Наталья Букан. ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

Город с иял. Яркие беседки, световые декорации, пестрые арки, звезды… И елки! Еще прошлым вечером Елизавета шла с работы по будничным улицам, нынче же вокруг нее блистал роскошный сказочный мир. «Ну и зачем так рано? К Новому году все это успеет примелькаться…» – ворчала Лиза по причине плохого настроения. В очередной раз не сбылись ее надежды, в новом году повышения в должности опять не предвиделось. Диплом художника по костюмам для театра и кино, похоже, здесь в расчет не принимался. Скучное ежедневное шитье по чужим лекалам, пусть и в престижном московском ателье, надоело до оскомины. Для того ли она училась? Риторический вопрос переставал быть риторическим.

Темой ее дипломного проекта в театральном училище было создание вечернего платья для героини известного фильма «Ночь в Париже». В свете своего видения предложенного образа. Выпускная комиссия высоко оценила работу за «полет творческой фантазии и мастерство воплощения»! Лиза надеялась на такую же свободу творчества и в дальнейшем.

Но заниматься собственными замыслами пока удавалось лишь на досуге. Замыслы теснились в голове, рвались наружу и выстреливали, как семена из созревшего плода. На свет появлялись акварельные рисунки или рождалось что-нибудь особенное для подруг. Это бывали пышные юбки в стиле a la rus в ее эксклюзивном исполнении, лаконичное платье со сплошь вышитым стеклярусом воротничком или… Ее руки умели многое.

В детстве, когда Лиза рисовала и шила куклам наряды, бабушка восхищенно всплескивала руками: «Как есть живехонькие! Того гляди соскочат и пустятся в пляс. Боженька твоими ручками водит, внученька, как у отца твово, царство небесное». Бабушка крестилась в угол, на иконки, и краем платка вытирала глаза.

Отец, любимый папка, трагически погиб во время ледохода, когда Лизе было восемь лет. Его работы берегли как зеницу ока. Лиза их рассматривала, срисовывала. Особенно западали в душу рисунки с животными. Совсем как живые смотрели на нее с листа глаза их песика Феди. Она хорошо помнила, как долго его выхаживали после печально завершившегося прыжка с большой высоты. В первую ночь после операции Федя пришел именно к ней. Положил голову на кровать и потихоньку, шепотом скулил. Она гладила его, уговаривала. Поврежденная лапа сначала волочилась как неживая. Чтобы собачья пясть как можно раньше начала привыкать к правильному положению, отец сшил Феде специальный кожаный башмачок. Он по сей день хранится дома как талисман. И с тех пор у них всегда живут собаки.

Ей хотелось быть во всем похожей на отца. «Во всем и похожа. Ты же сама видишь. И улыбка, что солнышко, папина, и глаза голубые, как у него, – радовала Лизу мама. – Даже привычку щуриться от папы взяла. Только от этого у девочек морщинки бывают», – она целовала дочку и вздыхала.

В одиннадцать лет у Лизы появился отчим, и они переехали к нему, в Москву. Отношения были хорошими, но родным он не стал. Это не мешало близости с мамой, их путешествиям вдвоем, разговорам по душам. Мама умела ненавязчиво, играючи разложить все по полочкам, расставить верные акценты. «Всему свое время!» – уверяла дочку…

А пока интересные и важные события происходили не у Лизы – у подруг. У нее же – мимолетные, безответные влюбленности и отсутствие интереса к тем, кто влюблялся в нее. Взаимной любви к двадцати пяти годам так и не случилось.

И в нынешний Новый год не предвиделось ни разнообразия, ни тем более чудес. Как повелось, в компании давнишних друзей все будут парами, кроме нее и Тёмы… Как-то так сложилось, что бывший одноклассник еще с восьмого класса стал запросто, по‑соседски вхож в ее родительский дом. Если заставал Лизу за неотложным занятием, то в ожидании коротал время здесь же, читая или наблюдая за маминым пасьянсом… И в дальнейшем он всегда был на расстоянии вытянутой руки…

Поводом задуматься послужили недавно услышанные слова: «Ценить, девушки, надо не тех, кого мы любим, а тех, кто любит нас». Что значит – ценить? И как быть тогда с ценностью собственных чувств? Лиза думала о Тёме. К его молчаливой преданности она, чего греха таить, настолько привыкла, что принимала ее как само собой разумеющуюся. Но и тяготилась... Девчонки пеняли, мол, ни себе, ни людям, ни приближаешь, ни отпускаешь. Мол, как собака на сене ты, Елизавета… Тёмины несмелые попытки объясниться она обычно обращала в шутку, переводила разговор на другую тему, делала все, чтобы ей не пришлось обидеть его впрямую. Старалась не создавать неловкости в их дружеских отношениях…

Мысль о деревне пришла внезапно. И не отставала. Елизавета терялась в сомнениях, не была уверена, что Новый год в деревне – это то, чего ей хотелось бы. Однако внутренний голос настаивал!

Вечером тридцатого декабря она сошла с поезда в большом районном центре. До деревни было километров тридцать. Машина мчалась по ровному пустынному шоссе. Широкое звездное небо с яркой луной простиралось над миром! Летящий навстречу заснеженный лес казался Лизе бесконечным. Сомнения испарились, как утренняя дымка на лугу, осталось лишь ничем не замутненное ощущение свободы!

– Дороги у нас – любо-дорого, – начал разговор пожилой таксист. – Раньше по дождю так развезет – ни проехать, ни пройти, а народу в любой деревне было, что шишек у доброй ели. Ныне дороги на загляденье, а дома, куда ни глянь, пустые, как Мамай прошел. Вот хоть этот взять, зимой и летом все такой.

Фары осветили темный деревенский дом с заколоченными окнами. По северному обычаю они располагались высоко над землей, и дом выглядел, как слепой с повязкой на глазах. Лиза знала его другим. Отец брал ее с собой, когда ездил сюда на Медовый Спас за свежим медом из хозяйских ульев…

– А вон отворотка к избе Бродского, проживал он тут у нас, в ссылке. Экскурсии теперь возим. А народу в деревне осталось не больше, чем воды в пересохшем колодце…

– Знаю, мы с мамой были там. Я ведь, можно сказать, местная, мама отсюда, и я часто жила у бабушки с дедушкой.

– К ним едете?

– Их нет уже, и дом продали. Еду к крестной, тете Полине. Мамина подруга.

– Давно не бывали?

– Пять лет. Как не стало бабушки. Тетя Поля к нам приезжала

– А нынче что, на Новый год? – водитель с удовольствием посматривал на приветливую пассажирку.

– Да, на Новый год. Только вот не предупредила их.

– Смелая. А как не застанешь?

– Думаю, застану. Дело в том, что к ним никак не позвонить. Ни домашнего телефона, ни мобильной связи. Они иногда звонят с уличного «переговорного пункта», – Лиза засмеялась, – то есть где сеть поймать удается, есть у них один такой перекресток, и то далеко не всегда получается. Представляете?

– Видал такое в деревнях. Слышно, там у вас тоже вышку вскорости поставить хотят. Тогда уж наговоритесь… А ты, девушка, вот что, забей-ка мой номерок к себе, Василь Иванычем меня зовут. Может, получится позвонить мне, так я аккурат к поезду и отвезу. Надолго сюда?

– Спасибо, Василий Иваныч! Билет у меня на третье число…

Дом тети Поли и дяди Гены стоял в самом начале, на некотором расстоянии от общего ряда, как будто у него не хватило духу добрести до деревеньки. Небольшая, она довеском прилепилась к крупной соседней деревне. Раньше их объединял справный леспромхоз, со сплавом леса, с обработкой древесины. Производство давно ликвидировали, но обе деревни были живы.

На последнем повороте сердце Лизы екнуло: у тети Поли не светилось ни одно окно. Отпустив Василия Иваныча, она озадаченно вошла во двор. Подергала дверь – заперта, проверила ключ под крыльцом – висит! Время не позднее, седьмой час… Лиза в растерянности медленно обошла вокруг дома и, вернувшись, обнаружила у крыльца ближайшую соседку, Надежду Ивановну. С малых лет знала ее, часто видела у бабушки.

– Лизавета! Ты ли?! Шибко баская ты стала, моя девонька! – Надежда поворачивала Лизу из стороны в сторону. – Поля-то не сказывала, что приедешь.

– Теть Надь, так не сообщала я, собралась экспромтом. В общем, неожиданно. А к кому они ушли, не знаете?

– Не ушли, а уехали! В соседний район, на свадьбу племянницы Гениной. Долго ждали этой свадьбы, так радехоньки…

– Ну надо же! Как я не вовремя собралась!

– Да пошто не вовремя-то? Первого вечером прибудут обратно. Новый год встречать к нам пойдешь без разговоров!

Тетя Надя рассказала, как Полина с мужем долго сомневались, ехать ли. Новый год все-таки, коза на сносях…

– К ней, голубушке, я и пришла, смотреть обещала. Эвон чайник горячий несу. Вишь, нельзя ей студеную воду-то. Они переживают там, поди. На меня надеются, а все одно – забота. Ну, пойдем давай!

Путь к козе вел через сени, а дверь в стайку с улицы была плотно закрыта для сохранности тепла.

– Я корма, сколь надо, с повети-то спущу, а завтра, Лизавета, мож, ты посмотришь? Она смирная, не бодливая, не бойся. Чуть что, сразу ко мне. Сумеешь?

– Конечно, тетя Надя, не волнуйтесь! Раз уж я здесь, зачем вам приходить? А вы не знаете, Зоя Куракина не приехала на Новый год?

– Приехала, с женихом. Германом зовут.

– Ой, Зойка здесь! Спасибо! Побегу к ней сегодня же!

Надежда Ивановна тяжело доковыляла до калитки и оттуда помахала:

– Лизавета! Сперва протопи! И к нам забегай, сказывайся!

Какое там – протопи! Не прошло и получаса, как она уже стучалась в дверь подруги детства.

– Лизка! Какими судьбами? – Лиза моментально оказалась в крепких Зоиных объятиях. – Никто не говорил, что приедешь! Как я рада! Ну, давай, давай, покажись! – Она отстранила от себя Лизу. – Ну, молодчина! Пальто клёвое! Сама шила? Как я рада! Новый год вместе встретим! Наговоримся…

Им было что вспомнить! Детские игры, зимние посиделки, святочные гадания… А летние танцы под открытым небом!.. В противоположность Лизе, Зоя была темноглазой и светловолосой. Со временем жизнь у каждой пошла по своей дорожке. Встреча после долгого перерыва именно здесь, в деревне, была счастьем.

– Замуж выхожу, – сообщила Зоя, помогая Лизе раздеваться в прихожей.

– Тетя Надя мне уже сказала. И кто он?

– Идем, идем, познакомлю…

За полночь Елизавета вышла на улицу. Не раз она так же возвращалась, когда еще была жива бабушка… Зоин дом стоял на пригорке, и у Лизы захватило дух при виде зимней панорамы. Дорога полого спускалась вниз и, уходя, нанизывала на себя расположенные с обеих сторон дома. Завораживающие чары лунной ночи были во всеоружии. Таинственный холодный свет заливал спящую деревню. Ниже стоявший дом голубого цвета при этом освещении казался заиндевелым. Посверкивал хрустящий под ногами снежок. Где-то вдали на темно-синем небе зарождалось белое рыхлое облако, оно редело, расползалось и превращалось в тончайшие серебристые вуальки, сквозь которые сияли яркие звезды. Лиза наслаждалась. Как она могла так долго не бывать здесь?..

В доме крестной ее встретила знакомая, давно не менявшаяся обстановка. На месте были милые Лизе безделушки, которыми когда-то ей разрешали поиграть, зеркало, испокон века висевшее справа от окна… И кот Морфей! Это имя он получил, когда вдруг выяснилось, что кошка Марфа вовсе не кошка, а кот… Хозяева перед отъездом привели дом в полный порядок. Украсили как полагается. В свете сверкающих на елке огоньков Лиза увидела перекочевавшие сюда бабушкины игрушки. Она потрогала блестящую избушку с сугробом на крыше, розового поросенка в берестяной корзинке… Ностальгию вызвали и бабушкин пузатый заварочный чайник, и плетеная коробка, похожая на сундук, и бабушкин медный бак для воды, который раньше начищали до красного блеска. Здесь он пристроился в сенях, рядом с дверью, ведущей в стайку. Оттуда доносились шуршание, чавканье, хруст. Только сейчас Елизавета вдруг отчетливо, с чувством тревоги осознала, что предновогоднюю ночь ей предстоит провести одной в стоящем на отшибе доме.

И как нарочно, когда она сделала шаг в сторону входной двери, чтобы проверить щеколду, громко звякнули висящие в замочной скважине ключи, словно дверь кто-то дернул. Лиза застыла на месте не в силах двинуться, сердце зачастило как пулемет… Наконец, взяв себя в руки, она включила наружный свет, тихонько прошла на темную застекленную веранду и с опаской глянула на крыльцо. Никого. Хотя сразу и выяснилось, что причина крылась всего лишь в «играющей» половице, покой был окончательно нарушен. Она не гасила свет, опасливо слушала ночные звуки. Пугалась, когда Морфей напрягался, водил ушами и пристально смотрел в дальний угол, как будто видел там кого‑то. «Оригинальная ночка предновогодняя», – подумала, когда под утро засыпала укутанная с головой одеялом, плотно подоткнутым со всех сторон. Того, что новогодняя ночь будет еще «оригинальнее», она пока не знала.

Гости к Зое были приглашены к одиннадцати часам. Перед уходом, когда оставалось только переодеться, Лиза зашла навестить козу. Та повернулась к ней всем телом и жалобно заблеяла. Она была явно чем-то обеспокоена. Оглядывалась на хвост, укладывалась и тут же вскакивала, копытцами рыла высокую подстилку… И жаловалась. Весь крестьянский опыт прошлых поколений всплыл в этот миг в Елизавете, она нутром почуяла неладное и сказала, как бабушка: «Ну, ты смотри у меня! Ты чего это удумала, Маня? – У бабушки козы всегда были Маньками. – Ты не козлят мне принести вздумала?» Она в замешательстве рассматривала козу… Только козлят ей и не хватало!.. Зато – разнообразие! Хотела? Хотела, но не такого же!..

В наскоро наброшенном пальто она кинулась за Надеждой Ивановной и во дворе наткнулась на Зою с Германом. Им нужна была дополнительная лавка для гостей. Узнав о поднятой тревоге, Зоя решительно заявила:

– Тетю Надю звать не будем, у нее спину прихватило, а с козой, может, и нет ничего серьезного. У Ковалевых Димка приехал с московским другом, на лыжах кататься. Они, кстати, тоже у нас сегодня будут. Так вот, Макс – ветврач, хирург. Классный, говорят. Надо его попросить, пусть посмотрит.

– Нет, Зоя! Я считаю это неудобным.

– Ну, все! Хватит разводы разводить! Гера, ты забирай лавку, а я побегу за ним. А может, вместе, Лизка? Он, как тебя увидит, сам напросится… Ладно, ладно, побежала...

Макс произвел приятное впечатление. Он оказался обаятельным, в общении простым, в самом лучшем смысле этого слова. Осмотр виновницы переполоха длился недолго, вердикт гласил: коза намеревается-таки в самые ближайшие часы освободиться от бремени!

Елизавета была ошарашена. Зная тетю Полю, она не могла поверить, что та уехала в решающий момент. Значит, такой близкий срок не ожидался! Так что ж ты делаешь, коза‑дереза? Зачем?!

Зоя, уходя, наказала непременно прийти к застолью. В любое время! Макс сумел убедить Лизу в том, что Надежду Ивановну беспокоить не стоит. Крепкий, подтянутый, в джинсах и свитере с высоким воротом, он деловито готовился, давал указания. Часть необходимых принадлежностей нашлась на полочке, в стайке. Остальное Лиза принесла из дома.

– Лиза, приготовь еще коробку, утепли, поставь сюда, – Макс указал на южную стену, – и придвинь ближе батарею. Принеси мягкой ветоши, чистой, побольше – вытирать малышей. Насухо! Да, еще фен на всякий случай…

Даже в самой невероятной фантазии не привиделась бы ей такая встреча Нового года! Чем ближе к делу, тем больше она чувствовала вину перед Надеждой Ивановной. Ругала себя. Как решилась самовольно оставить тетю Надю в стороне?! Отдать все в руки человека, которого видит первый раз в жизни? А вдруг что-то пойдет не так?! Ее бил нервный озноб.

И все же, наблюдая за работой Макса, она постепенно приходила в себя. Его несуетные, уверенные движения успокаивали, внушали доверие. А руки с гибкими умелыми пальцами действовали на нее магнетически – не могла оторвать от них глаз... И поймала себя на том, что ей нравится смотреть на Макса.

Первый козленок появился сразу после двенадцати. Поколдовав над ним и дав мамаше вылизать малыша, Макс передал его Лизе. Он задержал ее руку в своей: «С Новым годом, Лиза! – И, внимательно глядя в глаза, произнес с расстановкой: – У нас все идет хо-ро-шо». Успокоил. Значит, заметил, как она нервничала. Благодарность теплой волной разливалась в душе, смывая остатки опасений.

Козлят родилось двое. Каждому не позже чем через полчаса после рождения полагалась ложечка молока. Лиза ловко с этим управлялась – что щенку, что козленку, невелика разница! Она обтирала, тщательно просушивала шерстку, зная, что из-за оставшейся влаги козлята могут заболеть. Беленькие, пушистые, они трогательно неумело поднимались на подламывающиеся ножки, тыкались розовыми мордочками в ласковые руки Лизы. Вскоре Макс приложил обоих к Маньке и помог им присосаться. Потом с удовольствием потянулся, всем своим видом выражая полное удовлетворение проделанным. Взъерошил густой ежик русых волос и с заискрившейся в глазах смешинкой протянул Лизе руку:

– Благодарю, коллега! Ваша помощь была бесценна!.. Но! Лиза, мы пока еще должны задержаться. Ненадолго. И потом придется наведываться, пока не сдадим сей пост нашей уважаемой Надежде Ивановне. А послезавтра, если можно, я хотел бы прийти с этюдником, сделать набросок.

– Ты живописью занимаешься?!

– Есть такое. Раньше, правда, было больше. При выборе профессии ветеринар победил художника, вернее дизайнера.

– А я в училище очень любила уроки живописи!

– Потом расскажешь поподробнее?

Потом… В груди всколыхнулась радость, в висящем на стенке зеркальце Лиза увидела свои разрумянившиеся щеки, блестевшие глаза… Про Макса ей было интересно все. И то, что в этой деревне он впервые, хоть и знал о ней давно, так как его дед наезжал сюда к армейскому другу, пока тот был жив. И то, что работать хирургом начал семь лет назад, сразу после учебы. И то, что живопись по-прежнему занимает в его жизни немалое место…

Шел третий час нового года, когда они смогли отправиться в гости. Не успев дойти до калитки, Лиза спохватилась:

– Ой, подожди минутку, я сейчас!

Она быстро вернулась в дом и вышла оттуда с заранее наполненными бокалами:

– Вот! Мы же совсем забыли! С Новым годом! С новорожденными!

Ей хотелось добавить: «Благодаря которым мы так близко познакомились», но вместо этого она сказала:

– Макс, я так благодарна тебе! Одним словом, спасибо! И извини, что втянули в такое… приключение.

– Признаться, – его серые глаза стали серьезными, – это самое замечательное приключение в моей жизни. – Он подошел к ней вплотную. – Можно поцеловать мою помощницу?

– Можно.

Лиза закрыла глаза. Теплые губы легко коснулись ее щек, и третье прикосновение задержалось на губах… Сердце плюхнулось куда-то и не хотело возвращаться…

Замерла луна, небесный купол выжидал, и, как только Лизины глаза открылись, начался волшебный звездопад…

Дом Зои переливался всеми цветами радуги. Звучала музыка. Компания опять собралась за столом. Появление Лизы и Макса было встречено веселым оживлением. А Димка Ковалев сделал строгое лицо и грозным тоном вопросил:

– Почему так долго? А? Максимилиан?!

Лиза споткнулась на ровном месте и поперхнулась вопросом:

– Ма-Мак-Максимилиан?!

Она с изумлением смотрела на Макса, пока не заметила, что точно с таким же чувством к ним спешила Зойка. Лиза быстрым, еле заметным жестом и мимикой остановила ее, поднесла палец к губам: молчок!

– Что случилось? – Макс не понимал, чем вызвано замешательство.

Подруги старались загладить неловкость, мол, просто не ожидали такого необычного имени. Но на самом деле подоплека была иной. Лет в пятнадцать они гадали в Святки на суженых. Бродили с девчонками по деревне и у встреченных мужчин спрашивали имена. В Лизин черед первым встречным оказался некий Максимилиан. Дома хохотали до упаду над редким, как им тогда казалось, именем, придумывали к нему всякие девчоночьи глупости и небылицы…

– Макс, твоего деда, который приезжал в нашу деревню, может быть, тоже зовут Максимилианом?

– Да. И что из этого следует?

– Ничего, просто имя редкое, – Лиза загадочно улыбнулась…

– Ой, лишенько мне! – причитала днем Надежда Ивановна возле благополучного козьего семейства. – Как узнала, сердце захолонуло, как водой студеной обдали! Ведь не должно было этого случиться в Новый-то год, вот ведь своевольница эта козлуха, лешак ее понеси…

– Тетя Надя, должно было случиться! – Лиза радостно обняла соседку. – Должно! Понимаете?

– Должно, не должно, а слава тебе господи, что все ладом… Вы-то, мои золотые, какие умники, как все толково изладили…

– Теть Надь, я пойду, хорошо? А то уже три часа. Макс предложил возвращаться в Москву вместе с ними, в машине. Так что мы сейчас на вокзал едем, билет сдавать.

– Иди, девонька, иди! Поезжай с богом!

– До приезда тети Поли вернемся! – крикнула Елизавета уже на ходу.