Баадур Чхатарашвили. О ПОЛЬЗЕ НАГЛЯДНОЙ АГИТАЦИИ
Наглядная агитация – вид средств агитации,
состоящий из печатной, реже – рисованой продукции.
Юридический словарь
В далеком «социалистическом вчера» толковые книжки приходилось добывать у барыг, подписки на многотомники и вожделенную «Иностранку» – через допущенных к лимитам чинуш, стародавние издания – у алчных букинистов. Однако слуга ваш покорный не брезговал и щедротами «Книготорга», ибо скооперировавшиеся с перекупщиками жулики-товароведы избытком интеллекта обычно не отличались и, изымая из легального оборота ходовой товар, порой пропускали на прилавки вполне годное чтиво.
Году этак в семидесятом (прошлого века, естественно), разгребая пласты разложенной на прилавке политеховской книжной лавки «макулатуры», наткнулся я на книжку в мягкой обложке: Алехо Карпентьер – имя мне незнакомое, что удивило, ибо читателем я себя мнил уже тертым, – «Потерянные следы». Роман. Издательство «Прогресс». Заглянул в предисловие: «…прогрессивный кубинский писатель, атташе по культуре посольства Кубы в Париже».
С творчеством Хосе Марти я знаком еще не был, «Сон кубинских негров» Гарсиа Лорки, как и творчество самого «кубинского негра» , хоть и сталинского лауреата, позитивных эмоций не вызывало. Куба ассоциировалась с весьма романтической, но отнюдь не поэтичной фигурой сурового команданте, так что вожделения обладать вышеназванным романом я не ощутил, но – смутила обложка, вернее, оформление оной: стилизованное под гравюру черно-белое изображение пышной флоры, сквозь листву которой проглядывали обнаженные округлости не менее пышнотелой фемины… Визуал победил, и, набрав в тощем студенческом кармане что-то около двух рублей мелочью, направился я к кассе.
Шедевр великолепного Алехо Карпентьера-и-Вальмонта я проглотил за ночь, при этом после первых же страниц визуал уступил позицию дискрету – проза кубинца действовала на молодые извилины как выдержанное вино: обволакивала сознание, рассеивала мысли, одновременно – возбуждала. Карпентьер оказался гиперэротичен каждой фразой, каждой строкой, каждым абзацем. Что добавить? К утру середыш мой был раздавлен, уничтожен; отдышавшись, пришлось сызнова начинать его построение, и только отошел я от потрясения, как почтальон принес свежий номер «Иностранки» – в оглавлении среди прочего значилось: Габриэль Гарсиа Маркес, «Сто лет одиночества»…
Не скажу, что магический реализм являлся для меня тогдашнего новым блюдом –пятитомник Гоголя был зачитан до дыр, да и с кудесником Гофманом состоял я в близком знакомстве. Уже ходили по рукам «продвинутой» молодежи альбомы репродукций Дали, уже издавали – хоть и с опаской – отдельные рассказы Кафки, но кружевные, барочные и одновременно жесткие, как выстрелы, словеса латиноамериканцев смущали неокрепшую мою душу сильнее самой изысканной наркоты. Началось медленное погружение в бездонный омут: романтик-некрофил Хуан Рульфо; волюнтарист Фуэнтес; до боли пронзительный Отеро Сильва; сулящий неожиданные откровения, утонченно-развратный Варгас Льоса; буднично-мистичный Биой Касарес; изящно заумствующий, беспощадный Кортасар; ожививший тени пращуров Астуриас; воинствующий бунтарь Сабато… Короче говоря, вся многоликая когорта творцов – полнокровных, жаждущих титанических страстей и напитывавших пьянящим словом, поспешавших жить и создавать новый, дерзкий уклад этой жизни, – и колоссальный массив их поэзии, от пока еще недопонятого, опередившего бег времени Рубена Дарио до преисполненного горечи всезнания Пабло Неруды. И, наконец, разгадавший все тайны мирозданья, и оттого бесконечно печальный Борхес…
Омут этот алчен, он не отдает утопленников, ибо он для них – пожизненный лицей строжайших правил обучения и последующего служения ему же…
В завершение сего путаного текста – ремарка, позаимствованная у последнего мечтателя современности: «Единственное, что надо делать писателям, которые считают себя членами “мафии” магического реализма, – это просто верить в реальность, не пытаясь ее объяснить. Пусть ее объясняют критики, ученые, социологи и кто там еще...» (Габриэль Хосе де ла Конкордиа «Габо» Гарсиа Маркес).