ПРЕМЬЕР-МИНИСТР ЭЧХНЫ И ЕГО ДЕТИ
Обновлено: 1 дек. 2021 г.
СИДОРОВ Игорь Геннадиевич – архитектор, художник, фотохудожник, радиолюбитель.
Участник многочисленных коллективных выставок в России и за рубежом.
В частных коллекциях, музеях и галереях находится более 800 живописных и графических работ Игоря Сидорова.
Родился 7 февраля 1960 г. в Норильске Красноярского края. Через год родители увезли ребенка на Северный Кавказ, в Моздок. Затем (1966 г.) семья переехала на Урал, в г. Краснотурьинск Свердловской области. Здесь Игорь окончил среднюю, музыкальную по классу фортепиано и художественную школы.
В школьные годы увлекся радиолюбительством и получил лицензию на радиостанцию UA9CQM (ex: RA9CFW). Ее позывные можно услышать на всех коротковолновых диапазонах и сейчас.
В 1985 году окончил Уральскую государственную архитектурную академию и некоторое время трудился главным архитектором г. Усть-Катав (Челябинская область), затем художником в театре юного зрителя (Екатеринбург) и архитектором в мастерских художественного фонда России.
После развала СССР стал свободным художником.
Театральную деятельность начал в 1991 году с постановки кукольного спектакля «Диоген» в г. Моздок (Республика Северная Осетия). Спектакль стал лауреатом всероссийского фестиваля театров в Москве. Две куклы из этого спектакля переданы в Музей театра С. В. Образцова по его просьбе.
Оформил около шестидесяти спектаклей разного плана (драматические, детские, кукольные, эстрадные шоу) в городах России. Спектакль «Чемоданное настроение» (театр «Ангажемент», Тюмень) на Международном театральном фестивале в 2007 году в Екатеринбурге отметили как «Лучший спектакль для детей и юношества». Достижением считает спектакль «Носферату» по пьесе Николая Коляды, поставленный в театре «Ангажемент». Спектакль участвовал во многих театральных фестивалях и везде был отмечен за безупречную сценографию. На международном театральном фестивале в Ялте в 2011 г. получил Гран-при, обойдя театральные коллективы из девяти стран.
Занимался архитектурно-художественным проектированием освещения общественных зданий: госуниверситета, консерватории, домстроений архитектора Малахова и других строений в Екатеринбурге, а также в Первоуральске, в Нижнем Тагиле.
С 2012 года работает главным художником в Уральском государственном театре эстрады (Екатеринбург), где оформил более двадцати спектаклей для взрослых и десяти детских постановок.
Реставрирует иконы. Одна из ярких работ в области реставрации – восстановление тринадцати икон XIX века в концертном зале Мужского хорового лицея (Екатеринбург).
Премьер-министр Эчхны и его дети
Весной 2016 года я занырнула глубоко в интернет в поисках иллюстраций к своему сборнику рассказов «Рояль в горах». Требовалось нечто ироничное, чуть даже гротесковое и при этом философское. Искала долго и безрезультатно. Уже почти отчаялась, как вдруг однажды поздним вечером случайно набрела на персональный сайт главного художника Уральского государственного театра эстрады Игоря Сидорова и восхитилась разнообразием и стилистикой его творчества. Просидела до утра, рассматривая картины, фото, костюмы, декорации, исполненные в неповторимой манере, с использованием разнообразных приемов и цветовых решений. Удивилась биографическим совпадениям: Игорь оказался моим земляком-екатеринбуржцем и выпускником того же архитектурного института, который десятью годами раньше него окончила и я. Отобрав несколько работ, я обратилась к автору с просьбой разрешить опубликовать их в сборнике. Мы встретились в Екатеринбурге, погуляли в центре на Плотинке, выпили кофе, полюбовались внезапно налетевшей грозой, а потом… Потом сидоровский «Дворник» в лихо заломленной ушанке застучал по клавишам на обложке «Рояля в горах», а над моим рабочим столом уравновесили друг друга гиря и воздушный шарик – один лишь взгляд на это грустное и одновременно смешное «Равновесие» возвращает мне утраченный было ироничный взгляд на жизнь. Философичные парадоксы отличают все работы Игоря Сидорова – живописные, графические, фотографические, театральные. При взгляде на них не покидает ощущение, что эти пейзажи и персонажи тебе уже где-то встречались… Возможно, не здесь, не в этой жизни, но встречались и… Почему-то кажутся знакомыми лица жителей загадочной страны Эчхны, придуманной художником…
– Наш свердловский архитектурный выпустил не только профессиональных архитекторов, но и таких известных личностей как музыкант Вячеслав Бутусов (заслуженный артист РФ, создатель рок-групп «Nautilus Pompilius», «Ю-Питер» и «Орден Славы»), режиссер Владимир Хотиненко (народный артист РФ), певица Анастасия Полева (автор песен, лидер рок-группы «Настя»), но ты – особый случай. У тебя охват шире: есть архитектурные проекты и театральные, живописные работы и графические, дизайнерские и фотографические. Какое из разных творческих направлений оказалось тебе самым духовно близким?
– Пять лет мне было, когда я принял участие в своей первой профессиональной выставке. Мама водила меня в изостудию, я там нарисовал картину «В цирке», и в 1965 году прошлого века ее отправили на Международную выставку детского рисунка в Таиланд, о чем есть официальный документ. А первый фотоаппарат попал мне в руки, когда я учился в третьем классе, то есть, в 10 лет. Примерно тогда же родители подарили мне видеокамеру, и я даже сам нарисовал и снял какой-то мультфильм. Вот так и началось всё, оттуда, из детства.
– Тогда почему архитектурный, а не худграф, не ВГИК?
– Я после школы еще не знал, что в Свердловске есть архитектурный институт и поступил в Уральский политехнический на радиофак, потому что еще и радиоделом занимался всерьез. А через год в газете увидел объявление о наборе на подготовительные курсы в архитектурный, где обещали учить рисунку и живописи. Бросил учебу, пошел туда и поступил в архитектурный. Почему не в художественное училище? Хотел сразу получить высшее образование.
– Получил, но все равно архитектором не стал…
– Ну да. Я защитился на «отлично», имел право выбрать себе любое распределение по своему желанию. Я выбрал самую большую зарплату – 180 рублей в месяц. Это была зарплата главного архитектора города Усть-Катав в Челябинской области. Как молодой специалист я обязан был отработать на этом месте три года, но… Тогда местные власти были… да и сейчас есть гнусные и противные. Я не мог с ними в одном болоте квакать. Я хотел строить город-сад так, как меня в институте учили, а меня заставляли строить так, как хотят городские вожаки. Я с ними не соглашался, и меня очень скоро отпустили на вольные хлеба. Вернулся в Свердловск и стал работать сначала художником, потом заведующим художественно-декорационным цехом в Театре юного зрителя.
– Пришлось переучиваться?
– Нет. У меня была большая практика живописца и бутафора, мне хватало. А потом у нас арендовал площадь известный художник Герман Иванович Метелев. Сейчас он уже на том свете, среди русских классиков, его называют уральским Леонардо. Тогда он был главой нашего Союза художников, делал в цехе ТЮЗа эскиз мозаики «Четыре времени года». Так вот, с его помощью я аккурат перед перестройкой перебрался в Комбинат художественного фонда Союза художников РСФСР. Это были времена, когда труд художника ценился очень высоко. Если в ТЮЗе я зарабатывал 120 рублей в месяц, то в Комбинате худфонда не меньше тысячи. Но после перестройки заказов не стало и художники стали просто откровенно голодовать.
– И ты с ними?
– Конечно. А потом открылся первый художественный салон, и я начал сдавать туда свои работы на продажу. Появились небольшие деньги… Такая вот эволюция произошла: сначала были деньжищи, потом ничего, потом какие-никакие денежки…
– Неужели живопись кормила?
– Не сказать, чтобы от пуза. Покупали задешево, но часто. Удалось выжить в те сложные времена. Я снова оказался на вольных хлебах, в свободном полете. Писал картины, но еще сомневался, по правильному ли пути иду. Окончательный выбор состоялся после встречи с великим Мишей Шаевичем Брусиловским в Екатеринбургском музее изобразительных искусств в 1997 году. Там была моя персональная выставка «Поцелуй ангела», я тогда накрасил и выставил что-то около шестидесяти картин. После открытия выставки на второй день я пришел в зал, такой наивный, думал, там толпа народа, а никого не было. И вижу, по лестнице поднимается Миша Брусиловский. Я его, понятно, знал, он меня, разумеется, нет. Он быстренько так пробежался по периметру зала, посмотрел картины. Я за ним наблюдал. И, уже входя в комнату к искусствоведам, он буркнул: «Наш человек!» Услышав от большого мастера такую оценку, я понял, что мой профессиональный выбор сделан окончательно.
– Почему в отношении своей живописи ты употребляешь термин «красить картинки», фотоработы называешь «фотокарточками»? Это сознательный эпатаж?
– Дело в том, что я не люблю пафос. Не люблю эту показную вальяжность, когда этак, сидя в кресле, говорят: «Я написал картину!». Я говорю: «Накрасил картинку»… Да, в общем, какая разница?! Главное – во все вкладывать свой смысл. Меня на протяжении всей жизни не волнует мнение окружающих…
– Как так?! Разве можно совсем не реагировать на мнение публики?
– Можно.
– Даже когда хвалят? Неужели никаких приятных чувств не испытываешь?
– Кто хвалит? Самая главная похвала и самое важное мнение, это когда большой художник называет тебя «свой человек!» В это умещаются все дипломы, награды, звания… Ну, есть у меня «Грамота губернатора Свердловской области» за вклад куда-то там, валяется где-то. Лучше бы конверт с деньгами дали вместо этой бумажки. Нет, деньги чиновники себе оставят, а художнику грамоту дадут.
Время пришло Задворки Дети
– Для фоторабот ты выбираешь странные места и ракурсы Екатеринбурга, снимки получаются очень выразительные, по каждому можно рассказ написать с завязкой, кульминацией и развязкой, но грустные. Специально отыскиваешь треш или, случайно наткнувшись, не можешь пройти мимо? Что так задевает тебя в екатеринбургских задворках?
– Я люблю ходить по городу, находить интересные ракурсы. У меня отличная техника, куча объективов, недавно купил себе на день рождения отличный маленький фотоаппарат, который можно в карман положить. Хожу-брожу, снимаю… В старых зданиях, в их архитектуре есть такая особенность: они еще на стадии строительства красивы, и когда в них уже живут люди – они тоже очень красивы, и в то же время они красивы, когда их покидают люди и они начинают разрушаться. Такое свойство у старой традиционной архитектуры. А современное строительство, это «стекло-бетон-железо», оно ужасно выглядит, и когда начинает строиться, и – за редким исключением – выглядит страшно, когда построено, а когда разрушается, вообще скелет жуткий стоит. Нет, я умею снимать гламурную тусовку, сам в нее вхож, но она мне не интересна. Мне интересны подробности настоящей, подлинной жизни на задворках: калитки, трубы, белье на веревке, ржавая колонка – в них судьбы людей, их истории.
– У тебя истории не только в фотокарточках. И в каждой живописной картине, даже в натюрмортах так много содержания, что по ней хочется написать рассказ! Полагаю, не очень много поклонников у такого рода искусства?
– Большинство моих работ покупают коллекционеры, потому что они не для интерьера. Повесить такую картину в комнате или в офисе с точки зрения современных архитектуры и дизайна будет, как говорится, ни к селу, ни к городу. Хотя однажды, лет десять назад, ко мне обратился очень богатый торговец бензином. Говорит: «Хочу купить несколько ваших работ» – и перечисляет картинки, которые я красил для себя. То есть я понимал, что их никто не купит, что они только для выставок и для себя, поэтому продавать совершенно не собирался. И вдруг этот человек тычет пальцем в эти работы, их было штук шесть-семь, и говорит, что хочет их купить. А я как раз был совершенно без денег, согласился, назвал сумму. Ну, поторговались немного, я скинул цену, а он дал денег на оформление. Потом я пришел к нему в офис за расчетом, смотрю, а все мои картинки там висят. Это было так неожиданно. И всего один раз.
– Ты никогда не вступал ни в какие творческие союзы, не примыкал к творческим объединениям, почему?
– А зачем? Что я буду от этого лучше рисовать, что ли? Это раньше, когда трудовой стаж шел и госзаказы поступали, важно было стать каким-нибудь членом. А после перестройки, когда отменили статью за тунеядство, смысла в разных членствах не стало, и сейчас я его не вижу. А потом мне позвонили из Театра эстрады и предложили должность заведующего художественно-постановочной частью, а затем ввели должность главного художника, и я до сих пор ее занимаю. Так сказать, совмещаю официальную работу и работу свободного художника и не чувствую необходимости куда-то
вступать.
– Судьба живописца трудна, жизненный путь тернист, не возникает желания все бросить?
– Иногда появляется мысль, что лучше быть сантехником. Как хорошо было бы: починил кран, пришел домой, жене деньги отдал, и живи спокойно дальше!.. Я ведь могу красить картины под малых голландцев, выписывать пейзажики, человечков, но это же… Это уже не я буду. Мои коллеги, которые пошли по такому пути, мне потом говорили: я правильно сделал, что не стал себя ломать. Но не зарекаюсь, жизнь может повернуться другой стороной и придется согнуться ради заработка. У меня все-таки не самое плохое положение. Есть работа, зарплата. Свободные художники сейчас только те могут заработать живописью, кто пишет парадные портреты на заказ. Швондеров каких-нибудь рисуют. Или набирают студии обучения рисунку и живописи детей, взрослых. Не покупают сейчас картины ни за какие деньги, нет рынка. Я выставляю работы на продажу, но если что-то и покупают, то наброски за две-пять тысяч. У тех, кому мои работы нравятся, нет денег. А богатые… Богатые часто просят подарить. Мне тут один миллионер как-то позвонил, подари, говорит, все равно никто не купит! Ф-ф-ф… С какой бы стати я стал ему такие подарки делать?
– Ты создал свою страну Эчхна. Рисуешь ее пейзажи, портреты жителей... Откуда такая фантазия, и вообще, фантазия ли это?
– Как-то нарисовал мужика какого-то, совсем… ну… необычного, что ли… и думаю, как же мне эту картинку назвать? И вдруг это слово – Эчхна – как будто прозвучало у меня в голове. Я его быстро записал, потому что часто забываю собственные мысли. Потом посмотрел в гугле – нет такого слова, совсем! Ну, вот так она и появилась, эта страна. Потом уже пейзажами обросла, жителями населилась. У меня выставка была, посвященная этому государству, называлась «Эхо Эчхны». Меня тогда спросили, что это за страна такая и что за люди эчхнийцы?.. Это было… Да, пять лет назад! Ох, как же быстро время летит!.. Понимаешь, это трудно объяснить, я же там как бы премьер-министр сейчас и… Не всех и каждого туда впущу…
– Меня примешь? Можно мне там выделить ма-а-а-ленький участок с домиком под деревом?
– Можно. У меня там ни поборов никаких нет, ни ограничений, все люди добрые, красивые и друг друга уважают.
– Паспорт гражданки Эчхны дашь?
– Паспортов там тоже нет.
– Хорошо. Посмеялись и ладно. Вернемся в Екатеринбург. Несмотря на светлую палитру, твои живописные работы жизнерадостными не назовешь, они скорее грустно-философичные, хотя грусть в них смягчена юмором. Это особенно отчетливо видно в графике, где краски не скрывают печаль, и в жанровых фото. Ты сам какой по натуре – грустный человек или веселый?
– Я всяким бываю. Могу и разгневаться. Но в основном, если судить по отзывам коллег, я человек добрый, хотя не компанейский балагур. Откровенный, ничего не скрываю и, как мне кажется, честный в своих работах.
– В Театре эстрады, где ты работаешь, ощущается влияние современных тенденций? Работая над спектаклем, ты можешь, скажем, допустить обнаженку в костюме, то есть, отсутствие костюма, или чернуху в декорациях?
– Нет, у нас чернухи и порнухи нет. Самый авангардный у нас Николай Коляда. Я с ним работал, но и у него чернухи нет. Мы вместе делали спектакль по его пьесе «Носферату», Коляда возил спектакль по стране и за рубежом, получал разные призы. В том числе и за мои костюмы и сценографию. Но меня на вручения не приглашали почему‑то.
– Коляду в Эчхну возьмешь?
– Да. Ему там самое место.
– По картинам дореволюционных и советских художников можно изучать историю страны, быт разных социальных групп... Скажем, суриковская «Боярыня Морозова» – эпохальное событие: и сюжет, и сама картина! Дейнека так писал свои производственные полотна – можно до деталей изучать профессиональные тонкости сталеваров, монтажников… Как ты думаешь, почему сейчас нет художников, которые отражали бы современность? Представляешь масштабное жанровое полотно: «Отжатие братками бизнеса у частного предпринимателя» или «Участие ОМОНа в рейдерском захвате завода»? Нет ничего подобного! И у тебя тоже все больше фантазийные сюжеты. В них есть эмоция, энергия души человека, но нет внешних обстоятельств события. Можно их додумать, конечно, но это не будет исторической правдой. Почему?
– М-да. Насмешила. Не знаю почему. Наверное, все дело в отсутствии заказов на такие работы. Если бы заказы были, то нашлись бы и хорошие исполнители. Писали бы современные города с небоскребами, офисы, братков и депутатов на заседаниях.
– Ты стал бы такие заказы исполнять?
– М-м-м-м… Скорее всего, нет. Хотя… Жрать захочешь, что угодно накрасишь.
– Есть такое мнение, что художнику трудно найти свою музу. У тебя тоже не сразу личная жизнь сложилась. Как сейчас, есть рядом с тобой верная берегиня, или ты снова в поиске? Вообще, как ты считаешь, спокойная семейная жизнь и творчество совместны?
– Когда меня спрашивают, есть ли у меня муза, я всегда отвечаю, что муза – это когда мне не мешают. Идеальная жена та, которая не лезет под кожу и не отвлекает от занятия искусством. Заниматься искусством – значит быть эгоистом. Мир творчества и мир быта – это два разных мира. Женщинам нужно внимание и деньги. Было бы у меня сейчас больше денег, нашлась бы и берегиня. Но история моей личной жизни показала, что женщины, с которыми я за свои шестьдесят лет встречался, женился, имел общих детей, рано или поздно уходили, но потом… Первая жена, моя ровесница, с которой мы сошлись и развелись еще в институте, она как-то сказала за себя, но как бы и за всех следующих моих жен: «Игореха, какая же я была дура, что ушла от тебя!» Женщины, когда уходят к другому мужику, они потом ведь сравнивают новую жизнь с прошлой, и, если в прошлом не было алкогольного или криминального ужаса, они всегда сожалеют и хотят вернуться. Мои прежние жены тоже все хотели вернуть наши отношения, но… Я на это не соглашался и не соглашусь никогда. Сам не изменяю ни женщине, ни искусству и другим измен не прощаю.
– По-твоему, что главное в отношениях между мужчиной и женщиной?
– Умение разговаривать. Не выяснять отношения, а слышать друг друга. У меня родня на Кавказе, я там в детстве часто проводил каникулы. Там было принято устраивать большие семейные застолья. Все беседовали спокойно, никогда не ссорились. Не было ни драк, ни разводов. Всегда можно договориться, если общаться без упреков и претензий.
– Зато в каждом браке у тебя рождались дети – это же прекрасно. Ты с детьми отношения поддерживаешь?
– Конечно. С самой младшей, пятилетней Машей, вчера виделся. Другие уже взрослые, у них своя отдельная жизнь. Дети, которые всегда со мной, это мои работы – картины и театральные постановки.
– Ну, в этом смысле ты многодетный отец. Остается только пожелать тебе и в дальнейшем оставаться таким же творчески плодовитым. Удачи тебе, Игорь.
– Спасибо. И тебе. И авторам вашего журнала, и читателям.
№ 2 (37) 2021