Ольга Флярковская

Псков – Москва

Эх, Россия... сёла, огоньки,

В сизом небе желтые дымки

Изогнулись, что хвосты кошачьи...

Тянутся болота и леса...

Убранное поле, голоса

Стай последних кличут или плачут.

Зов могу я только угадать

Из окна вагона... Снова гать...

Семафор над лентою дорожной...

Станция с окошками в резьбе...

Малая зарубка на судьбе,

Тихий вздрог предчувствия под кожей,

Память крови – это ли не чушь?!

Но когда едины все пять чувств

В странном узнавании и боли,

Понимаю: потому жива,

Что ломаю сердце на слова,

Словно хлеб октябрьской юдоли...

Здесь ложится горечь на уста,

Здесь обычный счет идет от ста

Километров и потерь военных...

Молчаливо катится состав,

И на север тянутся места,

И комком в груди – стихотворенье...

Порхов, Локня, Жижица... Двина

На маршруте точкою видна.

Чуть мелькнет, и вот – уже разлука...

Псковщины предзимняя тоска

В ломоте у правого виска,

И стоянка на Великих Луках.

Ленинградка

Завитками позднего ампира

Стекла разукрасила зима.

Вымершие гулкие квартиры.

Лютый холод. Утро. Голод. Тьма.

Женщина в обмотках... баба Тоня!

Ты едва бредешь, не чуя ног,

На твоих руках уже не стонет

Крохотный двухмесячный сынок.

Ты как тень среди других страдальцев –

Еле-еле бьется жизни нить.

Надо на Смоленском в одеяльце

Младшего в сугробе схоронить!

Скрыты звезды напрочь туч рогожей...

Времени река не льется вспять!

Бабушка, ах если б было можно

Вам тепла и хлеба передать!

...путь домой лежит в январской стыни,

Ни собак. Ни галок. Ни огней.

Да вовек твое святится имя

В беспощадной памяти моей...

Твоя комната

А. Г. Флярковскому

Я ныряю в комнату твою,

Словно утка с льдины – в полынью,

В мир вещей, живущих в тишине.

Образ этой комнаты – во мне.

Твой домашний войлочный пиджак

На привычном месте – добрый знак.

А из белой рамы на меня

Смотрит мама в отблесках огня.

Мама на Монмартре (месяц, год...).

Тот художник был моделью горд...

Твой рояль... он, губы сжав, молчит.

Дождь в окно мелодию стучит.

Стол рабочий ждет знакомых рук,

Над бумагой нотной – лампы круг,

И глядят задумчиво со стен

Пушкин, Шостакович и Шопен.

Я вхожу со шлейфом суеты...

Заливаю каждый раз цветы...

Я хочу понять: а где же ты,

Папочка?

Теплый февраль

Далеко до нового цветения

с запахами мёда на закате,

но, проснувшись, щурятся растения

на Тверском, Никитской и Арбате.

Куст сирени на Петровских линиях

воробьиным чивканьем наполнен,

а в прорехи туч струится синее,

и теплынь расстегивает молнии.

Гол и грустен двор на Нижнем Кисловском,

неприглядны липы на Котельниках,

но мелькают в Битце белки быстрые

с рыжими отметами на сереньком.

Перешли часы на время летнее!

Капюшоны сбрасывают барышни,

Глядя, как пичужкам непоседливым

Раздает по ягодке боярышник...

6 июля

Лист крапивы не жалится,

Чуть коснувшись руки.

Аграфена-купальница.

Заводь тихой реки.

Оглянусь – нет свидетелей?

Лишь мальки на мели.

Солнце огненным петелом

Полыхает вдали.

Сход найду за осокою,

Окунусь с головой

В лепетань синеокую

С животворной водой…

Словно белая горлица,

Вновь ступлю на траву –

Кто сегодня омоется –

Будет год на плаву!

Август

Тянет нивяник зеленые шейки,

Взгляд колокольчика свеж, как и прежде.

Дождь-непоседа из старенькой лейки

Вымочил луга цветные одежды.

Ягодник август, напевник, рассказчик!

Трудно мне будет с тобою расстаться!

Сыростью тянет из порховской чащи,

Ранит осока неловкие пальцы,

Ноет комар-пустозвон, не смолкая...

Спросите: что тебе дорого в этом?

Может быть, это причуда такая,

Может быть, это такая примета –

Кровью черники окрасив ладони,

Тихо смотреть, как у самой дороги

Аисты ходят, что белые кони,

Пряча в траве голенастые ноги?

Август – скитов потаенных смотритель,

Инок Никандровой пустыни дальней...

Тянутся дней паутинные нити,

Полнит вода ключевая купальни...

Изборск

И быстрые, и медленные воды,

на городище – ветер и простор,

и ясные прощальные погоды,

и августа рябиновый убор,

и робкое дыхание Успенья...

Три Спаса, отзвонившие зарю.

Пусть будет все по Твоему хотенью,

я медленно и тихо говорю.

Купель охватит обжигом студеным!

Сгорят грехи, и, в дар от этих мест,

Блеснет на солнце алый листик клена –

Родной земли живой нательный крест.

Несказанное слово

И мечусь, и мучусь отчего-то,

Кто велел мне: мучайся, изволь?

Здравствуй, незнакомая забота,

Здравствуй, неразгаданная боль.

Верить ли предчувствиям – не знаю,

Но судьбе препятствий не чиню.

Я твой образ в мыслях обнимаю,

А потом, опомнившись, гоню.

Все теперь пугающе и ново,

Я от близких в сердце затаю

Первое несказанное слово,

Слово невозможное: люблю.