Петр Образцов. О ВКУСНОЙ И ЗДОРОВОЙ ПИЩЕ

Семён Михайлович родился в дороге, в скором поезде Ленинград – Воркута, воспетом в известной пенитенциарной песне. Не нужно думать, что его родители, в частности ехавшая в том поезде мама, следовали к месту отбывания наказания, вовсе нет. Мама маленького Семы, как ласково стала она его называть, была проводницей этого скорого поезда № 388. Отправление с Московского вокзала, время в пути – почти точно двое суток. Зачем проводница в заключительной стадии интересного положения согласилась сопровождать вагон с символическим номером 13, спросите вы, и опять ошибетесь, приняв косвенные доказательства за прямые улики. Мама Семы была всего лишь на седьмом, ну разве что с половиной, месяце беременности и ощущала себя совершенно пригодной для выполнения своей привычной работы. Трудно ли собрать билеты, раздать белье и тайно распродать ящик водки сменным горным инженерам, которых судьба в лице институтской комиссии распределила в проклятый невольничий город, где под слоем вечной мерзлоты залегают толщи прекрасного коксующегося каменного угля. И просить о подмене и отказываться от законного, как полагала Маргарита Степановна, приработка было ей не с руки. Хотя на самом деле и согласно УК РСФСР она занималась не просто спекуляцией, а спекуляцией с использованием государственного инвентаря (вагон № 13) и в особо крупных размерах (за рейс в оба конца набегало до трех ящиков водки, что превышало установленный УК лимит на мелкую спекуляцию).

В общем, обходчик пути Михаил Илларионович с легким сердцем и тайной радостью отпустил свою супругу в последний рейс на Воркуту, заранее предвкушая встречу с буфетчицей станции Москва-третья Зинаидой. Подступало лето, и вполне можно погулять не в доме, а в закрытой беседке рядом. Барак семьи Забубённовых стоял между путями восточного направления, и к стуку колес все давно привыкли. А вот запах Зинкиной «Красной Москвы» в комнате Маргарита Степановна обязательно бы унюхала – обоняние у нее было отменным и, кстати, генетическим путем передалось Семёну Михайловичу. Так что лучше в беседке, куда «Ритуля» (Зинкино выражение) не заходит по причине ненависти к запаху тавота. Михаил Илларионович убедил супругу, что профессиональную смазку нельзя держать под открытым небом, да и могут спереть. А где еще хранить, не в доме же?

Однако все вышло не так благополучно, хотя и обошлось. На перегоне Зеленоборск – Рыбница, только что продав инженерам из второго купе вторую бутылку, Маргарита Степановна неожиданно почувствовала, что прям-таки рожает. Хотя совсем не время – от тряски, что ли? Переваливаясь, как воркутинский шахтер после смены, она добралась до своего закутка и прилегла. Вроде отпустило.

Вскоре пришел начальник поезда, взглянул на Маргариту и забеспокоился. «Никак, рожать собралась, дура», – подумал начальник и побежал за медработником – с тех пор, как в прошлом году в спецвагоне два насильника искусали и исцарапали друг друга чуть не до смерти, поезду была придана одна единица младшего медицинского персонала. Забавно, что один из насильников был по врачебной части, работал гинекологом и хвастался, что употребил народную артистку СССР Аллу Тарасову прямо в кабинете. Драка и завязалась, когда второй страдалец части третьей статьи 117-й (изнасилование несовершеннолетней) не поверил и поднял гинеколога на смех.

И уже вскоре, между станциями Бугры-Полярные и Уса, при содействии медработника Маргарита Степановна родила мальчика, который был заранее назван Семёном (девочка стала бы Степанидой, в честь дедушки). На радостях инженеры взяли еще водки, причем весь навар пошел начальнику, подумала еле живая Маргарита. По прибытии в Воркуту она не стала регистрировать младенца, припрятала его в своем закутке и договорилась с начальником, что тот не выдаст. Место рождения и прописка у малыша должны были быть ленинградскими, и это удалось сделать, благо в их барак на восточных путях никто из медчасти никогда не захаживал и факт рождения в бараке не оспаривался. Вот только из беседки несло тавотом с примесью каких-то духов. Не иначе Зинка была. Ну, я тебе еще устрою, кобель чертов.

Прошло положенное время, и недоношенный Сема стал вполне крепким бугаем‑девятиклассником. Учился неплохо, но все время жаловался на аппетит – не в смысле, что ел без аппетита, а в смысле, что аппетит был волчий и все время хотелось жрать, причем желательно белковую пищу. А какие доходы у проводницы, даже подворовывавшей, и у обходчика путей – известно, и на мясо для сынишки никаких денег не хватит. Кончилось дело, как это бывало нередко в далекие 70-е годы, исключением Семёна из школы. Вызывают как-то Маргариту в школу…

– Вот, Маргарита Степановна, у нас произошло экстраординарное событие, – сказала англичанка, классная руководительница.

– Чё? – переспросила мама, думая все еще о своем, о Зинке подколодной. Училка пододвинулась к ней и тихо произнесла, почти прямо в ухо:

– Ваш Семён, по всей видимости, съел секретаря нашей комсомольской организации, Лену Крохину.

Маргарита задумалась. Секретарь комсомольской организации – это больше или меньше дочери завклубом, про которую Сема сознался ей на прошлой неделе? Наверное, не меньше. От завклубом удалось отбиться парой коньяка, а как тут-то выйдет?

– Что же вы молчите, Маргарита Степановна? – уже громче спросила англичанка. – Надо что-то делать, и здесь вы коньяком не отделаетесь, могут переквалифицировать в антиобщественный поступок. А за это по головке не погладят!

«Настучали уже про коньяк!» – подумала Маргарита.

– А чего квали… фицировать-то? С кем не бывает. Вы вот тоже его на неделе из класса выгнали, из-за этого что же теперь, по миру идти?

– По миру не по миру, но из школы исключить могут! И даже точно исключат – что это за манера такая, как что, так сразу и за горло! Я понимаю, девочка сама во многом виновата, нечего было Семино произношение передразнивать, но съесть – это все-таки слишком!

– А что это он такое произносил, – насторожилась Маргарита. – Ругался, что ли? Мы его этому не учим. Да и не поэтому он. Растет больно быстро, вот есть и хочет все время. Или все же ругался?

– Нет-нет, он вежливый мальчик, просто вместо the (она смешно высунула кончик языка и зашипела) он говорит «тзе», но это дело поправимое. Пойдемте к директору.

Англичанка как в воду смотрела – директор ничего не хотел слушать и исключил Семёна Забубённого из средней общеобразовательной школы, хотя рекомендацию в ПТУ все-таки дал, в ПТУ с уклоном в общественное питание, как и попросила Маргарита. У Семы вскоре должна была начаться другая жизнь, но на первое время, просто чтобы мальчик пришел в себя, мама отправила его в деревню под Вологдой.

***

Все знают, что русская деревня с каждым годом все пустее и пустее. Крестьянин вымирает, но особенно мало стало крестьянок, которые еще и удирают в город. Поэтому вологодскому областному людоеду Сёме (Семён Михайлович Забубённов) стало все труднее и труднее находить пропитание. Дело в том, что Сёма питался только особями женского пола. И не потому, что девушки и даже разведенки гораздо вкуснее. Сёма считал, что поедать мужчин – это гомосексуализм чистой воды. И чистой еды.

Мучаясь от голода уже второй день – последнюю оставшуюся в деревне девицу, библиотекаршу Викторию Олеговну, он не хотел кушать еще и по эстетическим соображениям, Сёма напряженно думал, что же теперь делать и как обеспечить возобновление белково-мышечных запасов. Ничего не придумав, он малодушно побрел в библиотеку, просто ноги сами понесли. Сёма жил в крайней южной избе, чтобы ветер, согласно розе ветров, относил печной дым со специфическим запахом в сторону от деревни. Надо отметить, что Сёма с презрением относился к сыроедению и уважал Устав воинской службы, согласно которому рядовые и сержантско-офицерский состав должны быть обеспечены горячей пищей не позже чем через час после прибытия к местам дислокации.

Библиотека красиво возвышалась на крутом берегу реки Мирзоянки, переименованной из Мокрухи в честь чиновника из области, съеденного на ее берегу заезжими гастролерами. Они предлагали ножку и Сёме, но он отказался по известным причинам. Тем более что трапеза отдавала каким-то национализмом – гастролеры говорили с сильным азербайджанским акцентом.

Но вернемся в наше время. Сёма вошел в библиотеку и облизнулся в ответ на приветственную улыбку Виктории Олеговны, еще вовсе не старой курочки. Он пошевелил в кармане рабочими маникюрными ножницами, доставшимися ему от… впрочем, это не важно. И все-таки эстетическое чувство оказалось сильнее примитивного чувства голода. Сёма присел на скамейку под портретом Ганнибала Лектера, вывешенного Викторией Олеговной вследствие ее любви к актеру Энтони Хопкинсу, и вдруг, неожиданно для самого себя, он честно объяснил умной библиотекарше всю ситуацию. Кстати, такой же портрет висел в красном углу и у Семёна, но по несколько иным причинам.

– Ох ты, господи, да как же вы теперь, без питательных-то веществ? – запричитала библиотекарша. – А может, вам картошечки сварить?

– Ничего не получится, Виктория Олеговна – грустно ответил Сёма. – У меня на углеводы пищеварительных ферментов совсем не осталось. Придется, видно, помирать…

Виктория Олеговна задумалась. Как же помочь хорошему человеку? И ведь действительно хорошему – недавно Сёма переложил ей крышу терраски, покрасил наличники и подарил библиотеке свою личную книгу про центральноафриканского императора Бокассу. Думала она недолго, потому что была действительно неглупой барышней.

– Знаете что, Сёма, а не поехать ли вам в столицу, в город Москву? Это огромный город, в нем пищевого ресурса хватит на сотню таких интеллигентных каннибалов, как вы.

– А как же это ехать? – спросил Сёма, давно не выбиравшийся за северные избы родной деревни. Как говорится, где родился, там и пригодился!

– Это просто, и я вам помогу, – ответила Виктория Олеговна. – Мне тут по образовательному гранту президента выделили мобильник, сейчас позвоним и закажем такси до станции… хотя… Семён Михайлович, это может быть дорого. У вас деньги-то есть?

– Даже и не знаю… Вроде есть, но какие-то странные, не по-нашему написано… вот, смотрите.

– Так это же доллары США! – воскликнула Виктория Олеговна. – Замечательно, они прекрасно подойдут! Откуда они у вас, Семён Михайлович?

– Так это еще с прошлого лета. Помните, приезжали девчушки из российско‑французской этнографической экспедиции?

– А, ну да, конечно. Так, значит, звоним? – спросила библиотекарша и тут же стала набирать номер.

Время было сухое, дорогу не развезло и такси приехало уже через час, Сёма как раз успел собраться. В пути его укачало, и всю дорогу до вокзала Сёма проспал, но на поезд успели как раз вовремя. Напичканный долларами Семён Михайлович купил билет в вагон СВ, попутчиком оказалась знаменитая доярка, направляющаяся на заседание Государственной Думы по вопросам запрещения генетически модифированных продуктов питания. В этом вопросе Сёма полностью солидаризировался с дояркой, отужинав которой лег спать до столицы.

В Москве Сёма прямо с вокзала направился по единственно известному ему московскому адресу – в Этнографический институт Академии наук. Он сохранил визитку одной из этнодевчушек, а как добираться, ему подсказала еще в поезде проводница, которой несказанно повезло в этот день, хоть она об этом никогда и не узнает – проголодавшийся Сёма позавтракал остатками вчерашнего ужина, хотя обычно предпочитал свежатинку. В метро Сёму поразило необыкновенное количество объектов питания с обнаженными животиками, причем у некоторых в пупок были вставлены колечки, цепочки и чуть ли не любимые вилки-ложки. Это сильно подействовало на гастрономическое воображение Семёна Михайловича, он часто сглатывал слюну, но, будучи педантом, завтракал, обедал и ужинал в строго установленное время. И время еще не пришло.

В Этнографическом институте он вошел в первый попавшийся кабинет, где сидела средних лет дама в очках (вещь совершенно несъедобная, подумал Сёма – об очках, не о даме) и стукала на компьютере. Сёма поздоровался, а на вопрос, чего надо, вежливо справился насчет работы. Дама удивилась, сообщила, что никаких объявлений они не давали, да и платят у них жалкие гроши, но, впрочем, а что вы умеете, господин Забубённый?

– Я вообще-то по пищеварительной части, – потупился Сёма.

– Тогда это точно не к нам! – торжествующе высказалась дама. – А кстати, как это вы обратились именно в наш институт?

– Да вот у меня визитка есть…

– Ой! – воскликнула дама. – А ведь мы их уже год как ищем! И француженка с ними была? Это же международный скандал!

– Была, да. И знаете, привкус какой-то странный…

– Какой странный? Как бы вы его определили?

– Какой-то болотный привкус… гнилостный слегка…

– Так это же очевидно! – радостно воскликнула дама. – Это же от лягушачьих лапок! С ума сойти, да это же потрясающая этнографическая подробность! Просто сенсация! Об этом срочно надо написать в наш «Вестник»! Давайте-ка все с самого начала.

Сёма стал рассказывать, а дама сразу же застучала клавишами. Сведений, полученных от Сёмы, ей хватило на классическую трехстраничную публикацию в «Вестнике», недоставало только одного: сезонных вкусовых изменений, но тут наш герой ничем не мог ей помочь, девчонки были в деревне всего один раз и летом.

– Ну и ладно, это для другой статьи, – сказала дама и задумчиво добавила, посмотрев на потолок: – Отпустят ли средства на зимнюю экспедицию? – И еще, обращаясь уже к Сёме: – Огромное вам спасибо, Семён Михайлович. Жаль только, работы для вас у нас нету. Но я вам дам совет: вы вот что, вы поезжайте вот по этому адресу, там у меня знакомые, и все объясните.

И Сёма поехал, и все объяснил. А поскольку должность как раз освободилась, ему предложили на полную ставку. Так Сёма чуть было не стал критиком в отделе прозы толстого литературного журнала. Деньги небольшие, зато с бесплатным питанием. Однако он вспомнил, что у него имеется рекомендация директора для поступления в ПТУ по разряду питания, и сами звуки этого вкусного слова заставили Семёна покинуть редакцию. Так русская литература не получила нового Белинского или Латунского.

***

Только в ПТУ он узнал, как совершенно бездарно и безвкусно относился он к своему рациону питания. Родители не подсказали, а сам он не догадывался, что человечество давным-давно изобрело тепловую обработку продуктов! И только теперь, попробовав сначала бульон и вареную лопатку, а затем, на лабораторных занятиях, и приготовленный на гриле шашлык, он узнал подлинный, ни с чем несравнимый, восхитительный вкус придурковатой однокурсницы. Вот ведь какой парадокс – дура дурой, а такая вкуснятина!

Будучи к окончанию училища уже кандидатом в члены партии и надежным общественником, а также вследствие рабоче-крестьянского происхождения, Семён Забубённов был распределен поваром в советскую дипмиссию в город Банги, столицу Центрально-Африканской империи. В принципе, можно было выбрать из пяти других африканских стран, но товарищи из 1-го отдела настояли на ЦАИ, поскольку надеялись, что Сёмины пищевые пристрастия помогут ему сблизиться с императором Бокассой, известным своей любовью к убоинке из хомо сапиенс. А у императора можно будет выведать секреты французской атомной бомбы, как известно, сделанной задешево и на коленке. Испытания бомбы проводились неподалеку в пустыне Сахара, и бывшие колонизаторы обычно приглашали своего ставленника Бокассу на это представление.

При первом же посещении императором советского посольства ему подали фирменное блюдо нового повара Сёмы – азу по-татарски (пришлось списать нерадивую машинистку Сафиуллину). Бокасса пришел в такой восторг, что сам упросил посла прикомандировать Семёна к походной императорской кухне, всего на неделю, на время поездки императора на очередной атомный взрыв. Бокассу сопровождали почти все члены правительства, охрана и пара веселых черненьких девчушек, отобранных лично Сёмой.

Этот выбор стал еще одним убедительным доказательством отсутствия у советских граждан даже намека на расистские предрассудки. Тем более что меланин при варке, как объясняли на лекциях в ПТУ по термообработке, распадается с образованием бесцветных продуктов.