Александр Поликарпов (Стрельцов). ИНОПЛАНЕТЯНИН

Кого в нынешней деревне удивишь безлюдьем? Никого не удивишь. Не в деревнях, в селах, где в былые времена по две-три сотни жилых домов считали, теперь хорошо если в полусотне найдешь живые души. Это в селах. Что тогда про деревни говорить? В деревнях, да в дальних, да в небольших, да среди бездорожья, несколько стариков и доживают свое.

Летом приезжают отдохнуть молодые, бывшие деревенские, нынешние городские. Дети, внуки. Да тоже не наверное. Когда приезжают, когда не приезжают. Родительские дома ветшают. Ремонтировать их желания нет, и денег нет, и смысла нет. Для кого ремонтировать? Внуки сюда ездить не станут. Так и говорят: «Отвяжитесь вы со своей деревней! Не нужна она нам». Продавать тоже некому. Далеко от города и дороги нет. И газа нет, и магазина нет. И медицинской помощи никакой. О школе и помнить забыли.

Павловка так и стояла. И до города из пушки не дошибешь, и дорога – только на карте. На самом деле, как шутили в Павловке, не на карте, а на тракторе. Да и на тракторе не всякий раз. В весеннюю распутицу и трактор утопишь. Газ – баллоны. Кто хочет, себе привозит, а так нет. Готовить на плитке, а электричество дорожает. Нечем платить за электричество – ступай печь топи или мимо счетчика пользуйся. Нечестно, а что делать­то? Были бы деньги.

Одно украшение – тихое место. Река – вот тебе, тут же, хоть из окна удочку закидывай. Река хорошая, широкая, рыбы достаточно. Можно бы не удочку, сеть кидать, но не кидали. Не из-за боязни, что накажут. Кто накажет? О каком-то там рыбнадзоре только слышали, видеть его никогда не видели. Не рыбнадзора боялись, а здравый смысл держал. Раскинешь сеть, вытянешь полну, куда потом рыбу девать? День ее есть, два, три. Потом до того вкус собьешь, что и глядеть на эту рыбу – только нервы себе портить. В три горла пихать не станешь, откуда их взять три? Незачем тогда и рыбу губить.

Бор отменный. Грибов – косой коси. Некому косить. Малина. Тоже без потребностей. Зреет и осыпается. Землянику, когда поспеет, ходишь ногами топчешь. Куда ее обойдешь? Везде ягода.

В Павловке в лучшие времена, при колхозе, живых было сорок три дома. Теперь постоянных жильцов и половины нет. Старики со старухами понемногу шевелятся. Больше старухи. Живучие! Две из них, Сергевна с Алексевной, еще и спляшут на праздник, и рюмашку маханут. Сергевна мелкая, смешливая, любопытная. Все бы ей знать. Алексевна крупная, сильная, спокойная. Чужие дела ей до лампочки. Но подруги. С юности подруги.

Умирает Павловка. Нежилые теперь дома рушатся. От четырех домов одни стены стоят, а на пятом весной, со снегом, с крыши лист железа сполз. Теперь ветрами кровлю разметает – прощай, дом!

Домов десять под присмотром. На лето приезжают владельцы и живут. Бывает, по великой суши, пробиваются через их засохшую болотину на машинах. Но чаще бросают машины на том берегу, нанимают моторку и переезжают реку со своим барахлишком на моторке.

На том берегу, километрах в двух, железнодорожная станция. При станции поселочек. Какое в двух! Ошибочное мнение. Ближе. Когда из Павловки до причальных мостков в лодке доплыл, то от мостков до поселкового магазина десять минут хода. И от магазина до станции тоже десять минут. Хотя да, две версты, пожалуй, как раз и наберутся.

Невелик поселочек, а к жизни лучше прилажен, не как Павловка. Средняя школа имеется. Медицинский кабинет с сестрой Валентиной Михайловной. Летом автобус с врачами целый день возле администрации стоит, пациентов принимают. Семья мигрантов не пойми откуда приехала, парикмахерскую открыла. Раз в месяц приплывают в Павловку. Это удобно. Как бы без них стариков стричь?

Работы нет, вот что плохо. Только на железной дороге работа, на станции. Уламываться за гроши. Выручают дачники. По берегу дач настроили. Летом дачники живут. От них доход идет: огород вскопать, сухое дерево свалить, траву выкосить, сарай сколотить. Зимой – за дачкой присматривать, тоже не даром. Надумают хозяева по зимней поре заявиться, отдохнуть, винца попить, к их приезду снег от ворот откинуть. Опять рублишками зашелестят.

В Павловке и такого удовольствия не было. Ни дороги железной, ни станции. Развалины бывшей молочной фермы, стены с дырами вместо слесарной мастерской, слой слежавшихся гниющих опилок там, где звенела пилорама, сосновый столб с откушенными электрическими проводами – вот и вся производственная база. И дачники – не такие, как на том берегу, а все свои. Оттого и прижимистые. Все бы им бесплатно, за спасибо. Оплаты не предлагают, думают, чтобы не обидеть. А деревенским денег со своих спрашивать тоже неудобно, те бы сами догадаться должны: другие нынче времена, не бескорыстные. Другие времена, другие отношения, другие правила жизни.

Но, взглянуть с иного размышления, хотя работы нет, так и работников в Павловке тоже не вот вам, выбирайте. Подавляющее большинство – худосочные пенсионеры. Из старух самые бойкие все те же Сергевна с Алексевной. Однако у них свой промысел. Сергевна держала кур, и яйца у нее расходились на ура. Алексевна гнала. Но только для тех, кого знала, для надежных. Чужим нипочем не продаст. И своим с длинными языками тоже не продаст. Хоть ты ползай перед ней на брюхе: «Надежда Алексеевна! Пожалуйста! Поллитровочку! До чего магазинная надоела. Так хочется натуральной, деревенской!» Не продаст. Нету. И не было.

Не подумать, что Алексевна беспокоилась, что на нее напишут. Хотя, конечно, и не желала такого-то. Напишут – участковый в их глушь все равно не поедет. Сюда ехать – бензина сколько сжечь, себе ничего не останется. И доедет – с нее штрафы брать нечем. Остерегалась Алексевна чужих по иной причине. Не хотела плохих разговоров. Вот, мол, спекулирует, спаивает. Дурной славы для себя не хотела. Щепетильной была по части людской молвы.

Получив от Алексевны разворот, обиженные и злые на нее покупатели шли к Коле‑плотнику.

Коля – самый молодой из постоянных жителей Павловки, пятидесяти не исполнилось. А сколько исполнилось? Пес его знает. Коля, кажется, и не меняется. Высокий, сутулый, крупный в чертах. Хлопает на вас бесцветными ресницами при не сказать темных, не сказать светлых, при каких-то рыжих глазах. Когда выбрит, когда нет. Когда стрижен, когда лохмат. Зимой и летом одним цветом. Старые кирзовые сапоги, заношенная черная кепка. Зимой серая телогрейка, летом серый пиджак.

Коля – надежный. Ему Алексевна даже в долг отпускала: будут деньги – отдаст. Коля Алексевнино изделие всякому продаст, ему разговоры по барабану, но не всякий у него купит. Коля накидывал на Алексевнину цену свой интерес, и выходило не выгоднее магазинной, а еще и дороже, если сравнивать с самой дешевой.

На возмущение клиентов Коля отвечал одно и то же: «Не нравится, плыви до магазина. Там тебе неизвестно что продадут, а тут продукт честный. Крепостью не около сорока, а поболе сорока. Крепкий и чистый. Ноги не идут, а голова светлая. Хоть по телевизору выступай».

Однако торговым агентом Алексевны Коля был между делом. Он не какой-нибудь. Он свой хлеб старался зарабатывать добросовестным трудом.

Коля до армии состоял в колхозе на подхвате, а после службы поумнел и поехал в город учиться на плотника. Председательша ему сказала: «Возвращайся. Работа для тебя есть. Без зарплаты не останешься».

Так и вышло. Работа была, зарплата была. Но недолго. Объявили перестройку. Страна ожила, задвигалась. Ожидания какие-то появились, надежды на лучшую жизнь. Потом перестройку прихлопнули, и началась разломайка.

Колхозы – долой! Такая реформа. Поделили земельные паи. Теперь можно слить паи вместе и работать по-старому, а можно свой пай забрать и хозяйствовать в одиночку. От реформы их колхоз увял едва ли не за год. Пропала зарплата. За ней куда-то пропала техника, молочное стадо, инвентарь. После пропали председатель, главбух и главный механик.

Потом за колхозом обнаружился большой долг по кредиту. Банк всем пайщикам грозил тюрьмой. Хорошо, приехали какие-то городские ребята, предложили выкупить земельные паи. Паями от банка и откупились. Даже понемногу выдали на руки.

Потом эти ребята нарезали колхозную землю на участки и продали под дачи. Говорили, что получили от продажи втрое против того, за что покупали. Местные только в затылках чесали: чего мы сами не догадались продать под дачи?

Продали землю на том берегу. В Павловке не купил никто. Добираться неудобно. Невозможно добираться.

Так и осталось Павловка в неуютном положении. Земля брошена, а не тронь. Выйдешь за деревню – не твоя больше земля-то, чужая по новому порядку. Луга пропадают – не коси. Пашни заросли, а пахать не смей – разрешения нет. У кого скотина была, так порушили. Разве можно скотину без земли держать? Тут самим непонятно чем жить. Средний возраст подался на электричку. Кто где по станциям приткнулся. Молодежь лето за летом разъехалась по городам.

Колин отец, Александр Михайлович, очень переживал за колхоз. Всю жизнь в колхозе. Как так колхоз рухнул? Не мог он сам рухнуть. Тут враги. Их рук дело. Переживал, переживал и умер. Мать, Анна Ивановна, не уставала удивляться вмиг переменившемуся народу: «Это что за воровство теперь началось? Вмиг колхоз разворовали, а спросить не с кого. Народ только и глядит, что бы от прежнего государства себе утащить. А ведь были люди».

С какой-то поры жаловаться начала: «Что-то меня одышка стала мучить. Гряду пройдешь, никак воздуха не наглотаешься. Не дай бог, слягу. Кто за домом ходить будет? Молодая хозяйка нужна. Коля! Женился бы ты!»

Коля бы женился. На ком жениться? В деревне ни одной девки. На Алексевне жениться? Или на Сергевне? Они, пожалуй, не откажутся. Только Коле такие невесты не удобные.

Мать тоже недолго протянула. За здоровьем следить – к врачам ходить. Где они тут, врачи? Нет уж, сколько бог даст, столько и твое.

Без матери Колино домашнее хозяйство встало. Охота ли одному с кастрюлями возиться?

Коля день где-то промышлял. В каждой усадьбе для него имелась работенка, если мужиков больше нет. Он делает – ему платят. Старухи знали, сотенку со своей нищенской пенсии, а для Коли откладывали. Он бы и даром воды ведро принес, дров охапку бы принес. Не тяжело. Но чем тогда жить? И потом, примета такая есть: от денег не отказываются, а то они ходить к тебе перестанут. Кто совсем без денег, а Коля нужен, тот обедом накормит, с собой завернет. Для чего Коле самому над кастрюлями стоять?

Жил бы Коля, да инопланетяне замучили.

Как-то вечером застал по телевизору передачу, в которой показывали пришельцев. Говорили, что инопланетяне давно на Земле, но обнаруживать себя не желают, скрываются и исподтишка наблюдают за людьми, изучают. Зачем изучают, не сказали, но не для доброго дела, нужно понимать. Люди вон изучали-изучали клопов, а потом, как изучили, морить их начали. И до того у инопланетян любознательность развита, что похищают людей для своих опытов безвозвратно, и вещи тоже похищают. Прячутся инопланетяне по глухим местам, а похищать стараются одиноких, чтобы их не сильно искали.

У Коли после этих разъяснений как заново глаза открылись, озарение снизошло. Про них передача! Про Павловку! У них самая что ни на есть глушь. А одиноких – хоть телегу грузи. И похолодело у Коли на сердце, и слышится ему голос инопланетянский: «Догадался! Ишь ты, шельма, догадливый какой! Обнаружил нашу самую секретную базу. Берегись теперь!»

Коля так же мысленно передает, что не беспокойтесь, мол. Я никому не скажу. Я язык за зубами держать умею. Мне вон Алексевна доверяет самогонкой торговать, а это дело посерьезнее инопланетян будет.

Передает, но чувствует, что ему не верят. Щерятся из углов и не верят.

Коля на другой день по деревне прошелся. Вроде так, то да се, не смотрел вчера телевизор? Передачу забавную показывали, про инопланетян. По какому каналу? По такому-то. Не было там передачи. Там кино передавали.

Тут Коля поежился. Это, стало быть, они ему одному показали. Для чего? Чтобы знал. Для чего знал? Чтобы готовился. К чему готовился? К тому, что они на него виды имеют.

Догадался Коля о присутствии внеземного разума в Павловке, так внеземной разум и стесняться его перестал.

Взялись инопланетяне у Коли имущество потаскивать. Не так чтобы стол вынесли или комод, нет. Ничего такого, что хищением называют, они не вытворяли. Брали по мелочам, но часто. Держали Колю в напряжении и беспокойстве.

Первое, что Коля заметил, были спички. Коробок спичек он клал строго в печурку. Топку разжечь – спички под рукой и всегда сухие. Коснулось тут – спички понадобились. Подошел к печурке, а нет коробка. Себя по карманам похлопал – нет, не гремят спички. Курил бы он, мог бы взять и на место не положить. Но он давно не курил. И денег на курево жалко, и нет его в деревне. В магазин на ту сторону не наплаваешься.

Коля поразмышлял-поразмышлял и решил, что коробок инопланетяне свистнули. Больше некому. Им любопытно, как земные люди огонь себе добывают, вот они и взяли спички для изучения. Черт бы с ними, пусть изучают. Спички у него в запасе есть.

В другой раз стакан пропал. Обычный граненый стакан, на дне старая цена выбита – семь копеек за штуку. Стакан этот Коля берег, зря не трепал. И оттого, что он был у него единственным, и оттого, что сделался теперь, при новой жизни, историческим экспонатом. Теперь за семь копеек такого стакана не купишь. Чай, воду пил из кружки, а в стакан наливал Алексевниного рукоделия, да и то нечасто. Бывало, что душа запросит, тогда и наливал. Из кружки такие вещи пить – мерзость одна, а из стакана – хорошо.

За стакан Коля ругался и кулаком по углам грозил. Так и видел, как инопланетяне из щелей за ним наблюдают и со смеху покатываются. Изучают реакцию человека на кражу дорогого и любимого предмета. Понятно. Только он, Коля, теперь молчать не станет. Договаривались держать их инопланетянское сожительство в секрете – договаривались, он не спорит. Но о том, что они под его честное слово станут его и обижать, об этом не договаривались. Так он с себя честное слово снимает и всем теперь расскажет о том, что за гости завелись у них в Павловке. И нечего на него брови хмурить! Сами первые начали.

Коля и пошел по односельчанам рассказывать о нависшей над ними угрозе. А они не верят. Вначале просто глаза таращили на Колины разъяснения, потом смеяться стали, потом его самого Инопланетянином прозвали.

– Инопланетянин! Приходи забор ставить! Инопланетянин! Приходи баню перебрать!

Насмешливый наш народ. Дело им говоришь – не верят. А какой-нибудь дури навроде коммунизма, или тому, что пенсионерам достойную жизнь дадут, или что в деревню газ проведут – верят.

Необъяснимое явление творится в Павловке. Объясните, если сможете. Они ничего объяснить не могут, только ржать могут. Коля не сумасшедший. Коля желает понять, куда пропадают вещи. Застигнет кого-нибудь на месте из тех, кто над ним ржет, будет объяснение. Пока не застиг – инопланетяне.

Колин дом крайний, ближняя соседка – Сергевна. К ней он и пошел жаловаться на очередную выходку инопланетян.

– Сергевна! Понимаешь, какое дело? Сапоги пропали.

– Куда же они у тебя пропали? – сделала вид, что удивилась, Сергевна.

– Инопланетяне стащили, – уверенно объявил Коля.

– Инопланетяне! – Сергевна теперь не делала вида, а открыто смеялась. – Откуда они здесь? Сюда глава района никак не доедет, а тебе инопланетяне. Сам куда-нибудь засунул и не помнишь куда.

– Зачем бы я засунул? Всегда у двери стояли. Я искал. Везде искал. Там, где и быть не могут, тоже искал. На чердаке искал. Под кроватью искал. В сарае искал. В саду под каждый куст заглядывал. В бочке с водой смотрел.

– В бочке зачем смотрел? – заливалась Сергевна. – Подумал, вдруг они от тебя топиться убежали? Плохая у них с тобой жизнь?

Коля озабоченно смотрел, как веселится соседка, и не улыбался.

– Можно бы понять, если бы сапоги были новыми, – продолжал рассуждать он. – Так ведь не новые. Старые кирзачи, на них и краска давно облезла, пегие стали, и каблуки наполовину стерлись. Зачем им старые сапоги? А? Сергевна?

Подумал и добавил:

– Может, они генетический материал соскабливают? Сапоги генетическим материалом сильно пропитались. Как думаешь, Сергевна?

Соседка перестала смеяться и сказала Коле серьезно и заботливо:

– Бабу тебе нужно в дом взять. Против бабы инопланетяне не полезут, отстанут. А если что возьмут без спроса, такого перца получат, что до скончания своего инопланетянского века чесаться будут.

Сергевна помолчала и добавила со вздохом:

– Кобели и те без суки с ума сходят, а ты человек.

– Можно бы попробовать, – согласился Коля. – Вдруг и вправду отстанут. Только где ее, Сергевна, взять, бабу-то? Мать тоже говорила. У нас, сама знаешь, нет никого. Со стороны сюда ни одна не поедет. Что здесь делать? Жизнь молодую погубить?

– Из поселка попробуй.

– Там кого?

– Наташку возьми. Она свободная.

– Это которую?

– Из магазина, – вкрадчиво, как голову в плечи втянула, посоветовала Сергевна.

– Вон ты про кого… – протянул Коля.

Эту Наташку он знал. И славу, в которой она ходила, тоже знал. Было той Наташке‑продавщице около сорока. Стриженая, пухленькая, ладненькая. Так о ней мужики говорили, что ее весь поселок перепробовал. И не по одному разу. Потому и замуж никто не взял.

– Нет, Сергевна, – замотал головой Коля. – Зачем мне такая жена? Она гулящая.

– Тебе что? – Сергевна и не стала опровергать. – Тебе нужно инопланетян застращать да свою нужду справить. Оформляться не обязательно.

– Смеяться надо мной начнут – кого подобрал.

– Над тобой и так смеются, с твоими инопланетянами. Пусть смеются. А поесть она приготовит, в доме приберет, тряпки перестирает. Из магазина, что нужно, сама принесет. И доход у нее постоянный. Желаешь, так я сосватаю.

– Поговори, – нерешительно согласился Коля. – Если чертей моих погонит, и то добро.

Наташка заявилась через день к вечеру. Не совсем сама, Сергевна привела.

– Вот тебе баба, – сказала Сергевна. – Бери и живи.

Наташка принесла с собой полную сумку еды, чем сразу понравилась Коле. В сумке оказалась и бутылка белой.

– Разлей-ка, Николай Александрович! – распорядилась Наташка.

Коля побежал к буфету. Достал оттуда три запылившиеся рюмки, протер грязным кухонным полотенцем.

Наташка тем временем выложила на стол заранее нарезанный хлеб, колбаску, банку разделанной селедки, посекла на дольки огурец.

– Хозяин! Вилки в доме имеются? Или инопланетяне растащили? – засмеялась она, показывая, что не только деревня, но и поселок знал о Колиных приключениях.

Коля достал из ящика три железные, бабушкины или прабабушкины, вилки, свинтил крышку с бутылки и наполнил рюмки.

– Совет да любовь! – воскликнула Сергевна и, не дожидаясь ответных слов, опрокинула рюмку внутрь.

– Шутница ты, Анастасия Сергеевна! – хмыкнула Наташка и тоже выпила.

– Со знакомством! – сказал Коля, выпил и занюхал кусочком хлеба.

Наташка фыркнула:

– У вас в Павловке, смотрю, все юмористы. «Со знакомством». То мы раньше друг друга не знали.

– Не близко, – уточнил Коля.

– Близко ты и сейчас не знаешь, – засмеялась Наташка. – Показывай свое хозяйство!

– Коля! Ты мне еще рюмочку налей, да я к себе пойду. А вы уж тут смотрите. Хозяйство ли, что ли.

Сергевна выпила, поблагодарила за угощение и ушла.

– Завтра у меня выходной, послезавтра на работу. Будет на чем отвезти? – спросила Наташка.

– Лодка есть. Мотор за завтрашний день налажу, – пообещал Коля.

– Завтра баню топить. Есть у тебя баня?

– Стоит.

– Помою тебя. Закоростел, небось. – Глаза у Наташки сделались сладкими как варенье.

– Истоплю, – сглотнул Коля и почувствовал, как в ответ на сладкие Наташкины глаза внутри него что-то радостно квакнуло.

Ни в этот вечер, ни на следующий день инопланетяне Колю не беспокоили. «Поджали хвосты!» – радовался он. Ему представлялось, что его незваные квартиранты непременно должны быть маленькими, гладкими и хвостистыми.

Так и устоялось. Через день Коля утром отвозил Наташку на тот берег, а вечером встречал у причальных мостков. Пока лето, ладно. А как осенью возить? Дождь, ветер. Река широкая, волна случается крутая. В борт ударит, может и перевернуть. А заморозки начнутся? Тогда как Наташке до работы добираться? По тонкому льду и моторка не пойдет, не ледокол «Ленин», и пешим ходом не перебежишь, тонкий лед, не держит.

В непогодь придется у Наташки жить, в поселке. Неудобно, дом промерзнет. А что делать?

Дни шли к октябрю. Березы еще держали на ветках желтые крапинки листьев. Вспыхнули яркими фонарями лиственницы в бору. Разрумянилась от прохладных ночей осина. Занималось пламя на кленовой роще, чтобы взметнуться к небу красными резными языками в первую неделю октября. Солнца все меньше. Холодного дождя все больше.

Коля ушел к Алексевне на халтуру. У нее с весны двор потек. Она лето протянула, не перекрывала, надеялась, что само собой затянется, что ли? Осенью опять вся обрешетка сырая. Ой! Ой! Коля! Течет. Давай срочно ремонтировать.

Ремонт несложный. Старый рубероид содрать, а новый раскатать. Потом шифером придавить. Рубероид у Алексевны был. Шифер тоже стопкой лежал у стены. Когда колхоз растаскивали, она шифера с коровника приволокла. Ее законная доля бывшего общего имущества. Никто Алексевне не возражал. Не трактор же она себе пригнала. А шифер старый, бросовый. Пусть берет. Барахла не жалко.

Ремонт несложный, но времени требует. Управишься ли по свету, неизвестно. У Наташки в тот день по графику выпал выходной. Коля сказал, что пойдет к Алексевне работать, а живет Алексевна на том конце деревни. Пусть Наташка его к обеду не ждет. Он перекусит наскоро у Алексевны, чтобы светлого часа не терять.

Как ни торопился Коля, а всех дел закончить до сумерек не успел. Да и устал. Уставшему работать – лучше не работать. Хорошо не сделаешь, а плохо никому не нужно. Рубероид весь прибил, а шифера только нижний ряд укрепил. Еще три ряда осталось.

– Алексевна! Не успеваю. Дождя ночью не обещают. С утра приду – доделаю.

– Зайди в дом, – ответила Алексевна. – Выпей хоть полстакана. Намерзся на крыше, как бы не простудился.

Возвращается Коля к себе по темноте. Все ближе к дому, и какое-то волнение в нем поднимается. Вот черным очертанием показался дом, а что-то не так в доме. Не светится дом, вот что не так. На улице темно, и в окошках темно.

С Коли хмель, что от Алексевны нес, сейчас же удалился. Нешуточная тревога весь хмель выгнала.

Заходит на крыльцо – тишина. В доме тепло, протопила Наташка, но мрак и безмолвие.

Коля щелк выключателем:

– Наташа! Наташа!

Не отзывается Наташка.

Коля, не разуваясь, в комнату. В комнате прибрано, а на столе листок бумаги. Коля к этому листку. Наташкин почерк. Он читает, а волосы под кепкой шевелятся.

«Не ищи меня. Меня взяли инопланетяне».

Коля аж зашатался. Вот оно, началось! Затаились, выжидали. Почувствовали, что Коля бдительность потерял, успокоился, и ударили. Сапог и стаканов им мало стало. Принялись таскать людей. А Сергевна говорила, что побоятся бабы. Они, наоборот, с бабы и начали. Ничего они не боятся, потому что инопланетные.

Коля обвел комнату взглядом. Они не одну Наташку взяли. Они все ее вещи подчистили. Одежды ее нет. Большой сумки нет. Тюбик крема на трюмо лежал, тюбика тоже нет. Понятно, понятно. Изучать ее будут в условиях, близких к естественным.

Ночь Коля не спал. Не столько боялся, сколько желал их увидеть, когда за ним явятся. Теперь точно явятся, он же свидетель, а они популярности не любят. Сидел на диване одетый, рядом кочергу поставил. Уж он напоследок кочергой их отходит. Он, хотя и любит зверюшек, не обижает, но за Наташку так отделает, что никакой хирург склеивать не возьмется. Сидел, ждал инопланетян, а под утро заснул.

Утром проснулся от того, что стучали в дверь. Спросонья не понял, схватился за кочергу. Потом разобрал, что Алексевна кричит:

– Коля! Коля! Что не открываешь?

– Иду! – отозвался Коля и направился к двери.

– Я жду, жду, тебя нет, – заговорила Алексевна, вваливаясь в сени. – Времени одиннадцатый час, а тебя все нет. С утра обещался.

– Прости, Алексевна! Ночь не спал. К утру сморило, – взялся объяснять Коля. – Неожиданный фокус образовался. Инопланетяне ожили. Наташку взяли.

– Ты видел, как взяли? – грустно и жалеючи спросила Алексевна.

– Не видел. Без меня. Я от тебя вернулся, ее уже нет.

– Не видел, а выдумываешь.

– Не выдумываю. Наташка записку оставила. Записку ей разрешили оставить. Вроде как последнее желание, так понимаю. Сейчас принесу.

– Не ходи! Не ходи! – остановила Колю Алексевна. – Легковерный! Никакая чертова сила Наташку не брала. Убежала она от тебя.

– Зачем же она убежала? – опешил Коля. – Ей со мной хорошо было.

– Сергевна видела. После обеда с той стороны лодка пришла. Тихо пришла, на веслах. Ткнулась в берег напротив твоего огорода. Сергевне, сам знаешь, все нужно знать. Она давай за лодкой следить. Видит, из-за кустов Наташка выходит. Передала в лодку вещи и сама запрыгнула. Лодка так же тихо обратно поплыла. Сергевна сразу смутилась тебе говорить. Она ведь тебе Наташку привела. Я за сегодняшнее утро все узнала. Наташка совсем из поселка уехала. Снюхалась за лето с новым дачником, который о ней ничего не знал. Жопой перед ним повертела, он и заглотил, как окунь блесну.

– Алексевна! Ты меня не дурачь! – сказал Коля. – Думаешь, не понимаю, что ты мне нарочно про дачника придумала? Прямо сейчас придумала, чтобы я успокоился. Сергевну приплела. Чтобы Сергевна дольше пяти минут какой-нибудь секрет держала? Сроду такого не бывало. Ты, Алексевна, не старайся. Я спокоен. Я правду знаю. И правды не боюсь. Жду теперь, когда за мной придут. Чему бывать, того не миновать. Пойдем к тебе, я шифер достелю.

Под Новый год, как вспоминала Сергевна, загорелось ей напечь пирогов. Мука есть, дрожжи есть, сахара полная банка. Капуста для начинки своя, яйца свои, картошка своя. Молока нет. Молока у Алексевны занять, ей два пакета из магазина привезли. Тогда и Алексевне пирогов дать. Коле бы тоже нужно отнести угостить.

Тут Сергевна подумала, что давно не видела Коли. Дня три не видела, если не четыре. Ни к ней не заходил, ни на улице под окошком не мелькал. Со вчерашнего вечера всю ночь снег лепил, а он с утра дорожку чистить не выходил. Не заболел ли?

Сергевна забеспокоилась. Повязала шерстяной платок, надела короткое пальтишко с цигейковым воротником, сунула ноги в валенки и пошла проведать Колю.

Подошла к двери, а дверь вилами подперта. Коля, когда недалеко и ненадолго уходил, замка на дверь не вешал, а подпирал ее от ветра вилами. Чужих в деревне нет, а ключ, не дай бог, потеряешь.

Дверь подперта, значит, Коли в доме нет. Снег не потревожен, значит, со вчерашнего дня нет, а, может быть, и того раньше. Куда же он пропал?

Сергевна не на шутку встревожилась. Коля, хотя и не злоупотреблял, но случалась, выпивал. Не вышло ли на этот раз так, что с кем-нибудь нагрузился, отправился домой, упал, уснул и замерз? Но с кем? В деревне выпивох почти не осталось. Есть несколько человек. Надо бы к ним зайти, спросить про Колю. Но прежде к Алексевне. Могло такое случиться, что и у нее задержался.

Сергевна, не заходя к себе домой, побежала к Алексевне.

– Алексевна! – с порога закричала она. – Коля не у тебя?

– Давно не был, – вышла навстречу Алексевна. – А что, дома нет?

– Нет. Дверь вилами подперта. С ночи не был.

– У кого-нибудь лежит.

– Алексевна! Пойдем зайдем к нему, мало ли что? Мне одной боязно.

– Пойдем, – согласилась Алексевна.

– Молока захвати, – вспомнила Сергевна. – На праздник пирогов напеку. Тебе тоже принесу.

Алексевна решительно отставила вилы от Колиной двери и вошла внутрь. Сергевна, нерешительно, за ней. Алексевна направилась на кухню, к печке, сдернула рукавицу и потрогала печные кирпичи.

– Ледяная печь-то, – сказала она Сергевне. – Не вчера Коля ушел. Со вчерашнего дня еще бы не остыла. По людям его искать, стало быть, нечего. Нет его у людей.

– Господи, помилуй! – испуганно перекрестилась Сергевна. – Где же его тогда искать?

– Давай по дому поглядим, – сказала Алексевна. – Может, не хватает чего? Потом соображать будем.

Алексевна прошла в комнату, а Сергевна направилась во двор.

– Алексевна! – почти тотчас раздалось со двора. – Ты лучше участкового соображаешь. Как ты и сказала. Санок нет!

Сергевна вернулась на кухню.

– Санки у Коли были, широкие, тяжелые. Полозья из стальных труб гнутые. Он с этими санками за хворостом ходил. Теперь санок нет.

– Вот тебе и ответ, где Коля, – медленно произнесла Алексевна.

– Из лесу не вернулся! – охнула Сергевна. – Что с ним могло приключиться?

– Кабы я знала. Теперь лес-то – один бурелом. Никто не чистит. Мог и на сучок напороться. Мог ногу подвернуть.

– Нужно народ собирать. Идти искать. Может быть, жив еще. Я, Алексевна, по нашим дворам пройду, где еще старики шевелятся, а ты в управу звони, пусть из поселка молодых пришлют помогать.

Искать решили вокруг, но больше в ельнике. Елового сухостоя недалеко от деревни гектара три. Короед деревья погубил, так они который год торчат в небеса пиками. Лесники не убирают, жителям валить не дают. Народ, конечно, не слушает. По зиме, когда леснику сюда не добраться, да и плевать ему, он знает, что лес не строевой, его так и так сводить нужно, – по зиме жители роняют сухостой на дрова. Но чаще ходят в сухой ельник за хворостом. Со стоящих стволов сучья опиливают, с упавших обрубают. Худо‑бедно воз на санках привезешь, на месяц растапливать есть чем.

Утоптали за Колей весь ельник, успели засветло. Ни Коли, ни санок, никаких следов человеческих вообще не нашли. Договорились на другой день с утра продолжить. Круг поиска расширить, глубже в лес зайти.

На следующий день, когда люди ушли искать, приехал участковый. Сергевна с Алексевной знали, что приедет, их из поселка предупредили, и встречали представителя власти на улице.

– Молоденький, – заметила Сергевна, вглядевшись в идущего к ним полицейского.

– Мордастенький, – вынесла свое суждение Алексевна.

– Что тут у вас случилось? – подойдя к женщинам, спросил участковый. Спросил безо всякого интереса, даже, сказать, с неудовольствием и раздражением.

– Вас как величать? – в свою очередь, спросила Алексевна, задетая недовольством полицейского. – Вы у нас в первый раз. Неудобно никак-то не называть.

– Старший лейтенант Фокин Павел Юрьевич, – представился участковый. – Так что у вас?

– У нас человек пропал, – сказала Сергевна.

– Пройдемте в дом, – пригласил участковый.

– В Колин? – спросила Сергевна.

– Это кто – Коля? – не понял участковый.

– Пропащий, – пояснила Сергевна.

– Зачем нам к нему, если он пропавший? – удивился Фокин. – К вам пойдем. Заявление писать.

– Какое заявление? – насторожилась Сергевна.

– Заявление в полицию. Для того чтобы предпринять разыскные действия, полиция должна иметь законные основания для осуществления таких действий. Законным основанием для подобного рода действий является заявление потерпевшего, а при невозможности подачи им соответствующего заявления заявление могут подать родственники потерпевшего или иные заинтересованные лица, как физические, так и юридические. Розыск может быть предпринят также по инициативе государственных правоохранительных и судебных органов.

– Мы не родственники, – сочла нужным уточнить Сергевна, уловив в перечне слово «родственники».

– Кто же вы?

– Я соседка, – сказала Сергевна.

– А я вовсе односельчанка. На том конце живу, – заявила Алексевна.

– Кто обнаружил, что гражданин... – участковый на секунду замолчал, рассчитывая, что старухи догадаются подсказать ему фамилию гражданина, но они не догадались.

– Кто обнаружил, что гражданин Коля пропал? – закончил Фокин свой вопрос.

– Чуднов Н. А., – наконец-то сообразила Сергевна.

– Она, – Алексевна показала на подругу.

– Стало быть, вы юридически являетесь свидетельницей, – сообщил участковой несколько притухшей Сергевне.

– Она вместе со мной Колин дом осматривала, – спохватилась Сергевна, указывая на Алексевну.

– Вы тоже являетесь свидетельницей, – заявил участковый Алексевне. – Я должен вас обеих опросить и составить протокол. Пройдемте в дом!

– Кто должен писать заявление? – спросила Сергевна, поводив неожиданного гостя в комнату.

– Вы, – ответил Фокин. – Или ваша подруга. Она тоже свидетельница. Можете подать совместное заявление.

– Нам за это ничего не будет? – поинтересовалась осторожная при полиции Алексевна.

– Что вам может быть? – удивился участковый. – Могут вызвать в райотдел для уточнения показаний, еще по каким-нибудь вопросам. Следователь вызовет. Я не следователь. Я провожу лишь первичное дознание. Если обнаружится, что данные вами показания не соответствуют действительности, то могут привлечь к ответственности.

– Посадить, что ли? – испугалась Алексевна.

– Это как суд решит, – отмахнулся Фокин.

– Что? И судить будут? – Алексевне разговор нравился все меньше.

– А как же? Наказание определяет суд. Все должно быть по закону.

– Сергевна! – сказала Алексевна. – Ты, давай, только от себя пиши. Ты обнаружила, что пропал, ты и пиши. Я вообще пойду. Я здесь зачем?

– Подождите, гражданка! – возразил участковый. – Я еще не задал вам вопросов, и вы не подписали протокола.

– Что это вы меня «гражданкой» называете? – возмутилась Алексевна. – Я ничего плохого не сделала. Я, если так, знать ничего не знаю!

– Присядьте на стул и подождите. Отказ от дачи свидетельских показаний также влечет за собой ответственность, – пояснил Фокин.

– Скоро воздухом дышать свободно не дадут, – рассердилась Алексевна, но никуда не ушла.

– Как заявление писать? Я не знаю. – Сергевна достала из буфета ручку, тетрадку и очки.

– Заявление пишется на имя начальника ОВД в свободной форме. В заявлении должен быть объяснен повод для обращения и изложена суть происшествия, – сказал Фокин. – Пишите! Не отвлекайте меня, а то я никогда протокола не составлю. Сегодня, между прочим, тридцать первое число, рассиживаться здесь некогда.

Сергевна раскрыла тетрадку, чтобы трудиться над положенным по закону заявлением. И тут подала голос Алексевна, которой участковый окончательно разонравился:

– Праздновать пора. Человека искать некогда.

– Все люди, – обернулся к Алексевне Фокин. – Сотрудники полиции тоже. Вы пока свободны, вспомните, пожалуйста, никто в деревне не занимается самогоноварением?

Алексевне как вожжи натянули. Она окаменела лицом, выкатила глаза и голосом, полным потрясенного изумления, промолвила:

– А кто у нас? Сергевна! Кто у нас может самогонкой заниматься? Я что-то таких не знаю.

– Нет у нас таких, – отозвалась Сергевна. – Не для кого гнать.

– Нет – и хорошо, – кивнул Фокин. – Я на всякий случай спросил. Сейчас часто стало. Не столько для себя делают, сколько на продажу. А это запрещено. Я бы, если бы кто-то у вас гнал, пока здесь, штраф бы наложил.

Он вновь посмотрел на Алексевну.

– Нет у нас. Мы бы сказали. – Алексевна все с тем же каменным лицом напоминала собой заговорившего сфинкса.

Сергевна села перед открытой тетрадкой и надолго замерла над чистой страницей. Мысли, которые нужно было изложить на бумаге, никак не шли. Удивительное дело, с языка уходят легко и непринужденно, а в строку не идут никак.

Участковый, тоже не без труда, составлял протокол, время от времени проговаривая фразы вслух:

– Мною опрошены свидетели происшествия жительницы деревни…

– Как ваше имя-отчество? – спросил он у Сергевны.

– Анастасия Сергеевна Бобовникова, – живо отозвалась Сергевна, с удовольствием отрываясь от все еще чистого листа, который начал ее изнурять. – Шестьдесят восемь лет. Вдова.

– Возраст не нужен. Семейное положение тоже, – сказал Фокин и опять повернулся к Алексевне. – Вас как зовут?

– Надежда Алексеевна Бык.

– Быкова? – переспросил участковый.

– Бык, – хмуро повторила Алексевна и подошла к столу, чтобы проследить, правильно ли напишут ее фамилию.

– Муж у нее был Бык, Павел Юрьевич, – принялась объяснять Сергевна.

Фокин скосил глаза на нависшую над ним мощную фигуру Алексевны и сказал:

– Охотно верю.

– Она у нас молодая, – Сергевна обрадовалась возможности поговорить. – Весной шестьдесят пять лет будем отмечать.

– Возраст не нужен, – повторил Фокин и поежился от близкого соседства Алексевны. – Вы, Надежда Алексеевна, можете сесть. Подписывать протокол я вас позову.

– Сергевна! – закричали под окном.

– Иду! – Сергевна сорвалась с места и побежала на крыльцо.

Она сейчас же вернулась вместе с двумя молодыми ребятами из сегодняшних поисковиков.

– Говорят, что никого не нашли, – сказала Сергевна, указывая на ребят.

– Сегодня взяли круг больше километра, – сказал один из них. – Вообще никого не встретили. Вчера ельник вокруг каждого дерева утоптали. Не был Коля в лесу. Никаких следов.

– Я тоже думаю, что он там не был, – отозвался участковый. – Но вам большое спасибо от районной полиции. Одной версией стало меньше.

– Мы больше не нужны, Анастасия Сергеевна? – спросил второй парень. – Новый год сегодня.

– Видите, Надежда Алексеевна, ребята тоже о Новом годе помнят, – заметил Фокин.

– Спасибо, ребята! – поблагодарила Сергевна. – Без вас бы сердце было не на месте. Теперь надежда появилась, что жив наш Коля.

– Мы пойдем? – замялись ребята.

– Идемте, я провожу! – поднялась со стула Алексевна и вышла вместе с ребятами.

– Так, значит, говорите, трезвая у вас деревня? – усмехнулся Фокин и забормотал в протокол. – «В результате двухдневных поисков гражданин Чуднов Н. А. в окрестностях деревни обнаружен не был».

Вернулась Алексевна и незаметно кивнула Сергевне.

– Написали заявление? – обратился Фокин к Сергевне.

Сергевна протянула ему тетрадку.

– Сообщаю, что пропал сосед Чуднов Николай Александрович, – прочитал участковый. – Это все?

– Что еще? Вы научите, Павел Юрьевич, я напишу.

– Почему вы утверждаете, что ваш сосед пропал? Вы в этом уверены? Я вам уже говорил об ответственности за сообщение ложных сведений, – сказал Фокин.

– Куда же он делся, если его несколько дней нет дома? – неуверенно возразила Сергевна.

– Вы так и пишите, как есть. От себя ничего не придумывайте. Не пропал, а отсутствует.

Сергевна написала по-новому: «Сообщаю, что сосед Чуднов Николай Александрович отсутствует несколько дней».

– Ерунда получается, – сказала Сергевна. – Отсутствует. Мало ли кто может отсутствовать? Что тут такого?

– И я вас спрашиваю: что тут такого? – кивнул участковый.

– Тогда в заявлении и писать-то нечего.

– Я вам с самого начала об этом толкую, – согласился с Сергевной Фокин.

– Тогда я и писать не буду, – оживилась Сергевна.

– И не пишите, – поддержал ее участковый.

Он пододвинул к себе протокол и подписал: «От подачи заявления свидетели отказались».

– Прошу подписать! – Фокин показал Сергевне и Алексевне, где ставить подписи, что они и сделали.

– Куда же он мог деться? – спросила Сергевна.

– Деньги у него были? – поинтересовался Фокин.

– Деньги были, – подтвердила Сергевна. – Не знаю сколько, но были.

– Вот видите, деньги были, – назидательно, словно учитель школьникам, повторил за Сергевной участковый. – Значит – что? Значит, мог уехать.

– Куда ему ехать? – удивилась Сергевна. – У него все тут.

– Мне сказали, от него осенью сожительница ушла. Мог поехать ее разыскивать. Да мало ли что человеку может в голову взбрести! Тем более когда есть деньги.

– Сожительницу? – переспросила Сергевна. – Наташку, что ли? Не поехал он к ней.

Фокин вопросительно посмотрел на Сергевну.

– Он бы сказал, – пояснила та. – И дверь бы запер на замок, а не вилами приткнул.

Фокин сложил бумаги в папку и поднялся:

– Уехал – не уехал. Но когда гражданин Чуднов появится, от меня ему большой привет. Вас – с наступающим Новым годом!

Он посмотрел на Алексевну:

– Если обнаружатся случаи самогоноварения, немедленно звоните!

– Тотчас исполним, Павел Юрьевич! Гонца пришлем, – пообещала Алексевна и насмешливо заворчала вслед Фокину. – Уехал… Куда он уехал со своими санями? На Кавказ с горы кататься? В лесу он. Самому искать нужно было, а неохота. Новый год у него. Следопыт.

Участковый ушел, а Сергевна тотчас обратилась к Алексевне:

– С ребятами как? Поблагодарила?

– Как я тебе поблагодарю? Мордастый глаз с меня не спускал. Кто-то донес. Вот люди, не живется им спокойно! Сказала ребятам, чтобы позже зашли. Обещали зайти.

Первого числа Сергевна пришла поздравлять Алексевну с праздником. События событиями, а праздники на то и праздники, чтобы их отмечать.

– Все-таки напекла? – удивилась Алексевна, принимая в подарок пластмассовую хлебницу с пирогами. – Когда только успела за всеми этими походами?

– Вчера. После обеда все разошлись и разъехались, думаю, что весь вечер делать? По телевизору глядеть нечего. Все одни и те же поют, одно и то же говорят. Поставила тесто. На печке быстро подошло. Мне Коля на неделе, как ему пропасть, новый баллон подключил. В газовой духовке быстро напекла.

– На вот, к себе в сумку поставь, пока не забыла. От меня тебе подарок, – Алексевна подала подруге поллитровку самогонки. – Садись, чайку попьем. У меня картошка с постным маслом есть, не хочешь?

– Рюмочку нальешь, так и картошки поем.

– Тогда погоди. Сала порежу и с тобой за компанию выпью.

Алексевна пододвинула стул и села.

– За Новый год, Сергевна! Чтоб нам следующий встретить! Чтоб Коля нашелся!

– До чего хорошо ты делаешь! – похвалила Сергевна напиток. – Словно мед тянешь.

– Ты уж не хвали! – засмеялась Алексевна. – Я тебе и так налью. Ты меня участковому не выдала. С меня причитается. Давай теперь под твои пироги.

Алексевна наполнила рюмки, взяла пирог, подала Сергевне.

– Алексевна! – таинственным голосом произнесла Сергевна. – Я ведь еще раз к Коле ходила.

– Когда это?

– Сегодня. Утром.

– Зачем тебя понесло?

– Сомнение одно в голове держалось, хотела проверить.

– Проверила?

– Проверила, – вздохнула Сергевна. – Лучше бы не проверяла.

– Мне догадаться нужно или сама скажешь? – спросила Алексевна.

– Скажу, – опять вздохнула Сергевна. – Все на месте, Алексевна.

– Что на месте? Напоила ты меня, голова плохо соображает.

– Топор на месте. Ножовка на месте. Коля ведь не с голыми руками за хворостом ходил?

– Он, может быть, другой топор взял?

– Нет, он всегда с этим ходил. Он у него удобный, легкий. Другой тяжелый, бревна тесать. Но я и другой посмотрела. Он тоже на месте.

– Ну и дела! – Алексевна поставила поднятую было рюмку. – Получается, прав участковый? Получается, Коля не за хворостом ушел?

– Получается, что не за ним.

– Куда тогда?

– Я на инопланетян подумала, но дверь-то подперта. Или с улицы взяли?

– Дури не говори! – рассердилась Алексевна и выпила. – Еще одна нашлась. Инопланетная. Допивай да иди спать! Вижу, плохо выспалась.

Пересидела Павловка зиму, встретила весну, дождалась лета.

С утра Сергевна настиралась досыта, на большую корзину, отложила в таз, сколько поднять, и отправилась на мостки полоскать стираное.

С того берега застрекотала моторка, доплыла до мостков, но причаливать не стала. Знакомый мужчина, как его, Виктор, что ли, увидев на мостках Сергевну, заглушил мотор и закричал:

– Сергевна! Собирай ваших. Коля нашелся.

– Где же он был? – спросила Сергевна, не вполне понимая, зачем собирать деревню, если Коля нашелся.

– На дне лежал, – ответил Виктор.

– На дне, – отозвалась Сергевна и, опасаясь, как бы не подскочило давление от такой новости, села на доски мостка, спустив разутые ноги в воду.

– Ага, – подтвердил Виктор. – Недалеко от берега. Мальчишки из дачников рыбу удили. У одного крючок зацепился. Нырнул отцепить, не знаю, как и вынырнул. Лодки подогнали, с лодок баграми вытащили. И то не сразу. Никак поднять не могли. Вначале к берегу подтащили, а там несколько мужиков вытянули. Он почему неподъемным был? На нем санки висели. Тяжеленные санки, я пробовал. На вытянутой руке, как гиря, не вырвешь.

– Виктор! Чай, в полицию нужно сказать, участковому?

– Это без тебя сказали. Выехал. Ты организуй своих могилу вырыть. Не кидать же его обратно в реку?

Мужчина дернул шнур стартера, мотор опять нетерпеливо застрекотал.

– Вот что еще смешного вышло, – добавил Виктор. – У Коли в кармане деньги нашлись. В воде пролежали – и ничего. Наши, кто вытаскивал, их высушили, выгладили и отнесли в магазин. В магазине без звука приняли. Смеялись: это, мол, Коля нам на свои поминки оставил.

Мужчина усмехнулся:

– Сергевна! Меня Владимиром зовут. Запомни, пожалуйста!

Он поддал мотору газку, и лодка резво понеслась обратно.

Картину происшествия участковый Фокин восстановил следующую. За три или четыре дня до Нового года гражданин Чуднов Николай Александрович отправился в поселковый магазин для того, чтобы запастись провизией на все новогодние праздники. Понимая, что покупки получатся тяжелыми, он взял с собой санки. Для того чтобы оставались свободными руки, он впрягся в санки, перекинув веревку от них через голову на грудь. По непонятной причине он отправился за покупками не днем, а вечером, когда стемнело. Поэтому никто не видел, как он уходил.

Торопясь успеть в магазин до его закрытия, гражданин Чуднов начал переходить замерзшую реку не по натоптанной тропе, а наискось, чтобы выйти рядом с магазином. Однако он не учел погодных условий. Целую неделю стояла оттепель, лед ослаб. Кроме того, в том месте, где гражданин Чуднов собирался выйти на берег, недалеко от берега били подземные ключи, которые подточили лед изнутри. Попав на слабый и тонкий лед, гражданин Чуднов провалился в воду, а висевшие на нем тяжелые санки не позволили ему выбраться и утянули его на дно. Метель, а затем и сильный снегопад скрыли следы гражданина Чуднова и место его гибели. Происшествие можно квалифицировать как несчастный случай, признаков преступления не установлено.

Сергевна наладила молодежь, благо по летней поре гостили в деревне дачники, копать могилу. Алексевна прошлась по дворам, собрала на похороны. На той стороне сколотили гроб, уложили в него обезображенное водой тело и забили крышку, чтобы больше не открывать. Священника не звали. Колю по советской моде не крестили.

Опустили, засыпали и разошлись.

Сергевна с Алексевной молча шли к Алексевне, чтобы помянуть хорошего человека.

– Алексевна! – заговорила Сергевна. – Ты знаешь, зачем Коля в магазин пошел?

– Я-то не знаю, а ты-то, вижу, знаешь и мучаешься сказать.

– Я только теперь догадалась, когда его в реке нашли. Он не покупать пошел. Он к Наташке пошел. Наташка перед праздником приехала. Ты эти дни в магазин не ходила, а я ходила. Побаловать себя к Новому году думала, апельсинчиков взять. Встретила ее. Да, говорит, тетя Настя, возвратилась. С сегодняшнего дня на работу вышла.

– Врешь ты, подруга, что только теперь догадалась, – рубанула Алексевна.

– Не вру, Господь свидетель! – перекрестилась Сергевна. – Я зимой было подумала, что к ней. А тут санок не оказалось. Санки эти сбили с толка. Зачем бы к ней с санками?

– Что же ты участковому об этом не сказала? – спросила Алексевна.

– Я в первый же день у ребят поинтересовалась, которые из поселка искать приходили, не объявлялся ли Коля у Наташки? Может, искать не нужно? Может, он у Наташки живет? Они говорят, что нет, Сергевна, не было его в поселке. Давно бы все знали, если бы пришел. Зачем я буду участковому об этом говорить, если он не к Наташке ушел? Я потом и думать об этом забыла.

Алексевна недоверчиво покачала головой, но смолчала.

– Забыла, – упрямо повторила Сергевна на Алексевнино сомнение. – Вспомнила, когда его нашли. И тут только догадалась. Алексевна! Он пошел ее уговорить к нему вернуться. Деньги в карман положил, чтобы ей показать, что зарабатывает, что не у нее на шее сидеть будет. Санки захватил, чтобы вещи ее обратно к себе перевезти.

– Он откуда узнал, что она вернулась? Ты сказала?

Сергеевна опустила голову:

– Я сказала. Я днем сказала. Не днем, смеркалось. Хотела как лучше. Думала, что сойдутся. Она поняла, что я скажу. Не попросила, ты, мол, Сергевна, ему не говори. Значит, тоже думала опять сойтись. Я не утерпела, корю себя. Никак не ждала, что он сейчас же побежит, метель начиналась. Ждала, что он с утра пойдет. А он, видишь, утра дожидаться не стал. Как раз за три дня как мы всполошились.

– Хвостом ты вертишь, Сергевна! – заключила на услышанное признание Алексевна. – Недоговариваешь. Чтобы ты и не проверила, ушел Коля к Наташке или не ушел? В жизни такому не поверю. Рассказывай всю правду, иначе разругаюсь с тобой. Не только рюмки, наперстка тебе больше не налью!

Сергевна обиженно засопела:

– Не поверит она. Ясновидящая нашлась. Проверила, конечно. Сосед все-таки. Как не проверить? В первый вечер окна у него темные, ничего. Второй вечер тоже ничего. Решила, что у Наташки ночует. А как в третий вечер свет не загорелся, тут я забеспокоилась. Не может Коля свой дом до такой степени забросить, чтобы не прийти и снега от двери не откинуть. Я правду тебе сказала, что пошла проверять и увидела вилы у двери. Только я не сразу за тобой потом пошла. И ребят про Колю не спрашивала. Я сама на тот берег побежала. Наташку отвела в сторонку и прямо спросила, что, мол, Коля в деревне не кажется? У тебя живет? Она удивилась и отвечает, что он к ней и не приходил. Она ждала, но он не пришел. Вот когда я испугалась и побежала к тебе.

– То-то она на похороны не явилась, – заметила Алексевна. – Тоже поняла, через кого человек пропал. Ты почему сейчас, когда открылось, опять участковому ничего не сказала?

– На что ему? У него история гладко сошлась, с него и довольно. Скажи я, он бы Наташку тормошить начал. Меня бы обвинил в сокрытии того, что знала.

– То-то, что тебя, – ехидно поддакнула Алексевна.

– Видишь, Алексевна, как правда отразилась, – не подавая вида на ехидство подруги, продолжала Сергевна. – Он нам про инопланетян рассказывал, а сам, оказывается, мучился. Счастья себе хотел, а мы и не ведали. Хотел жить по-человечески, а мы не догадывались. Думали, хорошо человеку, если не жалуется.

– Что теперь, Сергевна, говорить? К каждому в душу не залезешь. Не каждый и пустит. Мучился. Он, может быть, с Наташкой больше бы мучился. Уперлась жизнь, куда ни кинь, все клин. Одному невмоготу, а парой – того хуже. Может, пожалел Господь доброго человека, прибрал, чтобы не мучился.

– Что бы мне в этот день промолчать! – сокрушалась Сергевна. – Язык мой несносный. Впереди меня ходит.

– Язык твой ни при чем. Судьба такая, – рассудила Алексевна. – Не занял человек своего места в жизни. Никчемным оказался. Ненужным.

– Так, так. Не от мира сего был, – закивала Сергевна, обрадованная тем, что подруга ее не судит. – Может, Господь, прибрал. Может, кто еще забрал. Он ведь ждал, что за ним придут. Чувствовал. Однако тоскливо без него теперь будет. То надежда была, жив-здоров воротится, теперь никакой надежды. Только почему ты говоришь, что он был ненужным? Каждой бабке в деревне был нужен. Кто бы тебе без него двор перекрыл? Ты не смейся, но по мне вроде как душу из деревни вынули. Душа ведь чистая. Я тут про него думала. Тоже был чистым человеком. Он ведь, ты вспомни, за всю жизнь слова плохого никому не сказал. Никого не осудил, не оскорбил.

– И что?

– Никого не обидел.

– Не обидел. И что?

– Никому не завидовал и ненависти ни к кому не питал. Как есть добрый и чистый.

– Ты к чему ведешь?

– Алексевна! Ты подумай. Разве люди так живут? Разве люди такими бывают?

– Не встречала таких.

– И я не встречала. Но если люди так не живут, то, может быть, инопланетяне так живут?

– Иди ты!

– Что иди? Влезли в него, пока мать носила. Или вовсе, может быть, Нюрка от инопланетянина зачала?

– Понесло ее! Дури-то не говори!

– Почему дури? Им же нужно за нами наблюдать. В человеческом обличье и лучше всего наблюдать. Никто перед ними не притворяется. Все какие есть. Ты вспомни, как Коля смотрел, когда про инопланетян говорил. Не по-человечески смотрел, не как всегда, отчего не по себе становилось.

– Не болтай уж! Смотрел он на нее не так!

– Рядом с его домом, Алексевна, жить теперь страшно. Веет оттуда – как сказать: тревогой, что ли? Словно следят за тобой из темных окон. Отвернешься, а тебе в спину вцепятся. Надысь, перед тем, как его нашли, веник пропал.

– Иди ты!

– Что иди? Везде искала. Там, где и быть не может, искала. На печке искала. В бане искала. В сундуке с бельем и то искала. Нету! Пропал веник.

Сергевна посмотрела на подругу как-то по-особенному, не как всегда, отчего Алексевне сделалось не по себе.

26.03.2021

с. Ельтесуново