магазинах, покупалось в очередях, по подписке. Теперь предстояло все разобрать, просмотреть, пролистать, вывезти или раздать. Или не стоило мучиться? Может, стоило все одним махом выбросить? Вряд ли библиотека могла заинтересовать новых владельцев.
Чуть левее стеллажа громоздился нескладный комод с большим зеркалом в массивной раме. Зеркало когда-то давно хотели повесить на стену, да так и не повесили, оставив стоять на комоде, что ничуть не портило обстановку. Около зеркала между двумя вазами цветного стекла виднелась фотография в металлической рамке. Тася любила эту фотокарточку и всегда подолгу ее разглядывала, с каждым разом пытаясь увидеть в ней что-то новое. Это было фото ее молодых родителей: отец весело смотрел на маму, обнимая за плечи, а мама с легкой усмешкой задумчиво смотрела в объектив. На плечах у мамы была накинута Тасина кофточка. Тогда Тасе было лет семь или восемь и жизнь казалась ей бесконечной, а родители – взрослыми и вечными. Но, взрослея, Тася стала замечать на карточке что-то иное: казалось, папа уже не так крепко обнимает маму и смотрит не так уж и весело, а мама улыбается вовсе не папе, а тому, кто наводит на них объектив. Тася все больше ощущала на фото предчувствие грусти и утраты, скрывающиеся за счастливыми лицами – все то, что раньше не могла распознать маленькая девочка. Вот и теперь, когда она уже давно переросла своих родителей, она с нежностью обнаружила в их лицах на фото всю ту силу, дерзость и нетерпение, что свойственны в начале жизненного пути одаренным молодым людям. «Да, – думала Тася, сидя в своем любимом кресле в мелкий цветочек и вспоминая папины слова. – Все относительно». Она перевела взгляд на кровать с красным стеганым покрывалом и тремя бархатными подушками, затем – на распахнутые стеклянные двери, ведущие на открытую террасу – легкие занавеси на ветру колыхались, а сквозь двери ровными линиями разбегались солнечные лучи. «Двери в рай», – подумала про себя Тася и прикрыла глаза.
И виделось ей, как они все: бабушка – в зеленом костюме, дед – в соломенной шляпе, родители – в чем-то светлом и легком, сын и муж – все сидят за столом с белой скатертью и белыми тарелками, смеются и переговариваются, а она, Тася, разливает половником из фарфоровой супницы с розами холодный свекольник со сметаной. И делает она это размеренно, неторопливо – как положено, а выглядит она – старше всех, и факт этот вовсе никому не удивителен, ведь все они застыли на фотографиях молодыми, и лишь она одна все взрослеет и взрослеет.
Внизу что-то стукнуло, Тася вздрогнула и открыла глаза. Сквозняк, окно? Спускаться лень, хотелось еще понежиться в полудреме – сказались московские напряженные дни и городская усталость, но стук повторился, и она нехотя встала: еще не хватало, чтобы разбилось стекло и забот прибавилось.
Спустившись в холл, Тася выглянула в прихожую и увидела, что входная дверь приоткрыта. «Сквозняк», – решила она и, плотно прикрыв дверь, прошлась по комнатам, но источник звука так и не обнаружила. Только тут она обратила внимание, что все еще держит в руках фотографию родителей. Пройдя на кухню, она поставила фото на стол и решила вскипятить воды, чтобы заварить чай. Половицы на кухне скрипнули, чиркнула спичка, голубые язычки пламени вспыхнули и весело заиграли вокруг замасленной конфорки, отчего старая кухонная обстановка показалась еще более старомодной и ветхой. Тонкая струйка воды громко ударилась о дно чайника и, несколько раз фыркнув, полилась увереннее.
«Шла машина темным лесом, – приговаривала Тася и сосредоточенно смотрела, как звонкая струя воды льется из крана, – за каким-то интересом, инте-инте-интерес, выходи на букву «эс».
Наконец, водрузив чайник на плиту и достав с полки над плитой банку с чайной заваркой, Тася обернулась и отпрянула. Прямо перед ней стояла молодая женщина и держала за руку мальчика лет восьми. Женщина была в темном кардигане, а мальчик – в теплой курточке, застегнутой до подбородка.
– Кто вы? – вскрикнула Тася.
Молодая женщина приветливо улыбнулась:
– Не пугайтесь так, ради бога. Мы приехали посмотреть дом.
– Дом? – не поняла Тася, но тут же спохватилась: – Ах да, конечно, дом.
– Вас разве не предупреждали?
– Да-да, предупреждали, – Тася еще раз оглядела гостей. – Но как вы вошли?
Женщина дернула плечами:
– Калитка открыта, да и входная дверь не заперта.
Тася вздохнула и почувствовала облегчение, тут же сменившееся досадой: не очень-то приветливо она повела себя с гостями – так дом никогда не продать.
– Не сочтите меня невежливой, – постаралась объяснить она свою настороженность, – но я ждала вас чуть позже. К тому же агент предупредил, что приедет семья… то есть, приедут муж и жена.
– Все верно, – подтвердила женщина и поправила короткие светлые волосы, – все верно. Мы быстро добрались – в воскресенье дороги пустые. А муж осматривает территорию. Он не очень любит загородную жизнь, да и вообще его мало интересует хозяйство, а уж такое огромное – тем более. Надо понять, много ли придется вкладываться, чтобы привести все в порядок. Мы заметили много сухих деревьев и поломанных веток.
– Да, – вздохнула Тася, – зимой все завалило снегом, много деревьев поломано, сад пострадал. Хотя, если говорить серьезно, территория не самая большая проблема в…
– Посмотрим, – не дала договорить ей гостья и, по-хозяйски подойдя к буфету, достала три чашки. – Чай? Вы ведь собирались пить чай?
Тася кивнула и первая послушно села за стол, отодвигая фотографию родителей в сторону.
– Дом старый и требует капитального ремонта, – проговорила она, зачем-то начиная с самого неприглядного. – Нужна ревизия кровли, водостоки ужасные, в некоторых комнатах следует перекрыть полы…
– Мы в курсе, нас предупреждали, и это нас не пугает, – опять перебила женщина и, повернувшись к мальчику, мягко скомандовала: – Ты плохо завтракал, поэтому будем пить чай, никаких возражений.
Мальчик не возражал. Тася поймала его взгляд и приветливо улыбнулась:
– В шкафу есть конфетница: печенье, орехи и шоколад, – сказала она. – Большего, к сожалению, я вам предложить не могу, мы здесь не живем.
Ей показалось, что женщина посмотрела на нее с укором, но, возможно, это ей лишь показалось.
– Не беспокойтесь, мы с удовольствием попьем чаю с вашим печеньем, – заверила гостья и снова обратилась к мальчику. – Ведь так? Ведь это очень любезно со стороны хозяйки угостить нас сладким, – и, оглянувшись вглубь дома, спросила: – Где можно помыть руки?
– Придется подняться наверх, – Тася машинально провела ладонью по клетчатой скатерти, смахивая крошки. – Все удобства на втором этаже. Внизу ванная в плачевном состоянии, да и дверь не открыть, заржавел замок.
– Ничего страшного, – успокоила гостья и продолжила: – Вчера вечером мы выучили новое стихотворение, и сейчас мой сын нам его расскажет. Расскажешь? Всем очень интересно.
– О, – воодушевилась Тася, почему-то радуясь, что тема продажи дома отошла на второй план. – Послушаю с удовольствием!
Но мальчик молчал и смущенно жался к выходу, и Тася поспешила прийти ему на помощь:
– Ах, это вовсе не обязательно! Мы можем просто так попить чаю, безо всяких стихов. Стихи это не самое главное. Вы знаете, мой сын никогда не любил читать стихи на публике, хотя знал их очень много – у него отменная память. И ничего страшного! Сейчас он учится в университете. Знаете, ведь это зависит…– тут она осеклась, так как на этот раз она не могла ошибиться – женщина смотрела на нее с явным недовольством. – О… простите… я, наверное, зря вмешиваюсь…
Воспользовавшись замешательством, мальчик скомканно буркнул:
– Погуляю по комнатам, – и быстро исчез в темном пространстве дома.
3.
Раз, два, три, четыре, пять!
Я опять
Иду искать!
Кто не спрятался –
Я не виновата!
Детская считалка
– Ну что ж, дом действительно требует серьезных вложений, – подытожила женщина, завершив осмотр второго этажа и направляясь к лестнице. – Но в целом мне все понравилось, очень уютно и атмосферно. В вашем доме есть что-то, чего нет в других подобных постройках.
На минутку гостья задержалась у пожелтевшей фотографии, висевшей на стене под стеклом, на ней виднелся дом в самом начале строительства.
Тася, внимательно наблюдавшая за своей гостьей, в который раз ощутила в ней что-то знакомое: уверенный голос, решительные движения, хозяйский поворот головы. А эти светлые волосы, голубые глаза и строгий пронзительный взгляд! И одета она была элегантно, но слишком классически для своего еще молодого возраста – бежевые брюки, того же тона водолазка, коричневый клетчатый кардиган.
Внимательно изучив фотографию, женщина принялась спускаться.
– Дом с историей, это важно. Вы, надеюсь, оставите фото? Муж любит такие экземпляры, в них чувствуется связь времен.
– Могу сделать копию, – отозвалась Тася, спускаясь следом. – А чем занимается ваш муж?
– О, – голос гостьи приобрел значимость, – он инженер, делает расчеты для строительства летательных аппаратов, они потом летают в космосе.
– Да что вы? – Тася была искренне удивлена. – Мой папа тоже занимался чем-то подобным. Только он рассчитывал траектории, и все было секретно и очень серьезно. Он был ученым.
– Неужели? – откликнулась женщина, все больше погружаясь в темноту лестничного пролета. – Любопытно!
– Конечно, ваш дом для нас чуть великоват, – голос женщины продолжал звучать откуда-то из недр дома, – но к нам приезжают гости, будет где разместить их. А какие-то комнаты можно объединить и превратить в студии, сейчас это модно. Одну из террас обязательно отведем под кабинет мужа.
– Вы можете отремонтировать папин кабинет.
– Отличная мысль!
– А у вас большая семья? – прокричала Тася куда-то вниз.
– У нас? Нет, вовсе нет. Мой муж, я и сын. – Женщина вдруг замолчала, а потом крикнула: – Мой сын! Вы не видели моего сына? Тео!
– Тео?
– Да, вы не видите наверху моего сына? Он же убежал осматривать дом, но его не было ни в одной из комнат.
– Да… – смутилась Тася. Увлекшись показом, она совершенно забыла про мальчика. – Не волнуйтесь, он должен быть где-то здесь, ему некуда деться.
– Но в вашем доме легко заблудиться!
– Так всем кажется поначалу, потом свыкнитесь. Уверена, мальчик где-то здесь.
– Ах, вы не знаете моего Тео! – еще больше взволновалась женщина и снова крикнула: – Тео, ты где? Нам скоро уезжать! Тео!
К этому моменту обе женщины уже спустились на первый этаж и стояли в тесном пространстве холла.
– Какое интересное имя у вашего сына.
– Обычное имя. Дед по мужу был французом, звали его Теодор, а женился он на переводчице из России и переехал к ней в Воронеж. Так что сына, получается, мы назвали в честь прадеда-француза.
– Моя бабушка тоже из Воронежа, – заметила Тася, а потом вдруг добавила: – А меня назвали случайно, представляете! Хотели Викторий, а папа поехал регистрировать и вернулся с «Таисией» в свидетельстве о регистрации. Кто бы мог такое подумать? Маме это не понравилось.
Женщина с любопытством посмотрела на хозяйку.
– Да уж. Мне бы тоже так не понравилось: планируешь одно, а потом раз – и кто-то все меняет помимо твоей воли. Я склонна понять вашу маму. Это такая мука – жить с ученым, они в быту вечно все путают. Тео! – Женщина быстро прошлась по гостиной, заглянула в кухню и раздраженно добавила: – Ваша мать была права: имя у вас и правда невыразительное. Тео! Да где же ты, наконец?
Ничуть не обижаясь, Тася решила приободрить гостью.
– Не переживайте, мы сейчас его найдем, – сказала она и направилась к выходу. – Наверняка он давно уже в саду с вашим мужем. Пойдемте!
Женщина последовала за Тасей, но внезапно остановилась у небольшой плотно закрытой двери с матовым стеклом и прислушалась.
– Куда ведет эта дверь? – помедлив, поинтересовалась она.
– В старую ванную комнату, – объяснила Тася. – Я говорила, мы ее не используем; даже не помню, когда последний раз ее открывали, что-то с задвижкой.
Женщина подошла к двери поближе и, сделав знак «тс-с-с», снова прислушалась.
– Мне кажется, там кто-то есть. Что-то постукивает…
Тася улыбнулась:
– Не обращайте внимания. Это трубы, они всегда издают чудны́е звуки, с самого основания дома.
Но женщина, словно не расслышав сказанных слов, тихонечко взялась за ручку.
– Там никого быть не может, – покачала головой Тася и, уже открывая входную дверь, чтобы выйти во двор, шутливо добавила: – Вы же видите, там темно!
– Я то вижу, но говорю вам, там кто-то есть! – взволнованный голос гостьи все же заставил Тасю остановиться и обернуться.
– Он в ванной! Тео! – женщина неловко дернула дверь, но та не поддалась, лишь посыпался из щелей мусор. – Тео?
Настырность женщины начинала утомлять, Тася опустила глаза и принялась разглядывать мыски своих туфель с налипшими травинками и кусочками земли.
– Там никого нет, – равнодушно повторила она и тут внезапно ощутила, как ее охватывает все нарастающее странное беспокойство.
– Нет, есть! – не унималась женщина, уже изо всех сил дергая тем временем ручку . – Что ты там делаешь? Открой сейчас же! Тео! Вылезай, негодник! Мы уезжаем!
– Вы не можете так уехать – вы еще не видели сад! – внезапно брякнула Тася, с досадой осознавая нелепость своих слов.
– Бросьте вы со своим садом! Мне и так уже все понятно!
Тася почувствовала, что ей не хватает воздуха и словно тисками сжимает грудь. «Нужно выйти на воздух, – пронеслось у нее в голове, но вместо того чтобы выйти во двор, она развернулась и быстро прошла в гостиную. Резко отдернув занавеску, она встала у окна и, сложив на груди руки, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов: – Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать, кто не спрятался, я… Надо что-то делать с этой вишней, – бормотала она самой себе. – Надо срочно спились эту ветку, никакого порядка».
– Послушайте, давайте как-то откроем эту дверь, – восклицала женщина в холле. – Я уверена, Тео прячется именно там.
Ситуация становилась совершенно невыносимой.
– Эта дверь запирается снаружи, задвижку заклинило, – бубнила она. – Ее нельзя закрыть изнутри.
– Вы меня слышите? Я говорю, давайте откроем дверь!
– Эта дверь запирается снаружи! – уже громко прокричала Тася. – Ее-нель-зя-зак-рыть-из-нут-ри, – и горько добавила: – Уж я-то это хорошо знаю!
– Да что вы такое говорите?! В том то и дело, что дверь заперта из-нут-ри!
– Вам кажется! – непоколебимо упорствовала Тася, по-прежнему не оборачиваясь. – Очевидно, ее просто заклинило – ванную не открывали чер-те сколько времени! Уверена, дверь просто осела или от времени скособочилась. Дом старый, всякое могло случиться. К тому же внутри темно. Если бы там кто-то был, то горел бы свет.
– Вовсе нет. Идите и посмотрите сами!
– Да говорю же вам, – неожиданно для себя зло вскрикнула Тася и резко обернулась, – эта дверь ни-ког-да, слышите – ни-ког-да, не закрывалась изнутри! Эта дверь запиралась только снаружи, как и свет. И свет выключался только снаружи! Как же вы не поймете? Включите свет вашему ребенку и выпустите его, если вы так уверены, что он там!
Женщина оторопело посмотрела на хозяйку и, выдержав паузу, постаралась заговорить спокойно:
– Хорошо. Давайте не будем нервничать. Но, согласитесь, не могла же я сама запереть своего сына.
– Почему же не могли? – ехидно усмехнулась Тася, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. – Вполне могли бы. Многие родители так поступают.
– Могла бы? Но зачем?!
– Затем… что он не хотел пить ваш чай и читать ваши стихи! – невольно выпалила Тася.
– Ну… допустим, – еле сдерживая возмущение, проговорила женщина. – Но как я могла его закрыть, когда я здесь, а защелка – там? Снаружи ничего нет – ни замка, ни вашей ржавой защелки или, как вы там говорите, задвижки, черт побери! О чем вы все время толкуете? К тому же, судите сами, разве не было бы логичнее, если бы эта дверь запиралась изнутри?
У Таси громко застучало в висках, и нестерпимая боль из груди поползла в голову. Что-то не сходилось, что-то было не так, что-то не совпадало с прошлым.
– Этого не может быть, – наконец прошептала она и медленно направилась в холл.
– Вот, смотрите сами, – и женщина решительно ткнула пальцем в мутное стекло закрытой двери. – Тео заперся и теперь сидит там в темноте и прячется. Тео, сыночек, включи свет, дорогой, и прекрати меня мучить. Эгоист! Ты не ценишь наше время! Ну подумай сам, надо делать дела, а я должна тратить драгоценные минуты на эту ерунду!
Тася вздрогнула и посмотрела на гостью – конечно же, как она сразу не поняла, кого она ей так напоминает. Нет-нет, она не была точной копией, но… но все равно сходство было очевидно.
Тася дернула за ручку, старое дверное стекло задребезжало, сор и труха-штукатурка посыпались на пол, но дверь не поддалась – она действительно была закрыта.
– Может быть, ваш муж закрыл эту дверь? – в замешательстве предположила она.
– Какой муж?! – вспыхнула женщина. – Ах муж… но он ждет нас в машине. Надо срочно ему позвонить, пусть придет и вскроет вашу дурацкую дверь! – и она выхватила из сумочки телефон.
Тася медленно провела ладонью по косяку, потом по ручке, затем по стенам вокруг двери.
– Вот, убедились? Ни замков, ни защелок, ни выключателей! Что я вам говорила? Всё внутри! – торжествовала женщина. – Тут, видно, сто раз все переделано и вы сами что-то напутали!
– Нет, – словно сквозь сон покачала головой Тася, – с тех пор в доме не было ремонта, – и, закрыв глаза, прижалась лбом к дверному стеклу. Липкий холодок пробежал между лопаток и застрял в кончиках пальцев.
– Тео, – неуверенно позвала Тася. – Тео?
За дверью было тихо, но все же она различила чье-то дыхание и еле заметное движение за темным стеклом.
Шишел–Мышел,
Сел на крышу…
– Какая ужасная связь! – досадовала женщина где-то в прихожей, пытаясь дозвониться мужу.
Но Тася ничего не слышала, все внимание ее было приковано к тому, кто прятался за дверью ванной комнаты.
– Я знаю, что ты там, не бойся, ты в безопасности. Ты не будешь пить чай, и не будешь читать стихов, и не будешь жить в этом доме. Не бойся. Я выпущу тебя. Справа от двери… – Тася зажмурилась, колючие слезы наворачивались на ее глаза, – …справа… выключатель…справа... нажми на него, милый… – говорить было почему-то нестерпимо больно, и Тася прикладывала огромные усилия, чтобы выдавливать из себя слово за словом. – Справа… справа от двери…
Послышался щелчок, и зажегся тусклый свет. Сквозь рифленое стекло прямо у двери возник маленький темный силуэт.
– Ах! – воскликнула женщина и подалась вперед, но Тася остановила ее рукой; затем опустилась на колени и после долгой мучительной паузы наконец обреченно выдохнула:
– Здесь, под ручкой, внизу… задвижка, Тео… поверни ее, милый, не бойся… Здесь, внизу… здесь…
Шишел-Мышел
Сел на крышу…
Какое-то время в ванной было тихо, но затем что-то задвигалось, резко щелкнуло, и дверь приоткрылась.
«Прости, Шишел-Мышел…» – еле слышно прошептала Тася, закрыла глаза и сжалась. Беззвучные, так давно рвавшиеся наружу слезы вдруг хлынули из глаз, словно соляные реки вымывающие из памяти обиды и старый сор.
Шишел-Мышел…
Шишел-Мышел…
Шишел-Мышел…
Взял –
И вышел!
4.
В поле суслики свистели,
и скрипели коростели
в созревающем овсе.
Вдруг замолкли сразу все
и помчались кто куда,
опустели провода –
улетели шесть ворон
к воронятам в гущу крон.
Детская считалка
– Как же ты напугал нас, – говорил молодой мужчина, сидя на корточках перед мальчиком и отряхивая ему курточку. – Вечно что-то придумаешь, фантазер! Разве можно запираться в чужих домах?
– Простите Тео за его выходку! Но это вечно такая головная боль, если бы вы только знали, – говорила женщина, обращаясь к Тасе. – Он всегда где-то прячется, а что еще хуже, запирается. Тео, ты опять всех напугал.
Мальчик молчал.
– Детский бунт? – игриво проговорил папа мальчика и сделала «козу»: – Коза-коза-дереза.
– Он такой упрямый! – вздыхала женщина и нервно поправляла волосы. Какая-то гневная боль пронизывала ее лицо, но, может быть, это Тасе лишь казалось. Она стояла поодаль, прислонившись к лестничному косяку, курила и внимательно наблюдала за мальчиком. Наконец, встретившись с ним взглядом, осторожно спросила:
– Что же ты делал в ванной?
Тот долго выжидательно смотрел на Тасю, словно ждал от нее какого-то знака, но не дождавшись, просто ответил:
– Слушал.
Молодой папа хмыкнул:
– Что слушал, Тео?
– Звуки, – уже увереннее откликнулся мальчик.
Мужчина поднял голову и вопросительно посмотрел на Тасю.
– Да, он прав, – устало согласилась та и почему-то испытала облегчение. – Я уже говорила, это старые трубы и вытяжки, вечно гудят и цокают.
– Нет, не трубы, – возразил Тео.
– Конечно же, трубы.
– Нет, – нахмурился мальчик. – Это он так разговаривает.
– О боже! – женщина бросила тревожный взгляд на мужа.
– Кто? – мужчина нетерпеливо улыбнулся, было похоже, что и ему порядком все надоело.
– Шишел-Мышел, – сказал мальчик и неожиданно крикнул: – Хочу чаю!
Боль на лице женщины стала явной, и она отвернулась.
Ее муж задумчиво повертел головой и с наигранной бодростью хлопнул в ладоши:
– Ну, рады были познакомиться. Думаю, мы вас утомили, нам пора, – и направился к выходу. – Жду вас в машине.
Тася отвернулась. Хотелось пить и согреться. Она прошла на кухню, где за столом сидел Тео и, весело болтая ногами, пил из одной из чашек приготовленный, но так и не тронутый остывший чай. Рядом валялись конфетные фантики и надкусанное печенье. Тася вдруг рассмеялась и взъерошила Тео волосы.
– Вы уж извините, что все так вышло, – прозвучал у нее за спиной голос женщины. – Приехали смотреть дом, а получилось...
– Может быть, все-таки чаю? – Тася дотронулась рукой до остывшего чайника. Ей казалось, что с момента приезда гостей прошла вечность. Солнечные лучи стали жестче, белее, за окном качнулась ветка, и в стремительном прыжке с березы на ель перескочила белка.
– Нет, и так задержались. Лучше поедем. Мы позвоним.
Тася не ответила – она чувствовала себя уставшей и ждала, чтобы гости поскорее уехали. И все же в ней присутствовало и другое – странное и почти незнакомое ей чувство – чувство, подобное тому, которое возникает после долгого запутанного путешествия, когда усталость смешивается с новым обновленным ощущением жизни.
Допив чай, Тео ловко соскочил со стула и, взяв стоящее на столе фото, протянул не то Тасе, не то своей матери. – Вот!
– Откуда ты это взял? – всплеснула руками женщина. – Кто тебе разрешил?
– Не беспокойтесь, – махнула Тася рукой. – Это лишь фото.
– Посмотри, мама! – настаивал Тео. – Это же ты и папа!
Женщина равнодушно покрутила фото в руках и вернула на стол.
– Конечно же, нет, Тео, с чего ты взял?!
– Это мои родители, – объяснила Тася. – Тео прав, вы с мужем на них очень похожи.
Женщина еще некоторое время задумчиво смотрела на фото, но потом все же встрепенулась и, кинув что-то похожее на «Нам лучше уехать», исчезла вместе с мальчиком за входной дверью – так же внезапно, как и появилась.
Тася проводила их взглядом и улыбнулась.
5.
И у галки есть смекалка – поняла опасность галка. Поняла опасность галка, ведь у галки есть смекалка.
Коршун мчался с высоты, галка спряталась в кусты, галка спряталась в кусты. Кто остался? –
Только ты!
Детская считалка
– Ты ни в чем не виновата, Тася, – раздал приглушенный голос, и в темном пространстве лестницы послышались чьи-то мягкие шаги. Кто-то спускался – ниже, ниже, последняя ступенька.
Солнце сменило угол, и теперь тени в комнате стали вытянутыми, а освещение приглушенным; только четыре граненых стакана в стеклянной горке вдруг заиграли, заблестели всеми гранями, словно вобрали в себя весь комнатный свет.
– И мы не виноваты, – в дверях гостиной появилась знакомая фигура в накинутой на плечи Тасиной детской кофточке.
– Я знаю, мама.
– Мы не были бездушны.
– Я знаю, мама.
– Мы хотели как лучше.
– Я знаю, мама.
– Мы не умели иначе.
– Я знаю, мама.
– Мы были молоды, поспешны и нетерпеливы, мы торопились жить, как и ты торопилась жить, потом, когда повзрослела.
– Знаю, мама.
– Но теперь, когда ты взрослая и все понимаешь, тебе не следует повторять наши ошибки…
– Конечно, мама…
– Тогда зачем ты закрыла Тео в ванной?
Молчание.
– Тася?
Граненые стаканы погасли, свет опустился ниже и заскользил по полу словно туман.
– Я не закрывала его там – лишь приоткрыла в ванную дверь.
– Да, Тася, ты приоткрыла дверь, ты указала путь.
– Но он заперся сам.
– Да, и ты убегала в ванную, сама запиралась и часами сидела там в темноте.
– Это была такая игра…
– Конечно, игра, – фигура перешла к окну и превратилась в темный силуэт, словно вырезанный из черный бумаги. – И нам тогда казалось, что мы все делаем правильно, мы позволяли тебе играть, ведь мы сильно тебя любили…
– Я знаю, мама.
– Так же сильно, как ты любишь сына…
– Знаю, мама.
– Но и ты бываешь с ним бездушна, поспешна и нетерпелива, допускаешь ошибки…
– Да, знаю, мама.
– А все потому, что не хватает времени, мир так велик…
– Нет, мама!
– …так необъятен, и следует все успеть.
– Нет, мама, мир – маленький. И всего – не успеть.
– Маленький?
– Мир маленький, мама, и этот мир рядом, – Тася отвела взгляд от стула и задумчиво оглядела комнату, застывшую в ожидании, потом перевела взгляд на окно, за которым виднелась старая вишня, одичавшие яблони, а за ними – лес. – И ничего там нет, за забором: ни людей, ни машин, ни домов. Весь мир – здесь.
– Ах, Тася, ты так и не повзрослела и опять все путаешь…А ведь даже твой Шишел-Мышел уже постарел, плохо ходит и говорит неясно.
Раздался резкий звонок телефона.
– Ну, наконец-то! Мы вам звоним-звоним, а вы недоступны! Клиенты уже у ворот. Откроете? А то там все заперто.
– Заперто? Но ко мне уже приезжали.
– Когда? Вы о ком говорите?
– Молодые муж и жена с маленьким мальчиком.
– Это не они, про таких ничего не знаю. У меня пожилая пара с собакой – я же вам рассказывал!
Молчание.
– Так вы откроете?
Молчание.
– Алё, вы опять пропали!
– Жаль, что ваши клиенты опоздали.
– Но они приехали даже раньше! Прошло всего полчаса с моего последнего вам звонка.
– Да? Странно. Но это не меняет дела. Я уже уехала.
– Как же так?
– Боюсь, мои планы изменились – я больше не продаю дом.
Тася встала с дивана, накинула на плечи темный клетчатый кардиган, брошенный на стуле, прошла через холл в прихожую, распахнула входную дверь и вышла во двор. Деревья вздохнули, закачали молодыми зелеными кронами и наперебой зашумели:
Галка спряталась в кусты!
Кто остался? –
Только ты!
Тася обернулась и посмотрела на дом, в окне ее комнаты на втором этаже стоял Шишел‑Мышел и весело махал ей рукой.