Светлана Малышева. ВРЕМЯ САМЫХ ДЛИННЫХ ТЕНЕЙ. ФОТОПОЭЗИЯ
Я спросила: «Вы что, влюбились?»
Я спросила:
– Вы что, влюбились?
И засмеялась назло себе.
Так голова кружилась
В этой нелепой кутерьме.
– Но вы… вы даже не знаете,
Как я пахну…
– И как же пахнете вы?
– О-о-о, если бы вы любили,
Я бы пахла свежестью воздуха.
Воздуха после дождя.
– А если…
– А если… то как пустыня
Пустынная – пылью,
Которая вас накрыла.
– Но как я узнал бы, что это вы?
– А вы бы меня не узнали,
Вы же были под зонтиком.
Но если бы ветер вырвал
Зонтик из ваших рук,
Вы бы меня увидели,
Мокрую и несуразную,
какими бывают женщины после дождя.
И это была бы я.
– А если бы я не увидел?
– …Вы бы меня искали…
Так важно первое слово.
Теперь
Не спрятаться, не отвертеться,
Закружиться в словах,
Убирая все лишнее,
Оставляя первое, важное.
Я теперь не могу не писать…
– Вы что, влюбились?
И начинается бесконечность.
И дождь стучит по крыше.
И такая кругом кутерьма.
Ты знаешь, какого цвета любовь?
Ты знаешь, какого цвета любовь?
Когда она входит в твой дом?
В дом, в котором есть зеркала…
Платья она надевает цветные,
Все – из солнечного света,
Чуть-чуть золотые.
А когда завершается вечер,
На ней, как обычно, надета
Рубашка из лунного света.
Сиренево-розовая утром,
Когда на рассвете неслышно
На цыпочках в комнату входит,
И губы твои в полумраке,
Стесняясь тебя, находит,
И, не дыша, укладывается рядом,
Сворачивается клубочком,
И беспокойным взглядом
Твой сон охраняет.
Потом надевает пурпур
И на твоей груди
Расцветает светом зари.
Синей краской на горизонте
Высвечивает волну,
И акварелью прозрачной
Рисует невидимые цветы,
Там, на лопатке,
Где не увидишь ты.
У родинки на плече.
И тут просыпается музыка.
Издалека,
Как будто сквозь облака.
Облака пропускают луч,
Слегка касающийся завитка
И изумрудной каплей ноктюрна
Украшают твои глаза.
Сквозь тюль
На предрассветном окне
Любовь наблюдает,
Как солнце вплетается в ваши тела,
Летящие на простыне,
Белой, как саван,
И хрупкой, как песочный замок.
Она открывает комод
И достает что-то новое.
Ты знаешь, какого цвета любовь?
Голос его тягучий, медовый.
Он читает мне Эренбурга.
Я закрываю глаза,
Я стараюсь слушать.
Я стараюсь слышать.
Я растворяюсь в этом городе,
Имя которому – Париж.
По серым улицам бреду я
Навстречу солнечным людям,
Коротающим время
В прокуренных кафе.
Сто лет минуло,
Но они все здесь, на месте.
Им вовек не исчезнуть –
Так они велики…
Он читает, всё тише и тише.
Он думает, что я сплю.
А я – нет, я просто
Живу сейчас там,
Среди шума и гомона,
В сигаретном дыму.
Я хочу надышаться тем воздухом.
Я хочу впитать в себя их голоса,
Их глаза и движения рук.
Я хочу знать наверняка,
Что мир прекрасен так,
Как чувствовали его они,
Все эти старины Хэмы,
Модильяни и Сутины,
Голодные, нищие,
Просветленные.
Я хочу знать,
что они были не зря
И оставили этот мир нам,
Спасенный их красотой –
Спасенным их красотой.
Я открываю глаза.
Тугая медовая тишина.
Томик Эренбурга на простыне.
Спящий человек,
С любовью читавший мне.
И это не сон.
Губы, руки, жар сплетенья
Губы, руки, жар сплетенья
В полуночной тишине…
Мысли, мысли, сновиденья,
Снова руки. Ты во мне,
Я в тебе, и в этом мире
Нет дождя и солнца нет,
Нет здесь звуков,
Нет волненья…
Тишина.
Тишина любовной песни.
Тишина любовных слез.
Тишина любви небесной.
Тишина счастливых грез…
И твои слова в смятенье
Сорвались с горячих губ.
Ты сказал, что так нежданно
Полюбил за тишину
Эту женщину земную…
– Ты что, плачешь?
– Я люблю.
Глаза из солнечного света
Глаза из солнечного света,
Улыбка в капельках росы,
Морская синь и воздух лета
Застрял в песках ее косы.
И сердце облаку кричало:
– Грустить сейчас мне недосуг!
И хохотало, хохотало
Готовое скатиться с губ.
И в облаках воздушной песни,
В улыбке солнечных лучей
Звенел, росою опьяненный,
В недоумении ручей.
Глазам из солнечного света,
Улыбке в капельках росы
Задорно вторил воздух лета,
Застрявший в уголках души.
Белье морозное из детства
Белье морозное из детства,
Его шуршанье, запах, стыть –
В стране из солнечного света
Не каждому дано забыть.
Там снежной россыпи не знают,
И снежной пыли перелив
Там никогда не оседает
На кроны вековых олив.
Но иногда звонок из детства
Вдруг непонятно почему
Заставит громко биться сердце
И плакать по морозному белью…
Сегодня яблоко упало в снег
Сегодня яблоко упало в снег
И алым боком
Ко мне перевернулось.
И червоточинка на нем
Такой была испуганно-незрелой,
Что я нагнулась
И я его взяла озябшими,
Без варежек, руками –
Оно мне улыбнулось
Бликом солнца
На влажной кожуре,
Слезою растопилось
От теплоты моих замерзших рук.
А я застыла –
Я не могла понять,
Чем яблоко в снегу прекраснее того,
Что на траву
Осенним днем скатилось.
А завтра заметет пурга
И занесет
Сегодня припорошенное снегом,
И только зябкая моя рука
Запомнит тот изъян на яблоке,
Упавшем
За нежданным снегом следом.
Засиренится лето знойное
Засиренится лето знойное,
Заведет шарманку свою,
Небо станет такое звонкое!
Море станет такое дерзкое!
Звезды станут такими близкими!
Люди будут такими светлыми!
Будешь ты на веточке знаковой
Пятилистный цветочек выискивать,
Что б потом себя не оплакивать,
Что бы счастье свое накликивать.
Будешь ты на поле ромашковом
Приговаривать цветики-лютики,
Лепестки вроде все одинаковы –
Но последний-то должен быть с плюсиком.
Будешь ты ночами да белыми
В лица вглядываться в одинокие –
Будешь ты губами незрелыми
Души пробовать светлоокие.
Лето длинное, да не долгое,
Ночи светлые, да обманные,
Утра теплые да росистые,
Дни высокие да с закатами.
Будет день опять тридцать первый,
Будет осени первый день.
Небо станет такое низкое,
Море станет такое темное,
Звезды станут такими чистыми.
Люди будут такими близкими.
И начнем отсчет,
К лету новому,
Неизведанному,
Непрочтенному.
Почему ангелы приходят ночью
Интересно,
Почему же ангелы приходят ночью?
А потому, что ночью есть звезды,
А по звездам легче спуститься на землю
И увидеть окно, одно среди сотен,
Которое светит.
Ангел в окошко тихо так стукнет
И сквозь стекло неслышно проникнет
В комнату, в ту,
Где стол все еще не прибран,
И на столе чайник дымится,
И на столе – чашка для гостя,
И на тарелке – сладостей горстка.
Ночью промерзлой
Ангел зайдет в дом твой погреться –
Там в ожидании взгляд твой лучится,
Все уже спят, а тебе не спится.
Ангел присядет в рубашечке белой
И, попивая из блюдечка чай,
Неспешно беседу начнет между делом.
А ты, примостившись на край постели,
И, от восторга теряя дар речи, спросишь:
– Ты помнишь ли, друг мой любезный,
Как мы с тобою баранкой хрустели
Под одеялом у бабки в деревне?
На самом-то деле, спросить ты хотела:
Как там твой Милый и все ли в порядке?
И на холсте его девственно-белом – как?
Не пожухли ли в этот раз краски?
Гость твой на лампочку щурит глазки,
Он вспоминает бабкины сказки,
Он вспоминает снег и салазки,
Вы с ним давно в этой ангельской связке.
Ангел со стульчика спрыгнет проворно
И на дорожку конфету прихватит,
И, повернувшись, уже с порога, скажет:
– Дружок мой, твой Милый в порядке.
И на холсте не пожухли краски.
Ангел ночной с подоконника – в темень,
В темень ночную шагнет и негромко,
Как колокольчик, серебряным звоном
Вдруг захохочет.
Сахар просыпан, и ложка на блюдце –
След от него на столе остался.
На небосводе минут через десять
Яркой звезды огонек заметался –
Ангел на месте.
До дома добрался.
Ты преспокойно закроешь ставни.
Я не исчезла
Я не исчезла, нет.
Я жду тебя,
И неизменно это место,
Где солнце по утрам
Мир золотит своим лучом,
Где от росы трава искрится,
Где птица пением своим
Нас приглашает
К Богу причаститься.
Я не исчезла, нет.
Я не могу.
За нас двоих
Идти по горным тропам
Мне суждено,
Где ветер не дает забыться
И не дает забыть.
Где кипарис смеется,
Когда оливе говорит,
Что все пройдет,
И шепот серебристых листьев
Несет тебе благую весть –
Я не исчезла, нет.
А потому мы оба есть…
***
На стенах моих комнат –
Очертанья твоих те́ней.
На стенах моего дома –
Очертанья твоего Бога.
На стенках моего глаза –
Два очертания сразу:
Начала и конца,
Рождения и ухода,
Сложения и распада,
Рассвета и заката,
Смеха раската
И слез лавины.
И так теперь надо.
И так безысходно рядом –
Радостно глазу
И больно глазу.
И с этим нет сладу.
Есть время самых длинных теней –
Я встану с тобой рядом
И стану с тобой – единой.
И не увидеть сразу –
Кто из нас невиди́мей.
Мы – тень и ее отрада.